Внимание!
четверг, 04 августа 2016
И канон покажется флаффом
Название: Штернштайнен
Размер: 5720
Пейринг/Персонажи: Йозеф Канмахер, Руперт фок Фельсенбург, Олаф Кальдмеер и прочие дриксенские моряки. И талигойские тоже - за кадром.
Категория: джен.
Жанр: экшн
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Альмейда пришел. Но кому от этого легче?
Примечание: АУ
- Значит, это будет сегодня, - Зепп старался говорить небрежно, но голос предательски звенел, а губы против воли расплывались в улыбке.
- Сегодня, - подтвердил Руппи. – У тебя есть шейный платок?
- У меня…
- Эй, на палубе! – прокричали с марса. - Неизвестное судно на траверзе!
Это кто еще такой? Руппи и Зепп недоуменно переглянулись: очередной дозорный фрошеров?
- Кто там, видите? – хриплый голос капитана Шнееталя перекрыл встревоженный гул на палубе.
- Руперт, - Зепп вздрогнул и, обернувшись, увидел перед собой самого адмирала цур зее Олафа Кальдмеера. – Будьте любезны подняться на марс и доложить.
Щелканье каблуками не одобрялось, Руппи только кивнул и бросился к вантам. Задрав голову, Зепп наблюдал, как друг лихо карабкается по выбленкам.
- Это «Микаэла»! Я узнал марсели!
У Зеппа вырвался вздох облегчения – ложная тревога. Разумеется, «Микаэла». Дозорный фрегат спешит присоединиться к эскадре, только и всего.
- «Микаэла» сигналит, господин адмирал! «Флагману: прошу разрешения подняться на борт и доложить».
- Блаухан, подтвердите.
Скоро начнется бой и будут носиться туда-сюда вестовые, передавая сигнальщику приказы адмирала – поди услышь в грохоте пушек! А сейчас команды слышно даже без рупора.
- Блаухан, всей эскадре. Приказ адмирала: лечь в дрейф и ждать команды.
Уже и без трубы видно, как торопится «Микаэла» - попутный ветер радостно надувает паруса, и все равно фрегат будто еле ползет по серой глади.
- Они поставили все лисели, - сказал Руппи из-за спины и тут же протянул Зеппу подзорную трубу. – Посмотришь?
- Спасибо!
Фрегат ощетинился дополнительными парусами до самых бом-брамселей, став похожим на морского ежа. Сигнальные флаги все еще полоcкались на ветру: "Прошу разрешения подняться на борт и доложить» - прочитал Зепп. Что же там случилось?
- Вот фрошеры удивятся, наверное, - хмыкнул Руппи. – Переполошили дозорных, а сами застряли.
- Быстрее бы!
Сил не было смотреть, как медленно приближается «Микаэла». На других кораблях ее тоже наверняка заметили. Зепп представил, как сердито поджимает губы вице-адмирал Бермессер, проклиная задержку – ему не терпится доложить кесарю о победе – и стало чуть легче.
- Блаухан, передайте: пусть подойдет к борту.
Руппи и Зепп с улыбкой переглянулись. Капитан Шнееталь тоже не хочет ждать лишней минуты – пока спустят шлюпку, пока она дойдет, то и дело исчезая в высоких волнах, весь экипаж флагмана поседеет от нетерпения!
- Как думаешь, что там?
Серое море, серое небо – больше ничего в обе стороны до самого горизонта, но может быть, в трубу видно лучше?
- Не разглядеть! - Руппи с щелчком сложил трубу. – Но надеюсь, скоро нам расскажут.
Команда «Микаэлы» знала свое дело на отлично – фрегат скользнул к наветренному борту как нож сквозь масло, и тут же обстенил паруса, ложась в дрейф. Борт фрегата был чуть ниже, молодой долговязый капитан быстро вскарабкался на палубу под приветственный свист боцманской дудки. Кальдмеер и Шнееталь ждали его на шканцах.
- Господин адмирал, разрешите доложить? Сведения особой важности!
Кальдмеер спокойно кивнул, но между светлых бровей появилась тревожная складка. По спине Зеппа пробежал холодок.
- Господа, оставьте нас.
Зепп поспешно сбежал вниз на палубу, чувствуя, как горят уши. Он вовсе не собирался подслушивать! Руппи с улыбкой спустился следом.
- Что ты так переживаешь? Вряд ли адмирал говорил про тебя.
Отвечать на дружескую подначку не хотелось. Шван быстро охладил пылающее лицо, и скоро Зепп понял, что его знобит. Странно: две склянки назад он был уверен, что идет в бой, знал, что может погибнуть, но совершенно не боялся этого. А теперь вдруг стало не по себе. Какую весть принесла «Микаэла»?
- Блаухан! – громкий окрик Шнееталя заставил Зеппа вздрогнуть. – Приказ адмирала! Всей эскадре: продолжать движение, приготовиться к повороту оверштаг. Вице-адмиралу Доннеру, вице-адмиралу Бермессеру: прибыть на флагман.
- Только этой поганки тут не хватало! – звонкий голос Руппи донесся до ушей Шнееталя, тот усмехнулся, потирая подбородок, и вернулся к разговору с адмиралом.
Зепп нервно поправил обшлаг рукава и тут же одернул себя - клялся ведь отказаться от дурацкой привычки!
- Что-то случилось, точно.
- Подождем.
«Микаэла» отошла, распустив паруса, а ее капитан остался на флагмане. Со своего места Зепп видел как трепещет на ветру перо его шляпы.
- От Доннера: приказ получил, подтверждаю!
- От Бермессера: подтверждаю!
- Паруса ставить! – засвистели боцманские дудки, матросы бросились к вантам.
Гичка вице-адмирала Доннера, наверное, уже отвалила от корабля. Она дождется, пока флагман пройдет мимо и развернется, а на обратном пути подберут и Бермессера. Видит Создатель, ему тут не рады, но трус и сволочь все равно остается вице-адмиралом, а значит, будет приглашаться на военный совет, что бы ни думала на этот счет команда флагмана.
Что же случилось? А главное – в Талиге или в Дриксен? У Зеппа ёкнуло сердце: неужели что-то с кесарем? Но это не повод отменять сражение, ведь в этом случае регентом станет Фридрих, а он больше других мечтал о войне.
- Эскадре: поворот оверштаг! Курс зюйд-вест-тень-вест! Каравану: следовать за эскадрой в прежнем порядке.
Зепп поймал удивленный взгляд Руппи.
- Если мы и возвращаемся, то явно не в Метхенберг.
- Думаешь, адмирал решил отправиться в Ардору? – Руппи хмыкнул и потер переносицу. – О, а вот и Доннер. Вон его гичка, видишь? Скоро все узнаем.
Маленькое суденышко спорило с волнами и ветром, видно было, что матросы прилагают невероятные усилия, чтобы удержать его на месте.
- Пошел шкота-брасы! – проревело над головой.
Паруса на мгновение заполоскали и тут же снова наполнились. Теперь придется идти в бейдевинд, споря с ветром – но как далеко? Что решит совет?
- Спроси: что решит Кальдмеер, - оказывается, последний вопрос Зепп проговорил вслух. – В море адмирал – кесарь, и фридрихов прихвостень ему не указ.
- Но рано или поздно придется возвращаться.
Руппи весело хмыкнул.
- Не беспокойся, кесарь подтвердит все приказы – когда мы вернемся с победой, ни одна собака не посмеет тявкнуть.
Флагман, тем временем, выровнялся и плавно лег на новый курс. Гичка исчезла из виду, ветер больше не трепал волосы – в остальном же ничего не изменилось, то же пасмурное небо да пенные барашки волн.
- Приветствие вице-адмиралу Доннеру!
Морские пехотинцы в голубых мундирах, перечеркнутых крест-накрест белыми лентами, срочно выстраивались на палубе под барабанную дробь: вице-адмирала полагалось встречать по всей форме. Скоро над фальшбортом показалось красное одутловатое лицо, потом серебряная кираса – из-за нее Доннер казался похожим на блестящую бочку.
Готлиба Доннера, «старика Готлиба» на флоте скорее любили, хотя он не спускал матросам и офицерам ни малейшей провинности. Однако, он был умен, смел и удачлив, с таким хорошо идти в бой.
- Вольно, господа, - Доннер отсалютовал встречающим и поднялся на шканцы. Сейчас он узнает… или все-таки дождутся Бермессера? С этого станется устроить скандал, если совет начнут без него.
- Граф, какая неожиданность, - от елейно-вежливого сипения Зеппа передернуло. Он и не заметил, как на палубу выполз еще один «подарочек» Фридриха.
- Рад вас видеть, граф, - Руппи как ни в чем не бывало раскланялся с долговязым генералом, как там его? Хохвенде? Ну и мерзкий тип, под стать фамилии! – Как вы себя чувствуете?
Тонкие губы расплылись в жабьей улыбке.
- Лучше, мой друг – я могу назвать вас своим другом? – Зеппа передернуло от такого предположения, - немного лучше. Качка будто стихает? Не соблаговолите ли просветить, что происходит? Я слышал крики и топот, однако полагал, что сражение начнется несколько позже…
И уж точно ты окажешься от него подальше! Эта гадина решилась остаться на флагмане только потому, что тому не пришлось бы участвовать в предстоящем сражении. Во всяком случае, не сразу. Генерала Хохвенде высадили бы вместе с солдатами, и только потом начали бить по фортам.
- Сражение еще не началось, - из Руппи не зря воспитывали канцлера, его вежливости позавидовал бы сам Бермессер, – однако, возможно, наши планы изменились. К сожалению, я об этом не осведомлен.
- В таком случае, проводите меня к адмиралу! Я желаю узнать обо всем немедленно!
Вот же гад! Прекрасно видит, что адмирал на шканцах – только по лестнице поднимись, но нет, желает представления по всей форме.
- Прости, Зепп, - Руппи виновато улыбнулся и хлопнул друга по плечу. – Я скоро вернусь.
Перекошенная рожа Его Превосходительства генерала Хохвенде стала Зеппу лучшей наградой.
В адмиральской каюте было душно: собралось слишком много народу. Сам Кальдмеер возвышался над столом, на котором была расстелена карта побережья. Рядом – капитан фок Шнееталь – серьезный, с закушенной губой, пальцы нервно постукивают по золоченой рукояти шпаги. Вице-адмирал Доннер спокоен – он стоит у кормового окна и смотрит на пенный след «Ноордкроне», сцепив за спиной короткие мясистые пальцы. Настороженной цаплей замер в углу генерал Хохвенде. И конечно же Его Светлость граф Вернер фок Бермессер – белесая рыбина с выпученными глазами – от страха, как хочется надеяться Руппи. Бермессер мечтал о легкой победе, но эта победа таковой не будет.
- Альмейду видели на юге и не видели в Хексберг, – голос у него вполне мужской, даже приятный, но Руппи все равно слышится бабий визг.
Пальцы Кальдмеера коснулись шрама на щеке. Знакомый жест, от него у Руппи потеплело внутри.
- Возможно. Возможно, это глупая шутка фрошеров, но мы обязаны проверить.
- Вы, кажется, проверили, - Бермессер скривил губы и откинул назад породистую голову, - четыре, кажется, раза. Ваши хваленые фрегаты «обшарили каждую дырку», не так ли?
- Значит, самую большую дыру они пропустили, - Доннер со смешком повернулся к остальным. – Если никто ничего не перепутал, разумеется.
- Я бы повесил таких разведчиков! – визгливо заметил из угла Хохвенде, но к нему не обернулись – сухопутчик, он тут вообще лишний, а еще смеет подавать голос!
Шнееталь недовольно поморщился.
- Кого повесить, а кого наградить, мы будем разбираться после.
- После – чего? Что вы предлагаете, ка-пи-тан? - последнее слово Бермессер произнес по слогам, не упуская случая подчеркнуть свой статус. Как же хорошо, последнее слово не за этой родовитой гадиной!
- Я предложил бы отправить разведчиков еще раз. Слова рыбаков не кажутся мне…
Капитан «Микаэлы» предложил выкупить у рыбаков весь их улов за день, между делом поинтересовавшись, не видали ли где талигойских военных кораблей. Рыбаки странно замялись – раньше они охотно продавали рыбу дриксенским разведчикам, повторяя одно и то же: эскадра Вальдеса в Хексберг, двенадцать линеалов, четыре фрегата, три корвета и один шлюп, а больше нет, и не предвидится до весны. А тут засомневались вдруг, хоть и привлекательна была цена. В конце концов шкипер невнятно пробормотал, что улов выкуплен заранее, а господам дриксам лучше раскинуть сети самим. Нынче, мол, много крупной рыбы вокруг. Приняв два золотых «в залог добрых отношений», шкипер нервно оглянулся по сторонам и одними губами прошептал: «Штернштайнен», черкнув ребром ладони по горлу.
- …в Штернштайнен может укрыться, если верить этому, - Кальдмеер постучал пальцем по карте, - если не весь талигойский флот, то по крайней мере неплохое подкрепление господину Вальдесу. В лучшем случае, я бы предпочел быть уверенным, что его там нет.
- Для этого достаточно пары фрегатов, незачем гонять туда-сюда весь флот, - глядя на недовольного Бермессера можно подумать, что он лично ставит паруса и бегает по вантам.
- Нет.
Кальдмеер отошел и встал у окна рядом с Доннером – тот вежливо посторонился. Снаружи виднелся белый след от кормы Ноордкроне, а дальше – громада «Пламени небесного»: устремляет в небо длинный меч носовая фигура.
- Соблаговолите объясниться, господин Кальдмеер, - тонкие губы Бермессера неприятно кривились, Руппи против воли представил, как его кулак летит вперед, разбивая мерзкую рожу. Ах, вот было бы счастье! Увы, оба они – графы, вульгарной драки не получится, дуэли тоже, а Руппи сам себе не простит, если позволит этой поганке увидеть свое раздражение. Матрос может устроить драку с таким же матросом, а графу фок Фельсенбургу остается только изображать невозмутимость, застыв в тени шкафа. Адмирал Кальдмеер разрешил своему адъютанту присутствовать на совете, это знак высшего доверия, и Руппи оправдает его, чего бы то ни стоило!
- Я не могу упустить такой шанс, - медленно сказал, наконец, Кальдмеер. – Фрошеры не дураки, подступы к Штернштайнен наверняка охраняются. Пока мы будем гонять туда-сюда фрегаты, их флот успеет выйти из залива, и получится обычное линейное сражение. Либо они вообще уйдут, и тогда о Хексберг придется забыть надолго: драться с Вальдесом, рискуя получить удар в спину, я не намерен.
- И что вы предлагаете?! – взвизгнул Хохвенде. Еще бы, испугался, что останется без наград. Не ему умирать под фрошерскими пушками.
Если Кальдмеер решит уйти, ему придется долго объяснять свое решение в столице. Но он не уйдет, Руппи в этом не сомневался. Трусы вроде Хохвенде и Бермессера только и мечтают избежать сражения, Кальдмеер же заботится о людях!
- Свести потери к минимуму, - адмирал словно ответил на мысли Руппи. – Фрошеры, если они действительно укрылись в Штернштайнен, загнали сами себя в ловушку. Они не ждут нашего появления там, и я собираюсь этим воспользоваться.
Кальдмеер вернулся к столу и жестом подозвал всех подойти ближе. Всех, кроме адъютанта. Украшенные серебряными эполетами плечи Бермессера загородили стол, и Руппи едва не застонал от отчаяния.
- Мы подойдем с юга. Далее, я полагаю, авангард вице-адмирала Доннера войдет в залив вот здесь, - глухой стук отметил место на карте. – Глубина, как видите, позволяет.
- Мы не знаем, как они стоят, - задумчиво сказал Доннер.
- Мы можем предполагать. Если это засада на нас, фрошеры должны суметь выйти из залива как можно быстрее, следовательно, они стоят ближе к фарватеру. Однако у южного берега глубина тоже достаточная.
Некоторое время все молчали, обдумывая план. Трудно поверить, что все окажется так просто, однако даже Бермессер не придумал возражений.
- Ваша задача, Доннер, – спугнуть фрошеров, посеять панику, - продолжил Кальдмеер. – Можно пустить несколько брандеров - при такой тесноте талигойцам будет сложно увернуться. Тех, кто сумеет выйти из залива, будем ждать мы. Но, полагаю, целя в вас, многие из них будут попадать друг в друга. Мы подойдем на рассвете, в утреннем тумане им будет непросто разобраться.
- Прекрасный план. – Бермессер выпрямился и скрестил руки на груди. – Вы не знаете ни численности, ни расположения противника – строго говоря, вы сомневаетесь даже в его наличии – однако утверждаете, что сумели предугадать его действия. Там может быть десять кораблей или пятьдесят, готовых к сражению или нет, могут быть вытащенные на берег пушки или что угодно еще. Эта глупая авантюра ставит под удар все наше предприятие и треть флота. Вы отдаете себе отчет, что авангард может не вернуться вообще, господин адмирал цур зее?
Все невольно посмотрели на Доннера. Руппи видел задумчивое одутловатое лицо; толстый, похожий на свиную колбаску, палец потер двойной подбородок.
- Это может сработать, - выдал наконец Доннер. – А может и нет, если нас действительно ждут. Это рисковый план.
- Достаточно запереть их в заливе, - подхватил одобренный похвалой Бермессер. – Они сами выйдут под наши пушки!
Шнееталь усмехнулся.
- Или сменится ветер, и вся затея пойдет прахом. Не забывайте, где мы. Фрошерам достаточно подождать несколько дней, потом волнение на море не даст сражаться вообще, нам просто зальет нижние палубы. Кроме того, вот-вот начнутся зимние шторма…
- …а фрошеры будут стоять в своей уютной бухте и наблюдать, как нашу эскадру разметает вдоль всего берега, крабам на радость.
Хитрая усмешка на лице Доннера окончательно выбила Бермессера из колеи.
- Что ж… - ну, давай, давай, трус! Придумай способ сбежать к Фридриху под крылышко! – В таком случае я прошу разрешения подойти к городу и разгромить эскадру вице-адмирала Вальдеса.
Шнееталь и Доннер обменялись быстрыми улыбками. Разумеется, Бермессер не мог забыть, что его сплавили в арьергард. Говорят, в Метхенберг он рвал и метал, узнав, что сражение у города поведет Доннер.
- Нет, - на лице Кальдмеера не было и тени улыбки. – Вы останетесь в резерве и будете охранять караван. Вальдесом мы займемся позже. Это приказ.
Руппи подавил смешок. Высокомерный наглец получил по заслугам!
- Слушаюсь, господин адмирал цур зее, - прошипел Бермессер. – Разрешите выполнять?
- Разрешаю, - правильно, пусть катится к кошкам! – Руперт!
Руппи вздрогнул и вытянулся во фрунт.
- Слушаю, мой адмирал!
- Во сколько сейчас светает?
Во сколько… Руппи судорожно рылся в памяти. Вроде бы вчера он заметил, как светлеет небо… Точно, как раз сменялась вахта!
- В первую утреннюю склянку, господин адмирал.
- Спасибо, Руперт. – Кальдмеер повернулся обратно к столу. – Мы начнем маневр за три склянки до того. Будьте готовы, Бермессер.
- Благодарю вас, - сказал, как плюнул. Эта ядовитая гадина не преминет доложить своему разлюбезному Фридриху, что к его мнению не прислушались. И случись что… Нет, ничего не случится! Адмирал Кальдмеер приведет дриксенский флот к победе!
Сжатые губы Бермессера побелели, глаза налились кровью. Руппи едва не отшатнулся, когда тот проходил мимо него, едва не шипя от злости. Хлопнула дверь, слышно было, как часовой вскинул ружье, приветствуя вице-адмирала.
Хохвенде в углу отчаянно вертел головой, не зная, уйти или остаться.
- Продолжим, господа, - как ни в чем не бывало сказал Кальдмеер. – Предлагаю перекрыть вход в залив, выстроив наши корабли полукругом.
Из-за встречного ветра пришлось описать большой круг, чтобы выйти к Штернштайнен с юга. Теперь эскадра шла почти в фордевинд, не зажигая огней. Темно, хоть глаз выколи, и только по скрипу такелажа над головой можно догадаться, что корабль движется вперед. Зепп сидел прямо на палубе, прислонившись спиной к фальшборту, сквозь плащ чувствуя плечом стылую медь карронады. Под утро стало совсем холодно. Не повезет сегодня тем, кто окажется в ледяной воде – замерзнут раньше, чем подберут товарищи или враги. Да и не до того будет в пылу боя.
Не верилось, что через несколько часов мирная тишина взорвется грохотом пушек и криками раненных. Вчера всё было проще и понятнее: они шли на врага с открытым забралом, вызывая на бой. Кто же знал, что фрошеры предпочтут честному сражению подлую засаду?! Если бы не случайность…
Накануне вечером Зепп услышал разговор премьер-лейтенанта Ойленбаха и корабельного лекаря. Толстый лекарь хмыкал, сопел и чесал лысеющий затылок, недобрым словом поминая всех хитрецов мира. Ему не нравились прячущиеся фрошеры, не нравился план адмирала Кальдмеера – напасть тайно, из-за угла, он говорил, что не верит уже никому, и наверняка никаких фрошеров в заливе нет, и только чайки будут хохотать над незадачливыми охотниками. Господин Ойленбах посмеивался и отвечал, что лучше чайки в Штернштайнен, чем крабы на дне Хексбергского залива.
Но Зепп верил в адмирала Кальдмеера всей душой. Фрошеры попадут в собственную ловушку, а потом Хекберг будет взят!
- Сидишь? – послышался из темноты знакомый голос, и через мгновение Руппи пристроился рядом, кутаясь в зимний плащ. – Вот же холодина! Быстрее бы началось!
- Да уж, в бою не замерзнем, - хмыкнул Зепп. – Далеко еще, не знаешь?
Руппи запрокинул голову, всматриваясь в небо.
- Кажется, светлеет. Значит, скоро.
- Авангард уже входит в залив, наверное.
Странно тащиться в полной темноте, не видя сигналов других кораблей. Может быть, Бермессер уже сбежал, поджав хвост. Может быть, фрошеры взяли корабли Доннера на абордаж без единого выстрела… Да нет, глупость какая!
- А ты боялся, что будешь скучать у своих карронад, - между тем говорил Руппи. – Сегодня всем работа найдется. Кальдмеер приказал зарядить пушки на вторых палубах картечью и двойными ядрами с цепью – будем стрелять по команде и парусам.
Зепп одобрительно закивал.
- Топить линейный корабль слишком долго, куда проще стреножить и потом захватить. Хотя я слышал, эти марикьяре дерутся как звери.
- Зато у нас полные трюмы солдат, - напомнил очевидное Руппи.
Разговор сам собой увял. Зепп поднял лицо к небу – оно действительно светлело, становясь из черного темно-серым. Уже можно было различить очертания парусов над головой. Смутно белеющие квадраты и треугольники надувались под ветром – слух не обманул, ветер и вправду попутный. Неуместная гордость заставила Зеппа выпрямить спину: внук боцмана и сам стал настоящим моряком!
- Скоро начнется, - Руппи неторопливо поднялся, поправляя шляпу. – Мне пора к адмиралу.
- Удачи!
- И тебе!
Сын герцога и внук боцмана пожали друг другу руки. Зепп тоже поднялся, всматриваясь в окружающую корабль серую муть. Впереди виднелась корма переднего мателота. Вдруг затрепетали, поползли по фалам сигнальные флаги. И тут же простучали по лестнице каблуки вестового.
- Мой адмирал, от Доннера! «Противник в заливе. Иду вдоль берега».
Противник в заливе! Губы Зеппа расплылись в счастливой улыбке – адмирал был прав! Теперь фрошерам несдобровать.
- Отлично, - послышался спокойный голос Кальдмеера. – Передайте: «Западный ветер», «Счастливый случай», «Солнечное сияние»: «Три румба вправо. Выстроиться полукругом. Не дайте противнику выйти из залива».
Снова стук каблуков, и скоро над головой затрепетали в серой мути флажки, передавая адмиральский приказ.
- Лечь в дрейф!
От недавнего спокойствия не осталось и следа. Пробежали по палубе мальчишки, разнося порох. Зепп подавил неуместную дрожь, в сотый раз проверяя – на месте ли ядра, горит ли запал в бочке, готова ли швабра – затирать искры.
- В ваше распоряжение прибыл! – высокий молодой матрос неумело отдал честь.
Все верно: расчет шканцевой карронады – два человека.
- Благодарю, - Зепп старался говорить медленно и спокойно, подражая адмиралу. – Как вас зовут?
- Дитрих, господин лейтенант.
- Вы участвовали в артиллерийских учениях?
- Да, господин лейтенант. Два… нет, три раза.
Вербовщики прошлись по всем окрестным деревням, вытаскивая мужчин из погребов и чердаков, где те прятались от офицеров Его Величества. Времени на подготовку было до смешного мало, приходилось гонять новобранцев до седьмого пота, уча их обращаться с парусами и пушками.
Лицо у Дитриха было открытое и смышленое, из такого выйдет толк. И он не намного старше самого Зеппа, тем лучше – не будет сомневаться в приказах.
- Отлично. Ваша задача – подавать мне ядра и вовремя затирать просыпавшийся порох. Швабра вон там.
- Есть швабра вон там!
Зепп не мог не улыбнуться – и получил в ответ радостную ухмылку. Они сработаются!
Далекое буханье возвестило о начале сражения. Кто выстрелил первым, Доннер или фрошеры? Конечно же Доннер! Пока сонные марикьяре будут выползать из своих гамаков, протирая глаза, треть кораблей разнесет в щепки.
- От Доннера, мой адмирал! У противника больше пятидесяти вымпелов.
Зепп удивленно присвистнул. Ничего себе! Вот было бы весело, если…
- Эй, на палубе! – крикнули с марса. – Вижу корабли! Много! Ставят паруса!
Фрошеры носятся по вантам как ошпаренные. Наверняка этим занята большая часть команды, а ведь нужно еще убрать гамаки, свернуть переборки, облить палубу водой… Они успеют – если командиры не потеряют голову и сумеют правильно распределить людей – но выход из залива к тому времени будет надежно закрыт. Даже если кому-то удастся прорвать линию, мористее их будет ждать арьергард – должен же и Бермессер на что-то сгодиться!
Свернутый плащ Зепп сунул за ящик с ядрами. Ледяной ветер тут же забрался под мундир, но это ерунда, скоро начнется бой и станет не до холода.
Мимо торопливо прошел отец Александер, благословляя склоненные головы. Ночью не выстроить команду на палубе, а сейчас уже поздно – Зепп и без трубы видел, как на траверзе выступают из серого марева очертания парусов. Руппи, разглядевший вчера карту, говорил, что фарвартер совсем узкий, не больше трети хорны. Фрошеры будут теснить друг друга, пытаясь выйти – и окажутся под продольным огнем дриксенских пушек. Это будет бойня, а не бой!
Впрочем, жалости к врагам Зепп не испытывал. Альмейда, если это вправду он, виноват сам.
- Все по местам! Заряжай!
Доски под ногами дрожали – это выкатывают на нижних палубах тяжелые пушки. Они вступят в бой первыми, карронады же понадобятся только когда фрошерские корабли подойдут достаточно близко.
Зепп представил вице-адмирала Доннера: похожий на серебряную бочку в боевой кирасе, он стоит на шканцах, следя за ходом боя. Фрошеры наверняка уже проснулись и вовсю отвечают, но что они могут сделать? Их корабли набиты в залив как селедки, большая часть не может ни выйти, ни поддержать своих огнем. А если пойдут на абордаж – Доннеру есть, чем ответить. В трюмах авангарда достаточно солдат, ночью их перегнали туда с купеческих кораблей. И ветер! Ветер будет сносить дым на фрошеров, увеличивая суматоху.
- Целиться тщательнее! Первый залп только по команде!
Осталось недолго. Два линеала и один фрегат изо всех сил стремились к выходу из залива, надеясь прорвать дриксенскую линию, но у них ничего не выйдет… Они уже близко, но Шнееталь почему-то медлит…
- Полный бортовой! Пли!
Отдача едва не свалила Зеппа с ног, флагман окутало дымом. И тут же заговорили пушки на других судах. Десятикратный залп против трех кораблей, которые не могут даже ответить – носовые пушки слабы и предназначены для ближнего боя.
- Полный бортовой!
Корабль снова тряхнуло. Когда дым рассеялся, обнаружилось, что на фрегате сбили фок-мачту – она завалилась на правый бок, серые фигурки отчаянно суетились, рубя такелаж. На идущем впереди линеале сломалась грот-стеньга.
Фрошеры упрямо ползли вперед, несмотря на сыпавшиеся дождем ядра. Зепп топтался на месте, изнывая от нетерпения, в шестнадцатый раз проверяя порох и фитили. И наконец прозвучало долгожданное:
- Карронады, цельсь!
Зепп поспешно наклонился, наводя пушку. Теперь пришел его черед показать себя! Зашипел фитиль, Дитрих поспешно сел, закрывая уши…
- Огонь!
Подскочившая пушка едва не ударила Зеппа по ноге. Надо быть аккуратнее! Обидно будет получить увечье по собственной глупости.
- Заряжай!
Фрегат тем временем потерял две мачты из трех и бессильно увалился под ветер. Слишком далеко, чтобы высылать призовую партию, но деваться ему некуда – если не сумеет зацепиться якорем – напорется на торчащие из воды скалы. На одном из линеалов заполоскал грот-марсель – капитан пытался повернуть – но следующий залп разорвал паруса в клочья. Канониры нижних палуб наконец-то пристрелялись. Второй линеал пер прямо, как бык, обогнав раненного собрата – в какой-то миг стало казаться, что он все-таки прорвет линию или во всяком случае столкнется с одним из дриксенских кораблей, но оглушительный грохот и взметнувшийся к небу огненный столб положили конец его надеждам. Вспышка на миг ослепила Зеппа, и он отчаянно заморгал.
А между тем все новые и новые фрошерские корабли тянулись к выходу из залива, сходясь недопустимо близко друг к другу. Вот фрегат и корвет сцепились рангоутом: парочка неуклюже заворочалась в дыму и начала уваливаться под ветер, подставляя беззащитный бок. Впрочем, любоваться было уже некогда.
Зепп банил, заряжал, прицеливался, стрелял, на мгновение оглохнув, затем банил снова. Сколько прошло времени, два часа или двадцать? Пороховой дым ел глаза. А фрошеры рвались вперед, как рыба на нерест, слепо и безрассудно. Дважды или трижды флагман пытались взять на абордаж, один раз едва удалось оттолкнуть горящий брандер, он взорвался неподалеку, осыпав палубу дождем горящих досок. Палубное дерево было не просто мокрым, а сырым насквозь, и все равно чудо, что ничего не загорелось.
Казалось, фрошерские корабли рождаются в глубине залива Штернштайнен, а значит, им не будет конца. Где-то там из последних сил сражается Доннер – не стал ли загонщик добычей? Каждым выстрелом Зепп мстил за тех, кто был или будет убит в сегодняшнем бою. Он стрелял почти вслепую, сквозь пороховые слезы, в дымную кашу. Фарвартер не слишком широк, корабли сходятся недопустимо близко, норовя сцепиться - а то и сцепляясь - рангоутом. Бесконечные фрошеры-марикьяре под странными алыми флагами. Не было времени задуматься, куда делся "Победитель дракона", да и какая разница? Артиллеристу не нужно разбираться в политике, его дело – стрелять, как можно чаще, несмотря на усталость. Руки будто действовали отдельно от тела: поднимали тяжелый банник, прочищали дуло, вкатывали внутрь услужливо протянутое Дитрихом – Дитрихом ли? Может, сметливый помощник давно погиб, а его место занял другой? – ядро, досыпали порох… Залп – и все сначала.
Страшно хотелось пить. Какая-то часть Зеппа радовалась, что ему не нужно командовать, из пересохшего горла не удалось бы выдавить и звука. Да и услышали бы его? Сам он не слышал команд, только бесконечный грохот пушек вокруг и под ногами, а еще – свист ядер над головой.
- Меня послали на смену! – закопченный молодой человек в лейтенантской форме с оторванной верхней пуговицей не столько говорил, сколько объяснял жестами: отойдите, мол, вон там – сесть, вода! Зепп благодарно отсалютовал, вскинув вялую руку к давно потерянной шляпе и, пошатываясь, отправился в указанном направлении.
Вода! Привычно отдающая зеленью и влажным деревом, сейчас она показалась рассветным нектаром. Зепп пил и не мог напиться, пока у него не отобрали ковшик, невежливо пихнув под локоть. И тут же ударили по плечу.
Седой боцманмат широко разевал толстогубый рот, тыча в сторону руля.
- Отнеси! Рулевому!
Зепп бережно принял тяжелый ковш и тут же пригнулся, удачно пропустив свистнувшее над головой ядро. Чугунный шар ударил в фальшборт с внутренней стороны, полетели во все стороны щепки.
Пробиваться вперед, спотыкаясь о тела и обломки досок было тяжело, но Зепп упрямо тащился, прижимая ковш к себе, как мать – новорожденного младенца.
- Лейтенант Канмахер! – хриплый голос Шнееталя заставил Зеппа вздрогнуть. – Что у вас? Вода?
Капитан пил, запрокинув голову, и вода стекала по грязному шейному платку.
- Благодарю вас.
Адмирал Кальдмеер стоял рядом, уже без шлема, с пятном копоти на щеке – он молчал, и предложить ему воды Зепп так и не решился.
- Господин адмирал! – вестовой вынырнул из дыма словно циркач из гайифской игрушки. – От вице-адмирала Бермессера: «Вижу противника. Не меньше двенадцати вымпелов. Прошу разрешения вступить в бой».
- Это Вальдес, - заметил Шнееталь, усмехаясь. – Пришел на подмогу своим.
Кальдмеер повернул голову, будто надеясь увидеть за дымной завесой идущие из Хексберг корабли. Из Хексберг! Вальдесу пришлось лавировать навстречу ветру, и все-таки он добрался сюда. Вот уж кого не зря прозвали Бешеным!
- Бермессер, думается, счастлив. Он спал и видел эту встречу.
- В следующий раз я оставлю его при себе, а после боя напьюсь. – Кальдмеер устало потер шрам на щеке, и у Зеппа сжалось сердце. – Я хотел бы назначить на его место Отто Бюнца, но не здесь и не сейчас. Кто-нибудь обязательно запутается в сигналах.
- Я не расстроюсь, если Вернера утопят.
- Будет обидно потерять корабли из-за чужой глупости. Руперт!
Руппи здесь! Зепп завертел головой в поисках друга – да вот же он, совсем рядом, смотрит на своего адмирала преданными глазами, не замечая никого вокруг.
- Пусть передадут. Бермессеру: вступить в бой разрешаю.
- Слушаюсь, мой адмирал!
Зепп поймал себя на том, что так и стоит, вцепившись в полупустой ковш и слушая чужой разговор. Уши вспыхнули от стыда. Снова он торчит не на месте, что подумает адмирал?
- Наконец-то! – прохрипел рулевой, одним движением выплескивая в рот остаток воды. – Эй, а что так мало?
- Капитан попросил…
- Ну если только. Пригнись!
Порвал защитную сетку и закачался у самого носа обломок стеньги. Тут же откуда ни возьмись появились матросы под руководством закопченного боцмана, освободили неповоротливую деревяшку и куда-то поволокли.
- Мне пора к пушкам, - крикнул Зепп, хлопнув рулевого по плечу, и бросился обратно.
Бегущий мимо матрос радостно схватил пустой ковшик и метнулся к бочке.
Вместо родной карронады была обгорелая дыра в фальшборте. Матросы укладывали на носилки давешнего лейтенанта с развороченным плечом.
- Взорвалась, - пересохшие губы едва двигались. – Простите.
Пушки разогреваются от выстрелов. Упустишь момент, вовремя не охладишь – и ствол разносит на куски. Проводив носилки взглядом, Зепп огляделся по сторонам. Расчет соседней пушки явно шатался от усталости – самое время заменить!
- Отдохните, - ободранный и закопченный артиллерист измученно кивнул и, шатаясь, поплелся в сторону бочки с водой.
Рукоятка банника привычно согрела руку. Победа не за горами!
Зепп засыпал картечь и навел дуло на дрейфующий навстречу вражеский фрегат. Команда из последних сил пыталась поставить новый парус на грот-мачте. Не успеют.
- Огонь!
Шандал со свечами с краю стола порождал длинные тени – от циркуля, секстана и свернутого в трубочку письма, которое перетягивала темно-синяя лента. Тень от банта ползла уродливой кляксой по заливу Штернштайнен, немного не дотягивая до Хексберг.
Адмирал цур зее Олаф Кальдмеер стоял, положив обе руки на золоченую рукоять шпаги, внимательно обводя взглядом собравшихся: пятерых капитанов, более других отличившихся во вчерашнем бою, и одного вице-адмирала – Бермессера. Доннер – тот сейчас мечется в горячке между жизнью и смертью, он командовал до конца, не обращая внимания на раны. А проклятый фридрихов прихвостень не получил ни царапины, хоть и утверждает, что дрался с Вальдесом в первых рядах!
Руппи помнил залитую кровью палубу «Ноордкроне», трупы в воде, переполненный лазарет, серое от усталости лицо отца Александера, который сбивался с ног, утешая раненных и умирающих. Сколько умных, смелых, честных людей погибло или непоправимо искалечено, а поганка Бермессер здоров и радуется жизни!
- Уже сейчас можно сказать, что наши потери составляют около трех с половиной тысяч убитыми и раненными, - произнес Шнееталь, невольно касаясь виска – его оглушило взрывом пушки в последний час боя. - Могло быть меньше, но на «Святом Эбенхарде» взорвалась крюйт-камера. Шесть кораблей годятся только на дрова, остальные более-менее боеспособны. Фрошеров вырвалось около двадцати, сколько из них доберется хотя бы до Ардоры – не знаю, но нас они вряд ли побеспокоят. Две тысячи пленных.
Разгромить флот – полдела, теперь предстоит нудная осада. Может быть город, оставшийся без защиты с моря, возьмут быстро. А если не повезет, придется жить на болоте в продуваемых всеми ветрами палатках. А пленных наверняка заставят рыть землянки в промерзшей почве. Сколько из них доживет до весны?
- Это немного.
Восемьдесят кораблей по четыреста-шестьсот человек на каждом – почти сорок тысяч! Ушло от силы десять, и то, если предположить, что вырвавшиеся линеалы были набиты марикьяре как бочка сельдями.
- Четверть из них не доживет и до завтрашнего утра. Еще столько же умрет от ран в ближайший месяц. Ни одна команда не сдалась в плен, частью корабли были взорваны, частью – покинуты, - Шнееталь покачал головой. Руппи не видел сам, но слышал разговоры. Будто вместо марикьяре сражались слуги Леворукого, безжалостные к себе и другим. Лишившись оружия, они бросались на дриксенцев голыми руками, оставшись без рук – норовили зубами вцепиться в горло. - Те, которые удалось взять на абордаж, можно сказать, были утоплены в крови. Двадцать или тридцать мы вернем в строй, остальные пойдут на слом.
Не такая уж плохая добыча, но какая разница? Пусть матросы и младшие офицеры считают призовые деньги, самому Руппи куда важнее победа. Любые потери оправданы, когда достигнута цель.
- Дров нам хватит до весны, - заметил с усмешкой Густав Цвайер, баюкая затянутую в лубок руку.
- Вот уж точно. – Имени этого пухлощекого юноши Руппи не знал, наверное, он недавно получил назначение. - Еще же крепость осаждать. В морозы!
Каково будет марикьяре жечь собственные корабли, чтобы согреться? Руппи не хотелось даже думать об этом.
- Мои люди составляют списки пленных, - Бермессер как всегда смотрел поверх голов собравшихся. - Среди них Первый адмирал Талига Рамон Альмейда, вице-адмирал Себастьян Берлинга, флаг-капитан Филипп Аларкон… - Он посмотрел на листы, которые сжимал в руке, и наморщил лоб. – Если кому-то из вас попадется Ротгер Вальдес, также известный как Бешеный, будьте любезны мне сообщить. Я не нашел его ни среди убитых, ни среди выживших, даром, что «Астэру» мы взяли на абордаж. В конце концов взяли.
Сколько человек без следа исчезло в ледяной воде? Сколько взорвали себя вместе с кораблями? Потоплены в несдавшихся шлюпках? Не странно, что исчез Вальдес, куда удивительней, что среди пленных оказалось несколько знакомых имен.
Флагман талигойского флота, «Франциск Великий» затонул к полудню, к тому времени больше напоминая решето, нежели корабль. В шлюпку Альмейды угодило случайное ядро, отправив ее ко дну, но самого адмирала подобрала неизвестно откуда взявшаяся в Устричном море галера. Позже ее взяла в плен «Куннигунда» - оказавшись под прицелом тридцати пушек, капитан галеры спустил флаг. Говорят, сам Альмейда к тому времени был ранен и без сознания, иначе предпочел бы смерть унизительному плену.
- Возможно, Вальдеса подобрал один из тех двадцати кораблей, - матери в Метхенберг больше не будут пугать детей Бешеным Вальдесом, о нем можно забыть. - Пожелаем им удачи – на юге. Итак, - адмирал цур зее Олаф Кальдмеер на мгновение прикрыл глаза и устало улыбнулся, – поздравляю вас, господа. Талигойского флота более не существует.
Для обзоров
Размер: 5720
Пейринг/Персонажи: Йозеф Канмахер, Руперт фок Фельсенбург, Олаф Кальдмеер и прочие дриксенские моряки. И талигойские тоже - за кадром.
Категория: джен.
Жанр: экшн
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Альмейда пришел. Но кому от этого легче?
Примечание: АУ
- Значит, это будет сегодня, - Зепп старался говорить небрежно, но голос предательски звенел, а губы против воли расплывались в улыбке.- Сегодня, - подтвердил Руппи. – У тебя есть шейный платок?
- У меня…
- Эй, на палубе! – прокричали с марса. - Неизвестное судно на траверзе!
Это кто еще такой? Руппи и Зепп недоуменно переглянулись: очередной дозорный фрошеров?
- Кто там, видите? – хриплый голос капитана Шнееталя перекрыл встревоженный гул на палубе.
- Руперт, - Зепп вздрогнул и, обернувшись, увидел перед собой самого адмирала цур зее Олафа Кальдмеера. – Будьте любезны подняться на марс и доложить.
Щелканье каблуками не одобрялось, Руппи только кивнул и бросился к вантам. Задрав голову, Зепп наблюдал, как друг лихо карабкается по выбленкам.
- Это «Микаэла»! Я узнал марсели!
У Зеппа вырвался вздох облегчения – ложная тревога. Разумеется, «Микаэла». Дозорный фрегат спешит присоединиться к эскадре, только и всего.
- «Микаэла» сигналит, господин адмирал! «Флагману: прошу разрешения подняться на борт и доложить».
- Блаухан, подтвердите.
Скоро начнется бой и будут носиться туда-сюда вестовые, передавая сигнальщику приказы адмирала – поди услышь в грохоте пушек! А сейчас команды слышно даже без рупора.
- Блаухан, всей эскадре. Приказ адмирала: лечь в дрейф и ждать команды.
Уже и без трубы видно, как торопится «Микаэла» - попутный ветер радостно надувает паруса, и все равно фрегат будто еле ползет по серой глади.
- Они поставили все лисели, - сказал Руппи из-за спины и тут же протянул Зеппу подзорную трубу. – Посмотришь?
- Спасибо!
Фрегат ощетинился дополнительными парусами до самых бом-брамселей, став похожим на морского ежа. Сигнальные флаги все еще полоcкались на ветру: "Прошу разрешения подняться на борт и доложить» - прочитал Зепп. Что же там случилось?
- Вот фрошеры удивятся, наверное, - хмыкнул Руппи. – Переполошили дозорных, а сами застряли.
- Быстрее бы!
Сил не было смотреть, как медленно приближается «Микаэла». На других кораблях ее тоже наверняка заметили. Зепп представил, как сердито поджимает губы вице-адмирал Бермессер, проклиная задержку – ему не терпится доложить кесарю о победе – и стало чуть легче.
- Блаухан, передайте: пусть подойдет к борту.
Руппи и Зепп с улыбкой переглянулись. Капитан Шнееталь тоже не хочет ждать лишней минуты – пока спустят шлюпку, пока она дойдет, то и дело исчезая в высоких волнах, весь экипаж флагмана поседеет от нетерпения!
- Как думаешь, что там?
Серое море, серое небо – больше ничего в обе стороны до самого горизонта, но может быть, в трубу видно лучше?
- Не разглядеть! - Руппи с щелчком сложил трубу. – Но надеюсь, скоро нам расскажут.
Команда «Микаэлы» знала свое дело на отлично – фрегат скользнул к наветренному борту как нож сквозь масло, и тут же обстенил паруса, ложась в дрейф. Борт фрегата был чуть ниже, молодой долговязый капитан быстро вскарабкался на палубу под приветственный свист боцманской дудки. Кальдмеер и Шнееталь ждали его на шканцах.
- Господин адмирал, разрешите доложить? Сведения особой важности!
Кальдмеер спокойно кивнул, но между светлых бровей появилась тревожная складка. По спине Зеппа пробежал холодок.
- Господа, оставьте нас.
Зепп поспешно сбежал вниз на палубу, чувствуя, как горят уши. Он вовсе не собирался подслушивать! Руппи с улыбкой спустился следом.
- Что ты так переживаешь? Вряд ли адмирал говорил про тебя.
Отвечать на дружескую подначку не хотелось. Шван быстро охладил пылающее лицо, и скоро Зепп понял, что его знобит. Странно: две склянки назад он был уверен, что идет в бой, знал, что может погибнуть, но совершенно не боялся этого. А теперь вдруг стало не по себе. Какую весть принесла «Микаэла»?
- Блаухан! – громкий окрик Шнееталя заставил Зеппа вздрогнуть. – Приказ адмирала! Всей эскадре: продолжать движение, приготовиться к повороту оверштаг. Вице-адмиралу Доннеру, вице-адмиралу Бермессеру: прибыть на флагман.
- Только этой поганки тут не хватало! – звонкий голос Руппи донесся до ушей Шнееталя, тот усмехнулся, потирая подбородок, и вернулся к разговору с адмиралом.
Зепп нервно поправил обшлаг рукава и тут же одернул себя - клялся ведь отказаться от дурацкой привычки!
- Что-то случилось, точно.
- Подождем.
«Микаэла» отошла, распустив паруса, а ее капитан остался на флагмане. Со своего места Зепп видел как трепещет на ветру перо его шляпы.
- От Доннера: приказ получил, подтверждаю!
- От Бермессера: подтверждаю!
- Паруса ставить! – засвистели боцманские дудки, матросы бросились к вантам.
Гичка вице-адмирала Доннера, наверное, уже отвалила от корабля. Она дождется, пока флагман пройдет мимо и развернется, а на обратном пути подберут и Бермессера. Видит Создатель, ему тут не рады, но трус и сволочь все равно остается вице-адмиралом, а значит, будет приглашаться на военный совет, что бы ни думала на этот счет команда флагмана.
Что же случилось? А главное – в Талиге или в Дриксен? У Зеппа ёкнуло сердце: неужели что-то с кесарем? Но это не повод отменять сражение, ведь в этом случае регентом станет Фридрих, а он больше других мечтал о войне.
- Эскадре: поворот оверштаг! Курс зюйд-вест-тень-вест! Каравану: следовать за эскадрой в прежнем порядке.
Зепп поймал удивленный взгляд Руппи.
- Если мы и возвращаемся, то явно не в Метхенберг.
- Думаешь, адмирал решил отправиться в Ардору? – Руппи хмыкнул и потер переносицу. – О, а вот и Доннер. Вон его гичка, видишь? Скоро все узнаем.
Маленькое суденышко спорило с волнами и ветром, видно было, что матросы прилагают невероятные усилия, чтобы удержать его на месте.
- Пошел шкота-брасы! – проревело над головой.
Паруса на мгновение заполоскали и тут же снова наполнились. Теперь придется идти в бейдевинд, споря с ветром – но как далеко? Что решит совет?
- Спроси: что решит Кальдмеер, - оказывается, последний вопрос Зепп проговорил вслух. – В море адмирал – кесарь, и фридрихов прихвостень ему не указ.
- Но рано или поздно придется возвращаться.
Руппи весело хмыкнул.
- Не беспокойся, кесарь подтвердит все приказы – когда мы вернемся с победой, ни одна собака не посмеет тявкнуть.
Флагман, тем временем, выровнялся и плавно лег на новый курс. Гичка исчезла из виду, ветер больше не трепал волосы – в остальном же ничего не изменилось, то же пасмурное небо да пенные барашки волн.
- Приветствие вице-адмиралу Доннеру!
Морские пехотинцы в голубых мундирах, перечеркнутых крест-накрест белыми лентами, срочно выстраивались на палубе под барабанную дробь: вице-адмирала полагалось встречать по всей форме. Скоро над фальшбортом показалось красное одутловатое лицо, потом серебряная кираса – из-за нее Доннер казался похожим на блестящую бочку.
Готлиба Доннера, «старика Готлиба» на флоте скорее любили, хотя он не спускал матросам и офицерам ни малейшей провинности. Однако, он был умен, смел и удачлив, с таким хорошо идти в бой.
- Вольно, господа, - Доннер отсалютовал встречающим и поднялся на шканцы. Сейчас он узнает… или все-таки дождутся Бермессера? С этого станется устроить скандал, если совет начнут без него.
- Граф, какая неожиданность, - от елейно-вежливого сипения Зеппа передернуло. Он и не заметил, как на палубу выполз еще один «подарочек» Фридриха.
- Рад вас видеть, граф, - Руппи как ни в чем не бывало раскланялся с долговязым генералом, как там его? Хохвенде? Ну и мерзкий тип, под стать фамилии! – Как вы себя чувствуете?
Тонкие губы расплылись в жабьей улыбке.
- Лучше, мой друг – я могу назвать вас своим другом? – Зеппа передернуло от такого предположения, - немного лучше. Качка будто стихает? Не соблаговолите ли просветить, что происходит? Я слышал крики и топот, однако полагал, что сражение начнется несколько позже…
И уж точно ты окажешься от него подальше! Эта гадина решилась остаться на флагмане только потому, что тому не пришлось бы участвовать в предстоящем сражении. Во всяком случае, не сразу. Генерала Хохвенде высадили бы вместе с солдатами, и только потом начали бить по фортам.
- Сражение еще не началось, - из Руппи не зря воспитывали канцлера, его вежливости позавидовал бы сам Бермессер, – однако, возможно, наши планы изменились. К сожалению, я об этом не осведомлен.
- В таком случае, проводите меня к адмиралу! Я желаю узнать обо всем немедленно!
Вот же гад! Прекрасно видит, что адмирал на шканцах – только по лестнице поднимись, но нет, желает представления по всей форме.
- Прости, Зепп, - Руппи виновато улыбнулся и хлопнул друга по плечу. – Я скоро вернусь.
Перекошенная рожа Его Превосходительства генерала Хохвенде стала Зеппу лучшей наградой.
В адмиральской каюте было душно: собралось слишком много народу. Сам Кальдмеер возвышался над столом, на котором была расстелена карта побережья. Рядом – капитан фок Шнееталь – серьезный, с закушенной губой, пальцы нервно постукивают по золоченой рукояти шпаги. Вице-адмирал Доннер спокоен – он стоит у кормового окна и смотрит на пенный след «Ноордкроне», сцепив за спиной короткие мясистые пальцы. Настороженной цаплей замер в углу генерал Хохвенде. И конечно же Его Светлость граф Вернер фок Бермессер – белесая рыбина с выпученными глазами – от страха, как хочется надеяться Руппи. Бермессер мечтал о легкой победе, но эта победа таковой не будет.
- Альмейду видели на юге и не видели в Хексберг, – голос у него вполне мужской, даже приятный, но Руппи все равно слышится бабий визг.
Пальцы Кальдмеера коснулись шрама на щеке. Знакомый жест, от него у Руппи потеплело внутри.
- Возможно. Возможно, это глупая шутка фрошеров, но мы обязаны проверить.
- Вы, кажется, проверили, - Бермессер скривил губы и откинул назад породистую голову, - четыре, кажется, раза. Ваши хваленые фрегаты «обшарили каждую дырку», не так ли?
- Значит, самую большую дыру они пропустили, - Доннер со смешком повернулся к остальным. – Если никто ничего не перепутал, разумеется.
- Я бы повесил таких разведчиков! – визгливо заметил из угла Хохвенде, но к нему не обернулись – сухопутчик, он тут вообще лишний, а еще смеет подавать голос!
Шнееталь недовольно поморщился.
- Кого повесить, а кого наградить, мы будем разбираться после.
- После – чего? Что вы предлагаете, ка-пи-тан? - последнее слово Бермессер произнес по слогам, не упуская случая подчеркнуть свой статус. Как же хорошо, последнее слово не за этой родовитой гадиной!
- Я предложил бы отправить разведчиков еще раз. Слова рыбаков не кажутся мне…
Капитан «Микаэлы» предложил выкупить у рыбаков весь их улов за день, между делом поинтересовавшись, не видали ли где талигойских военных кораблей. Рыбаки странно замялись – раньше они охотно продавали рыбу дриксенским разведчикам, повторяя одно и то же: эскадра Вальдеса в Хексберг, двенадцать линеалов, четыре фрегата, три корвета и один шлюп, а больше нет, и не предвидится до весны. А тут засомневались вдруг, хоть и привлекательна была цена. В конце концов шкипер невнятно пробормотал, что улов выкуплен заранее, а господам дриксам лучше раскинуть сети самим. Нынче, мол, много крупной рыбы вокруг. Приняв два золотых «в залог добрых отношений», шкипер нервно оглянулся по сторонам и одними губами прошептал: «Штернштайнен», черкнув ребром ладони по горлу.
- …в Штернштайнен может укрыться, если верить этому, - Кальдмеер постучал пальцем по карте, - если не весь талигойский флот, то по крайней мере неплохое подкрепление господину Вальдесу. В лучшем случае, я бы предпочел быть уверенным, что его там нет.
- Для этого достаточно пары фрегатов, незачем гонять туда-сюда весь флот, - глядя на недовольного Бермессера можно подумать, что он лично ставит паруса и бегает по вантам.
- Нет.
Кальдмеер отошел и встал у окна рядом с Доннером – тот вежливо посторонился. Снаружи виднелся белый след от кормы Ноордкроне, а дальше – громада «Пламени небесного»: устремляет в небо длинный меч носовая фигура.
- Соблаговолите объясниться, господин Кальдмеер, - тонкие губы Бермессера неприятно кривились, Руппи против воли представил, как его кулак летит вперед, разбивая мерзкую рожу. Ах, вот было бы счастье! Увы, оба они – графы, вульгарной драки не получится, дуэли тоже, а Руппи сам себе не простит, если позволит этой поганке увидеть свое раздражение. Матрос может устроить драку с таким же матросом, а графу фок Фельсенбургу остается только изображать невозмутимость, застыв в тени шкафа. Адмирал Кальдмеер разрешил своему адъютанту присутствовать на совете, это знак высшего доверия, и Руппи оправдает его, чего бы то ни стоило!
- Я не могу упустить такой шанс, - медленно сказал, наконец, Кальдмеер. – Фрошеры не дураки, подступы к Штернштайнен наверняка охраняются. Пока мы будем гонять туда-сюда фрегаты, их флот успеет выйти из залива, и получится обычное линейное сражение. Либо они вообще уйдут, и тогда о Хексберг придется забыть надолго: драться с Вальдесом, рискуя получить удар в спину, я не намерен.
- И что вы предлагаете?! – взвизгнул Хохвенде. Еще бы, испугался, что останется без наград. Не ему умирать под фрошерскими пушками.
Если Кальдмеер решит уйти, ему придется долго объяснять свое решение в столице. Но он не уйдет, Руппи в этом не сомневался. Трусы вроде Хохвенде и Бермессера только и мечтают избежать сражения, Кальдмеер же заботится о людях!
- Свести потери к минимуму, - адмирал словно ответил на мысли Руппи. – Фрошеры, если они действительно укрылись в Штернштайнен, загнали сами себя в ловушку. Они не ждут нашего появления там, и я собираюсь этим воспользоваться.
Кальдмеер вернулся к столу и жестом подозвал всех подойти ближе. Всех, кроме адъютанта. Украшенные серебряными эполетами плечи Бермессера загородили стол, и Руппи едва не застонал от отчаяния.
- Мы подойдем с юга. Далее, я полагаю, авангард вице-адмирала Доннера войдет в залив вот здесь, - глухой стук отметил место на карте. – Глубина, как видите, позволяет.
- Мы не знаем, как они стоят, - задумчиво сказал Доннер.
- Мы можем предполагать. Если это засада на нас, фрошеры должны суметь выйти из залива как можно быстрее, следовательно, они стоят ближе к фарватеру. Однако у южного берега глубина тоже достаточная.
Некоторое время все молчали, обдумывая план. Трудно поверить, что все окажется так просто, однако даже Бермессер не придумал возражений.
- Ваша задача, Доннер, – спугнуть фрошеров, посеять панику, - продолжил Кальдмеер. – Можно пустить несколько брандеров - при такой тесноте талигойцам будет сложно увернуться. Тех, кто сумеет выйти из залива, будем ждать мы. Но, полагаю, целя в вас, многие из них будут попадать друг в друга. Мы подойдем на рассвете, в утреннем тумане им будет непросто разобраться.
- Прекрасный план. – Бермессер выпрямился и скрестил руки на груди. – Вы не знаете ни численности, ни расположения противника – строго говоря, вы сомневаетесь даже в его наличии – однако утверждаете, что сумели предугадать его действия. Там может быть десять кораблей или пятьдесят, готовых к сражению или нет, могут быть вытащенные на берег пушки или что угодно еще. Эта глупая авантюра ставит под удар все наше предприятие и треть флота. Вы отдаете себе отчет, что авангард может не вернуться вообще, господин адмирал цур зее?
Все невольно посмотрели на Доннера. Руппи видел задумчивое одутловатое лицо; толстый, похожий на свиную колбаску, палец потер двойной подбородок.
- Это может сработать, - выдал наконец Доннер. – А может и нет, если нас действительно ждут. Это рисковый план.
- Достаточно запереть их в заливе, - подхватил одобренный похвалой Бермессер. – Они сами выйдут под наши пушки!
Шнееталь усмехнулся.
- Или сменится ветер, и вся затея пойдет прахом. Не забывайте, где мы. Фрошерам достаточно подождать несколько дней, потом волнение на море не даст сражаться вообще, нам просто зальет нижние палубы. Кроме того, вот-вот начнутся зимние шторма…
- …а фрошеры будут стоять в своей уютной бухте и наблюдать, как нашу эскадру разметает вдоль всего берега, крабам на радость.
Хитрая усмешка на лице Доннера окончательно выбила Бермессера из колеи.
- Что ж… - ну, давай, давай, трус! Придумай способ сбежать к Фридриху под крылышко! – В таком случае я прошу разрешения подойти к городу и разгромить эскадру вице-адмирала Вальдеса.
Шнееталь и Доннер обменялись быстрыми улыбками. Разумеется, Бермессер не мог забыть, что его сплавили в арьергард. Говорят, в Метхенберг он рвал и метал, узнав, что сражение у города поведет Доннер.
- Нет, - на лице Кальдмеера не было и тени улыбки. – Вы останетесь в резерве и будете охранять караван. Вальдесом мы займемся позже. Это приказ.
Руппи подавил смешок. Высокомерный наглец получил по заслугам!
- Слушаюсь, господин адмирал цур зее, - прошипел Бермессер. – Разрешите выполнять?
- Разрешаю, - правильно, пусть катится к кошкам! – Руперт!
Руппи вздрогнул и вытянулся во фрунт.
- Слушаю, мой адмирал!
- Во сколько сейчас светает?
Во сколько… Руппи судорожно рылся в памяти. Вроде бы вчера он заметил, как светлеет небо… Точно, как раз сменялась вахта!
- В первую утреннюю склянку, господин адмирал.
- Спасибо, Руперт. – Кальдмеер повернулся обратно к столу. – Мы начнем маневр за три склянки до того. Будьте готовы, Бермессер.
- Благодарю вас, - сказал, как плюнул. Эта ядовитая гадина не преминет доложить своему разлюбезному Фридриху, что к его мнению не прислушались. И случись что… Нет, ничего не случится! Адмирал Кальдмеер приведет дриксенский флот к победе!
Сжатые губы Бермессера побелели, глаза налились кровью. Руппи едва не отшатнулся, когда тот проходил мимо него, едва не шипя от злости. Хлопнула дверь, слышно было, как часовой вскинул ружье, приветствуя вице-адмирала.
Хохвенде в углу отчаянно вертел головой, не зная, уйти или остаться.
- Продолжим, господа, - как ни в чем не бывало сказал Кальдмеер. – Предлагаю перекрыть вход в залив, выстроив наши корабли полукругом.
Из-за встречного ветра пришлось описать большой круг, чтобы выйти к Штернштайнен с юга. Теперь эскадра шла почти в фордевинд, не зажигая огней. Темно, хоть глаз выколи, и только по скрипу такелажа над головой можно догадаться, что корабль движется вперед. Зепп сидел прямо на палубе, прислонившись спиной к фальшборту, сквозь плащ чувствуя плечом стылую медь карронады. Под утро стало совсем холодно. Не повезет сегодня тем, кто окажется в ледяной воде – замерзнут раньше, чем подберут товарищи или враги. Да и не до того будет в пылу боя.
Не верилось, что через несколько часов мирная тишина взорвется грохотом пушек и криками раненных. Вчера всё было проще и понятнее: они шли на врага с открытым забралом, вызывая на бой. Кто же знал, что фрошеры предпочтут честному сражению подлую засаду?! Если бы не случайность…
Накануне вечером Зепп услышал разговор премьер-лейтенанта Ойленбаха и корабельного лекаря. Толстый лекарь хмыкал, сопел и чесал лысеющий затылок, недобрым словом поминая всех хитрецов мира. Ему не нравились прячущиеся фрошеры, не нравился план адмирала Кальдмеера – напасть тайно, из-за угла, он говорил, что не верит уже никому, и наверняка никаких фрошеров в заливе нет, и только чайки будут хохотать над незадачливыми охотниками. Господин Ойленбах посмеивался и отвечал, что лучше чайки в Штернштайнен, чем крабы на дне Хексбергского залива.
Но Зепп верил в адмирала Кальдмеера всей душой. Фрошеры попадут в собственную ловушку, а потом Хекберг будет взят!
- Сидишь? – послышался из темноты знакомый голос, и через мгновение Руппи пристроился рядом, кутаясь в зимний плащ. – Вот же холодина! Быстрее бы началось!
- Да уж, в бою не замерзнем, - хмыкнул Зепп. – Далеко еще, не знаешь?
Руппи запрокинул голову, всматриваясь в небо.
- Кажется, светлеет. Значит, скоро.
- Авангард уже входит в залив, наверное.
Странно тащиться в полной темноте, не видя сигналов других кораблей. Может быть, Бермессер уже сбежал, поджав хвост. Может быть, фрошеры взяли корабли Доннера на абордаж без единого выстрела… Да нет, глупость какая!
- А ты боялся, что будешь скучать у своих карронад, - между тем говорил Руппи. – Сегодня всем работа найдется. Кальдмеер приказал зарядить пушки на вторых палубах картечью и двойными ядрами с цепью – будем стрелять по команде и парусам.
Зепп одобрительно закивал.
- Топить линейный корабль слишком долго, куда проще стреножить и потом захватить. Хотя я слышал, эти марикьяре дерутся как звери.
- Зато у нас полные трюмы солдат, - напомнил очевидное Руппи.
Разговор сам собой увял. Зепп поднял лицо к небу – оно действительно светлело, становясь из черного темно-серым. Уже можно было различить очертания парусов над головой. Смутно белеющие квадраты и треугольники надувались под ветром – слух не обманул, ветер и вправду попутный. Неуместная гордость заставила Зеппа выпрямить спину: внук боцмана и сам стал настоящим моряком!
- Скоро начнется, - Руппи неторопливо поднялся, поправляя шляпу. – Мне пора к адмиралу.
- Удачи!
- И тебе!
Сын герцога и внук боцмана пожали друг другу руки. Зепп тоже поднялся, всматриваясь в окружающую корабль серую муть. Впереди виднелась корма переднего мателота. Вдруг затрепетали, поползли по фалам сигнальные флаги. И тут же простучали по лестнице каблуки вестового.
- Мой адмирал, от Доннера! «Противник в заливе. Иду вдоль берега».
Противник в заливе! Губы Зеппа расплылись в счастливой улыбке – адмирал был прав! Теперь фрошерам несдобровать.
- Отлично, - послышался спокойный голос Кальдмеера. – Передайте: «Западный ветер», «Счастливый случай», «Солнечное сияние»: «Три румба вправо. Выстроиться полукругом. Не дайте противнику выйти из залива».
Снова стук каблуков, и скоро над головой затрепетали в серой мути флажки, передавая адмиральский приказ.
- Лечь в дрейф!
От недавнего спокойствия не осталось и следа. Пробежали по палубе мальчишки, разнося порох. Зепп подавил неуместную дрожь, в сотый раз проверяя – на месте ли ядра, горит ли запал в бочке, готова ли швабра – затирать искры.
- В ваше распоряжение прибыл! – высокий молодой матрос неумело отдал честь.
Все верно: расчет шканцевой карронады – два человека.
- Благодарю, - Зепп старался говорить медленно и спокойно, подражая адмиралу. – Как вас зовут?
- Дитрих, господин лейтенант.
- Вы участвовали в артиллерийских учениях?
- Да, господин лейтенант. Два… нет, три раза.
Вербовщики прошлись по всем окрестным деревням, вытаскивая мужчин из погребов и чердаков, где те прятались от офицеров Его Величества. Времени на подготовку было до смешного мало, приходилось гонять новобранцев до седьмого пота, уча их обращаться с парусами и пушками.
Лицо у Дитриха было открытое и смышленое, из такого выйдет толк. И он не намного старше самого Зеппа, тем лучше – не будет сомневаться в приказах.
- Отлично. Ваша задача – подавать мне ядра и вовремя затирать просыпавшийся порох. Швабра вон там.
- Есть швабра вон там!
Зепп не мог не улыбнуться – и получил в ответ радостную ухмылку. Они сработаются!
Далекое буханье возвестило о начале сражения. Кто выстрелил первым, Доннер или фрошеры? Конечно же Доннер! Пока сонные марикьяре будут выползать из своих гамаков, протирая глаза, треть кораблей разнесет в щепки.
- От Доннера, мой адмирал! У противника больше пятидесяти вымпелов.
Зепп удивленно присвистнул. Ничего себе! Вот было бы весело, если…
- Эй, на палубе! – крикнули с марса. – Вижу корабли! Много! Ставят паруса!
Фрошеры носятся по вантам как ошпаренные. Наверняка этим занята большая часть команды, а ведь нужно еще убрать гамаки, свернуть переборки, облить палубу водой… Они успеют – если командиры не потеряют голову и сумеют правильно распределить людей – но выход из залива к тому времени будет надежно закрыт. Даже если кому-то удастся прорвать линию, мористее их будет ждать арьергард – должен же и Бермессер на что-то сгодиться!
Свернутый плащ Зепп сунул за ящик с ядрами. Ледяной ветер тут же забрался под мундир, но это ерунда, скоро начнется бой и станет не до холода.
Мимо торопливо прошел отец Александер, благословляя склоненные головы. Ночью не выстроить команду на палубе, а сейчас уже поздно – Зепп и без трубы видел, как на траверзе выступают из серого марева очертания парусов. Руппи, разглядевший вчера карту, говорил, что фарвартер совсем узкий, не больше трети хорны. Фрошеры будут теснить друг друга, пытаясь выйти – и окажутся под продольным огнем дриксенских пушек. Это будет бойня, а не бой!
Впрочем, жалости к врагам Зепп не испытывал. Альмейда, если это вправду он, виноват сам.
- Все по местам! Заряжай!
Доски под ногами дрожали – это выкатывают на нижних палубах тяжелые пушки. Они вступят в бой первыми, карронады же понадобятся только когда фрошерские корабли подойдут достаточно близко.
Зепп представил вице-адмирала Доннера: похожий на серебряную бочку в боевой кирасе, он стоит на шканцах, следя за ходом боя. Фрошеры наверняка уже проснулись и вовсю отвечают, но что они могут сделать? Их корабли набиты в залив как селедки, большая часть не может ни выйти, ни поддержать своих огнем. А если пойдут на абордаж – Доннеру есть, чем ответить. В трюмах авангарда достаточно солдат, ночью их перегнали туда с купеческих кораблей. И ветер! Ветер будет сносить дым на фрошеров, увеличивая суматоху.
- Целиться тщательнее! Первый залп только по команде!
Осталось недолго. Два линеала и один фрегат изо всех сил стремились к выходу из залива, надеясь прорвать дриксенскую линию, но у них ничего не выйдет… Они уже близко, но Шнееталь почему-то медлит…
- Полный бортовой! Пли!
Отдача едва не свалила Зеппа с ног, флагман окутало дымом. И тут же заговорили пушки на других судах. Десятикратный залп против трех кораблей, которые не могут даже ответить – носовые пушки слабы и предназначены для ближнего боя.
- Полный бортовой!
Корабль снова тряхнуло. Когда дым рассеялся, обнаружилось, что на фрегате сбили фок-мачту – она завалилась на правый бок, серые фигурки отчаянно суетились, рубя такелаж. На идущем впереди линеале сломалась грот-стеньга.
Фрошеры упрямо ползли вперед, несмотря на сыпавшиеся дождем ядра. Зепп топтался на месте, изнывая от нетерпения, в шестнадцатый раз проверяя порох и фитили. И наконец прозвучало долгожданное:
- Карронады, цельсь!
Зепп поспешно наклонился, наводя пушку. Теперь пришел его черед показать себя! Зашипел фитиль, Дитрих поспешно сел, закрывая уши…
- Огонь!
Подскочившая пушка едва не ударила Зеппа по ноге. Надо быть аккуратнее! Обидно будет получить увечье по собственной глупости.
- Заряжай!
Фрегат тем временем потерял две мачты из трех и бессильно увалился под ветер. Слишком далеко, чтобы высылать призовую партию, но деваться ему некуда – если не сумеет зацепиться якорем – напорется на торчащие из воды скалы. На одном из линеалов заполоскал грот-марсель – капитан пытался повернуть – но следующий залп разорвал паруса в клочья. Канониры нижних палуб наконец-то пристрелялись. Второй линеал пер прямо, как бык, обогнав раненного собрата – в какой-то миг стало казаться, что он все-таки прорвет линию или во всяком случае столкнется с одним из дриксенских кораблей, но оглушительный грохот и взметнувшийся к небу огненный столб положили конец его надеждам. Вспышка на миг ослепила Зеппа, и он отчаянно заморгал.
А между тем все новые и новые фрошерские корабли тянулись к выходу из залива, сходясь недопустимо близко друг к другу. Вот фрегат и корвет сцепились рангоутом: парочка неуклюже заворочалась в дыму и начала уваливаться под ветер, подставляя беззащитный бок. Впрочем, любоваться было уже некогда.
Зепп банил, заряжал, прицеливался, стрелял, на мгновение оглохнув, затем банил снова. Сколько прошло времени, два часа или двадцать? Пороховой дым ел глаза. А фрошеры рвались вперед, как рыба на нерест, слепо и безрассудно. Дважды или трижды флагман пытались взять на абордаж, один раз едва удалось оттолкнуть горящий брандер, он взорвался неподалеку, осыпав палубу дождем горящих досок. Палубное дерево было не просто мокрым, а сырым насквозь, и все равно чудо, что ничего не загорелось.
Казалось, фрошерские корабли рождаются в глубине залива Штернштайнен, а значит, им не будет конца. Где-то там из последних сил сражается Доннер – не стал ли загонщик добычей? Каждым выстрелом Зепп мстил за тех, кто был или будет убит в сегодняшнем бою. Он стрелял почти вслепую, сквозь пороховые слезы, в дымную кашу. Фарвартер не слишком широк, корабли сходятся недопустимо близко, норовя сцепиться - а то и сцепляясь - рангоутом. Бесконечные фрошеры-марикьяре под странными алыми флагами. Не было времени задуматься, куда делся "Победитель дракона", да и какая разница? Артиллеристу не нужно разбираться в политике, его дело – стрелять, как можно чаще, несмотря на усталость. Руки будто действовали отдельно от тела: поднимали тяжелый банник, прочищали дуло, вкатывали внутрь услужливо протянутое Дитрихом – Дитрихом ли? Может, сметливый помощник давно погиб, а его место занял другой? – ядро, досыпали порох… Залп – и все сначала.
Страшно хотелось пить. Какая-то часть Зеппа радовалась, что ему не нужно командовать, из пересохшего горла не удалось бы выдавить и звука. Да и услышали бы его? Сам он не слышал команд, только бесконечный грохот пушек вокруг и под ногами, а еще – свист ядер над головой.
- Меня послали на смену! – закопченный молодой человек в лейтенантской форме с оторванной верхней пуговицей не столько говорил, сколько объяснял жестами: отойдите, мол, вон там – сесть, вода! Зепп благодарно отсалютовал, вскинув вялую руку к давно потерянной шляпе и, пошатываясь, отправился в указанном направлении.
Вода! Привычно отдающая зеленью и влажным деревом, сейчас она показалась рассветным нектаром. Зепп пил и не мог напиться, пока у него не отобрали ковшик, невежливо пихнув под локоть. И тут же ударили по плечу.
Седой боцманмат широко разевал толстогубый рот, тыча в сторону руля.
- Отнеси! Рулевому!
Зепп бережно принял тяжелый ковш и тут же пригнулся, удачно пропустив свистнувшее над головой ядро. Чугунный шар ударил в фальшборт с внутренней стороны, полетели во все стороны щепки.
Пробиваться вперед, спотыкаясь о тела и обломки досок было тяжело, но Зепп упрямо тащился, прижимая ковш к себе, как мать – новорожденного младенца.
- Лейтенант Канмахер! – хриплый голос Шнееталя заставил Зеппа вздрогнуть. – Что у вас? Вода?
Капитан пил, запрокинув голову, и вода стекала по грязному шейному платку.
- Благодарю вас.
Адмирал Кальдмеер стоял рядом, уже без шлема, с пятном копоти на щеке – он молчал, и предложить ему воды Зепп так и не решился.
- Господин адмирал! – вестовой вынырнул из дыма словно циркач из гайифской игрушки. – От вице-адмирала Бермессера: «Вижу противника. Не меньше двенадцати вымпелов. Прошу разрешения вступить в бой».
- Это Вальдес, - заметил Шнееталь, усмехаясь. – Пришел на подмогу своим.
Кальдмеер повернул голову, будто надеясь увидеть за дымной завесой идущие из Хексберг корабли. Из Хексберг! Вальдесу пришлось лавировать навстречу ветру, и все-таки он добрался сюда. Вот уж кого не зря прозвали Бешеным!
- Бермессер, думается, счастлив. Он спал и видел эту встречу.
- В следующий раз я оставлю его при себе, а после боя напьюсь. – Кальдмеер устало потер шрам на щеке, и у Зеппа сжалось сердце. – Я хотел бы назначить на его место Отто Бюнца, но не здесь и не сейчас. Кто-нибудь обязательно запутается в сигналах.
- Я не расстроюсь, если Вернера утопят.
- Будет обидно потерять корабли из-за чужой глупости. Руперт!
Руппи здесь! Зепп завертел головой в поисках друга – да вот же он, совсем рядом, смотрит на своего адмирала преданными глазами, не замечая никого вокруг.
- Пусть передадут. Бермессеру: вступить в бой разрешаю.
- Слушаюсь, мой адмирал!
Зепп поймал себя на том, что так и стоит, вцепившись в полупустой ковш и слушая чужой разговор. Уши вспыхнули от стыда. Снова он торчит не на месте, что подумает адмирал?
- Наконец-то! – прохрипел рулевой, одним движением выплескивая в рот остаток воды. – Эй, а что так мало?
- Капитан попросил…
- Ну если только. Пригнись!
Порвал защитную сетку и закачался у самого носа обломок стеньги. Тут же откуда ни возьмись появились матросы под руководством закопченного боцмана, освободили неповоротливую деревяшку и куда-то поволокли.
- Мне пора к пушкам, - крикнул Зепп, хлопнув рулевого по плечу, и бросился обратно.
Бегущий мимо матрос радостно схватил пустой ковшик и метнулся к бочке.
Вместо родной карронады была обгорелая дыра в фальшборте. Матросы укладывали на носилки давешнего лейтенанта с развороченным плечом.
- Взорвалась, - пересохшие губы едва двигались. – Простите.
Пушки разогреваются от выстрелов. Упустишь момент, вовремя не охладишь – и ствол разносит на куски. Проводив носилки взглядом, Зепп огляделся по сторонам. Расчет соседней пушки явно шатался от усталости – самое время заменить!
- Отдохните, - ободранный и закопченный артиллерист измученно кивнул и, шатаясь, поплелся в сторону бочки с водой.
Рукоятка банника привычно согрела руку. Победа не за горами!
Зепп засыпал картечь и навел дуло на дрейфующий навстречу вражеский фрегат. Команда из последних сил пыталась поставить новый парус на грот-мачте. Не успеют.
- Огонь!
Шандал со свечами с краю стола порождал длинные тени – от циркуля, секстана и свернутого в трубочку письма, которое перетягивала темно-синяя лента. Тень от банта ползла уродливой кляксой по заливу Штернштайнен, немного не дотягивая до Хексберг.
Адмирал цур зее Олаф Кальдмеер стоял, положив обе руки на золоченую рукоять шпаги, внимательно обводя взглядом собравшихся: пятерых капитанов, более других отличившихся во вчерашнем бою, и одного вице-адмирала – Бермессера. Доннер – тот сейчас мечется в горячке между жизнью и смертью, он командовал до конца, не обращая внимания на раны. А проклятый фридрихов прихвостень не получил ни царапины, хоть и утверждает, что дрался с Вальдесом в первых рядах!
Руппи помнил залитую кровью палубу «Ноордкроне», трупы в воде, переполненный лазарет, серое от усталости лицо отца Александера, который сбивался с ног, утешая раненных и умирающих. Сколько умных, смелых, честных людей погибло или непоправимо искалечено, а поганка Бермессер здоров и радуется жизни!
- Уже сейчас можно сказать, что наши потери составляют около трех с половиной тысяч убитыми и раненными, - произнес Шнееталь, невольно касаясь виска – его оглушило взрывом пушки в последний час боя. - Могло быть меньше, но на «Святом Эбенхарде» взорвалась крюйт-камера. Шесть кораблей годятся только на дрова, остальные более-менее боеспособны. Фрошеров вырвалось около двадцати, сколько из них доберется хотя бы до Ардоры – не знаю, но нас они вряд ли побеспокоят. Две тысячи пленных.
Разгромить флот – полдела, теперь предстоит нудная осада. Может быть город, оставшийся без защиты с моря, возьмут быстро. А если не повезет, придется жить на болоте в продуваемых всеми ветрами палатках. А пленных наверняка заставят рыть землянки в промерзшей почве. Сколько из них доживет до весны?
- Это немного.
Восемьдесят кораблей по четыреста-шестьсот человек на каждом – почти сорок тысяч! Ушло от силы десять, и то, если предположить, что вырвавшиеся линеалы были набиты марикьяре как бочка сельдями.
- Четверть из них не доживет и до завтрашнего утра. Еще столько же умрет от ран в ближайший месяц. Ни одна команда не сдалась в плен, частью корабли были взорваны, частью – покинуты, - Шнееталь покачал головой. Руппи не видел сам, но слышал разговоры. Будто вместо марикьяре сражались слуги Леворукого, безжалостные к себе и другим. Лишившись оружия, они бросались на дриксенцев голыми руками, оставшись без рук – норовили зубами вцепиться в горло. - Те, которые удалось взять на абордаж, можно сказать, были утоплены в крови. Двадцать или тридцать мы вернем в строй, остальные пойдут на слом.
Не такая уж плохая добыча, но какая разница? Пусть матросы и младшие офицеры считают призовые деньги, самому Руппи куда важнее победа. Любые потери оправданы, когда достигнута цель.
- Дров нам хватит до весны, - заметил с усмешкой Густав Цвайер, баюкая затянутую в лубок руку.
- Вот уж точно. – Имени этого пухлощекого юноши Руппи не знал, наверное, он недавно получил назначение. - Еще же крепость осаждать. В морозы!
Каково будет марикьяре жечь собственные корабли, чтобы согреться? Руппи не хотелось даже думать об этом.
- Мои люди составляют списки пленных, - Бермессер как всегда смотрел поверх голов собравшихся. - Среди них Первый адмирал Талига Рамон Альмейда, вице-адмирал Себастьян Берлинга, флаг-капитан Филипп Аларкон… - Он посмотрел на листы, которые сжимал в руке, и наморщил лоб. – Если кому-то из вас попадется Ротгер Вальдес, также известный как Бешеный, будьте любезны мне сообщить. Я не нашел его ни среди убитых, ни среди выживших, даром, что «Астэру» мы взяли на абордаж. В конце концов взяли.
Сколько человек без следа исчезло в ледяной воде? Сколько взорвали себя вместе с кораблями? Потоплены в несдавшихся шлюпках? Не странно, что исчез Вальдес, куда удивительней, что среди пленных оказалось несколько знакомых имен.
Флагман талигойского флота, «Франциск Великий» затонул к полудню, к тому времени больше напоминая решето, нежели корабль. В шлюпку Альмейды угодило случайное ядро, отправив ее ко дну, но самого адмирала подобрала неизвестно откуда взявшаяся в Устричном море галера. Позже ее взяла в плен «Куннигунда» - оказавшись под прицелом тридцати пушек, капитан галеры спустил флаг. Говорят, сам Альмейда к тому времени был ранен и без сознания, иначе предпочел бы смерть унизительному плену.
- Возможно, Вальдеса подобрал один из тех двадцати кораблей, - матери в Метхенберг больше не будут пугать детей Бешеным Вальдесом, о нем можно забыть. - Пожелаем им удачи – на юге. Итак, - адмирал цур зее Олаф Кальдмеер на мгновение прикрыл глаза и устало улыбнулся, – поздравляю вас, господа. Талигойского флота более не существует.
Для обзоров
@темы: таймлайн - канон
среда, 18 ноября 2015
И канон покажется флаффом
Город: Зинкероне
Название: Вспомнить, чтобы забыть
Персонажи: Дитрих фок Лаузен, Ротгер Вальдес, Рамон Альмейда, Хулио Салина и другие, в т.ч. НМП
Рейтинг: PG
Размер: 5235 слов
Примечание: До событий канона еще 4 года. Возможно некоторое АУ относительно канона.
читать дальшеТакой душной и тяжелой темнота бывает перед грозой. Сколько ни пытайся вздохнуть, и грана воздуха не попадет в измученные легкие. Чувствуешь себя пойманной рыбой: разевай рот, извивайся на скользких досках палубы, стремясь вернуться в родную стихию, — поздно. Судьба тебя не пощадила.
Тело дернулось в последнем отчаянном усилии, в глаза ударил яркий свет и... Ледяной воздух мазнул по щеке, освежающим потоком ворвался в легкие. Дитрих мучительно закашлялся и попытался встать хотя бы на четвереньки. Корабль скакал по волнам бешеной белкой, норовя выбросить незадачливого сухопутчика за борт. На чистом упрямстве Дитрих двинулся вперед — и всё-таки свалился, к удивлению своему ощутив под щекой колючую шерсть. В ноздри ударил запах пыли, от которого чуть не вывернуло наизнанку.
Вокруг было подозрительно тихо, и Дитрих наконец открыл глаза. Перед глазами обнаружилась резная ножка дивана, под ней на светлых досках пола расплылось темное пятно. Правая рука почти не слушалась, и все же Дитрих сумел поднять ее к голове и ощупать себя. Каждое прикосновение отзывалось мучительной болью, волосы спутались и, кажется, слиплись в один большой колтун.
Тихий стон, перешедший в заковыристое кэналлийское ругательство, заставил Дитриха забыть о собственных муках. Альмиранте ранен! Лекаря!
Из ободранного горла вырвался свистящий хрип. Так он призовет разве что закатных кошек, нужно вставать и идти самому, и пусть мир хоть перевернется под его ногами! Диван в отвратительный синий цветочек заскрипел, когда Дитрих оперся на него, но все-таки выдержал. Шторм определенно продолжался, но жителя Хексберг не испугать штормами. Альмиранте где-то рядом!
Обогнуть лежащий кверху ножками стул удалось с первого раза, а вот бархатный пуфик нахально подвернулся под ноги, едва не опрокинув Дитриха на грязный ковер. Качка всё усиливалась, а вместе с ней и тошнота. Здорово же ему по голове попало! Ротгер узнает — засмеет... Если выживет альмиранте — если они вообще смогут смеяться.
Последние два шага дались особенно трудно. Дитрих рухнул на колени, вглядываясь в посеревшее лицо Первого адмирала Талига. Глаза были закрыты, изо рта вырывалось хриплое дыхание.
— Альми..ранте... — позвал Дитрих, не слишком надеясь на ответ.
Слипшиеся ресницы дрогнули — даже открыть глаза стоило альмиранте видимых усилий. Мутный взгляд скользнул по лицу Дитриха, потом ниже — на неподобающе распахнутый мундир... затем глаза снова закрылись. Шевельнулись обескровленные губы. С третьего раза Дитриху удалось понять отчаянную просьбу: «Пить!»
Фляги на поясе не было. Дитрих огляделся по сторонам в поисках хотя бы воды для умывания, одновременно понимая, что при такой качке ни один кувшин не устоит, даже прибитый гвоздями. Взгляд бессмысленно скользил по незнакомой мебели, отмечая мелкие детали: подлокотник кресла в виде медвежьей лапы, изящный кованный подсвечник, залитый воском, одинокую фиалку в кучке земли, осколки глиняного горшка вокруг. Открытый огонь? Цветы в горшках? Каюта слишком большая даже для адмиральской, да и не стал бы альмиранте покупать мебель в синий цветок. Ледяной холодок пробежал по позвоночнику, сверху вниз, будто кэцхен за шиворот плеснула. Куда они попали?! И кувшин! Серебряный кувшин с водой для умывания как ни в чем не бывало стоял на столике возле двери, и даже не пытался съехать, хотя пол по-прежнему ходил ходуном.
Новый стон заставил Дитриха виновато вздрогнуть. Он обязан помочь альмиранте, даже если Леворукий со всеми кошками будет висеть у него на плечах. Пусть голова рассыпается, как ветхий шлюп, налетевший на скалы, пусть на ногах будто деревянные колодки, а в горле поселилась шаровая молния — он дойдет!
Кувшин оказался полон. Донести его в такую качку, не расплескав, показалось Дитриху невозможным — совершит ли он преступление, потратив немного живительной влаги на собственное измученное тело? Глоток, второй, третий... Очнулся он, только опорожнив кувшин наполовину. Жар в горле наконец-то унялся, в голове немного прояснилось. Обратный путь показался в разы короче — скоро уже Дитрих бережно приподнимал голову альмиранте, поднося горлышко кувшина к пересохшим губам. Альмиранте глотнул раз, другой, потом мощная ладонь его обхватила ручку кувшина поверх дитриховой руки — и остаток бесценной жидкости вылился ему на лицо.
— Каррьяра...
Стерев воду с лица, альмиранте приподнялся— и чуть не опрокинул Дитриха на себя. Со второй попытки ему все же удалось опереться на локоть, но на том успехи и кончились.
— Проклятый шторм. Сколько он уже длится?
Вопрос Первого адмирала предполагает четкий и правильный ответ, но как быть, если не знаешь сам?
— Кажется... Не могу знать, господин адмирал. Нужно спросить у капитана корабля или вахтенного.
— Будьте так любезны, — проворчал альмиранте и мощным усилием оторвал спину от пола. — Ох!..
Черные волосы альмиранте спутались, будто в них играла сотня кэцхен, но крови видно не было. Пол также оказался чистым. Альмиранте повезло больше, чем самому Дитриху, но что в таком случае произошло? Впрочем, удар по голове не обязательно оставляет открытую рану.
Спустя некоторое время альмиранте все же удалось встать. Дитрих с облегчением убедился, что смертельных ран на этом огромном теле нет. Впрочем, как и на его собственном. Волосы слиплись от чего-то сладкого. Отражение в гладком боку серебряного кувшина показывало синяки под глазами и сбитые на одну сторону патлы. На манжетах застыли бурые пятна, но если это и была кровь — то не Дитриха и не альмиранте.
Пока Дитрих пытался отчистить рукава от налипших шерстинок — проклятое одеяло! — альмиранте добрался до кормового окна и выглянул наружу.
— Фок Лаузен, вы знаете, что мы на суше?
— А? — Дитрих отчаянно завертел головой. Окружающие его странности тут же собрались в мозаику: люстра над головой, слишком высокий потолок, фарфоровые безделушки на буфете... Разумеется, они на суше! Но... где именно?
Тело понемногу оживало. Дитрих вполне сносно дошагал до окна, с облегчением чувствуя под ногами крепкий, устойчивый пол. Только голова болела по-прежнему. Будто море, поселившееся внутри, билось о кости черепа.
Вид из окна оказался безрадостным. Серая паутина голых деревьев начиналась прямо за близкой оградой и растворялась в тумане. Ни птичьих голосов, ни лая собак, ни шума ветра в ветвях, словно они застыли в жутком безвременье. Вспомнились сразу легенды, которые они с Ротгером слушали еще мальчишками, забравшись на печь в людской — о проклятом замке, в который можно войти, но нельзя выйти; о покоях Леворукого, по сравнению с которыми даже Закат — веселое местечко; про Долину выходцев... Дитрих на всякий случай посмотрел на свои руки — на левой ладони обнаружилась царапина, но зеленью она не отсвечивала.
— Полагаю, нам следует представиться хозяевам, — мощная фигура альмиранте излучала уверенность, и Дитриху сразу стало легче. Что он как мальчишка, в самом деле!
— Вряд ли нам будут рады, — улыбка получилась кривой и ненастоящей, но рука вполне твердо указала на царящий в комнате беспорядок.
Альмиранте пожал широкими плечами и подал пример, начав застегивать мундир. Дитрих потянулся было к пуговицам, но тут в дверь постучали.
— Войдите, — голос альмиранте был тверд и спокоен.
Дверь открывалась всего несколько мгновений, но за это время в больной голове промелькнули десятки смутных образов, один кошмарнее другого.
На пороге стоял Хулио Салина.
— Доложите обстановку, — велел альмиранте вместо приветствия.
Дитрих же с подозрением смотрел на гладко выбритый подбородок (в то время, как у них с альмиранте уже пробивалась щетина), чистый шейный платок и свежие манжеты, с положенной аккуратностью видневшиеся из рукавов мундира. Другими словами, родич соберано был свеж как утренняя роза, и это немало настораживало.
— Я обошел два верхних этажа дома. Все незапертые комнаты пусты — ни слуг, ни хозяев.
— Вы помните, как сюда приехали?
Хулио вздрогнул и отвел взгляд.
— Нет, альмиранте.
«Он ненастоящий, — решил Дитрих. — Дух этого места принял знакомый нам образ, чтобы заманить в ловушку». Узнать подобную нечисть можно по мелочам, вроде аккуратно прилизанных волос и чистенького мундира, в то время, как остальные похожи на огородных пугал! Заговор Четверых здесь не поможет, потому что это не выходец, а эспер у них нет. Альмиранте не верит в Создателя, сам Дитрих потерял свою лет пять назад, а новую так и не заказал.
— В таком случае, пойдем дальше вместе.
Альмиранте принял единственно верное решение — прокладывать курс самостоятельно. Тот, кто притворялся Хулио, шел за ним на шаг позади, а следом тенью следовал Дитрих, внимательно следя за движениями нечистой твари. Кинжал, к счастью, остался за поясом. Пусть только дернется в сторону альмиранте!
Дом по-прежнему не подавал признаков жизни. Ни скрипа, ни шороха, звук их собственных шагов отдавался пугающим эхом в пустом коридоре. Большинство комнат оказалось заперто — Дитрих не мог сказать, к сожалению или к счастью. Прежде чем стать капитаном порта, он служил на «Алвасете». Десятки раз он слушал свист картечи над головой, вел корабль сквозь шторм, первым перемахивал через притянутый кошками борт чужого корабля, прямо на сабли врагов — и тени страха не возникало в его сердце. Он и сейчас бы предпочел оказаться под дриксенскими пулями — только бы подальше от этих мрачных стен!
Коридор закончился скрипучей деревянной лестницей. Альмиранте уверенно направился вниз. Дитрих понадеялся было, что они спустятся на первый этаж и хотя бы попытаются убраться из проклятого дома, но его надеждам не суждено было сбыться. На втором этаже потолки были выше, а вдоль стен стояли канделябры с оплывшими свечами, и казалось, что они ходят кругами по заколдованному лабиринту. Впереди вечность: сотни, тысячи, сотни тысяч раз широкая четырехпалая ладонь альмиранте будет ложиться на блестящую дверную ручку — и через миг отпускать ее в разочаровании. Несколько шагов — и новая дверь, ни единой завитушкой не отличная от предыдущей. Может, дверь вообще одна и та же, а они только напрасно перебирают лапками, словно мухи в застывающей смоле.
Очередная ручка вдруг поддалась, скрип петель отозвался неприятной дрожью в коленях. Широкие плечи альмиранте едва поместились в дверной проем, целиком закрыв его, и потому дребезжащий старческий смех стал для Дитриха полнейшей неожиданностью.
— Мое почтение хозяину дома. Маркиз Альмейда к вашим услугам.
Альмиранте, наверное, и с самим Леворуким поздоровался бы так же спокойно! Впрочем, почему «наверное»? Может, это Леворукий и есть? Под несмолкающее дребезжание Хулио и Дитрих протиснулись из-за спины альмиранте и встали по обеим сторонам от него.
Пыльные книги в беспорядке громоздились почти до самого потолка. Кое-где из стопок торчали пожелтевшие от времени листы, затянутые паутиной. Посреди книжного лабиринта, окруженный заплывшими свечами, скрючился старичок в засаленном халате. Руки его, испещренные старческими пятнами, вцепились в медвежьи лапы на подлокотниках.
— Доббое уттро, ггоспода, — старик и говорил, дребезжа, как якорная цепь, — Да не ттруддитесь пббедставлятться. Я дднаю, дднаю... — голос его постепенно стихал, голова склонилась было на впалую грудь, но тут же снова вскинулась. — А вы не ппомнните, аа?
Старичок склонил голову к плечу, став похожим на хитрого воробья.
— Не ппомнитте, дднаю. Нниктто не ппомннит, ддаже ммариккьяре. Вы ммариккьяре, аа? Ххорошшаа моя насттойка, все пешшали скрашшивает...
Дребезжание перешло в шипение, оно усыпляло, убаюкивало, затягивало паутиной, закрой глаза и качайся на волнах, тихо, спокойно, ничего не болит, и не может болеть, потому что тебя нет, не существует, а может, и не было никогда...
Отчаянный крик разорвал тишину, выдернув Дитриха из подступающей дремы. Ротгер! Это совершенно точно был голос Ротгера, только никому и в страшном сне не могло привидеться, что Бешеный Вальдес умеет так кричать. Ноги сами понесли Дитриха по коридору к лестнице, и только десяток шагов спустя он с облегчением услышал позади тяжелую поступь альмиранте.
Усталости как не бывало, лестницу он преодолел, прыгая через две ступеньки, и стрелой пронесся по коридору. Выбить дверь с первого раза не получилось, а потом тяжелая рука альмиранте отодвинула его в сторону — и через мгновение дверь слетела с петель.
Ротгер шагнул им навстречу — босиком, в рубашке и белье. Лицо его посерело от пережитого ужаса.
— Ты живой? — спросил Дитрих, и только потом позволил себе облегченно выдохнуть.
— Я — да, — Ротгер сердито поежился и потянул к себе мундир, висящий на спинке кровати.
— А кто нет?
Дитрих оглянулся по сторонам, ожидая увидеть высосанный и затянутый паутиной труп. Почему-то жертвы библиотечного старика представлялись ему именно такими. На кровати обнаружилось что-то розовое.
— Мы не потревожим твою даму? — спросил из-за спины Хулио.
— Ей уже всё равно.
Попасть в рукава Ротгеру удалось с четвертого раза. Из-под розового чепчика со множеством оборок виднелись светлые волосы и застывшее на подушке темно-красное пятно.
— Ты ее убил?
Дитрих коснулся колтуна у себя на голове, вспомнив собственное пробуждение. Может, они все давно умерли, а ходят и говорят по привычке? Не заслужили Рассвета, не пригодились в Закате, вот и застряли в сером безвременье, в паутине сумасшедшего библиотекаря?
— Не я. И не её. — Ротгер задрал подол розовой ночной рубашки, обнажив совершенно не женские ноги, покрытые светлыми волосками. — И ладно б просто не дама, так это ж самый настоящий...
— Гусь, — сказал Хулио, и Ротгер споткнулся на полуфразе.
— Да. А откуда ты знаешь?
— Тебе ведь еще повезло проснуться... — голос того, кто притворялся Хулио, звучал настолько странно, что Дитрих невольно положил руку на кинжал. Ничего, их здесь трое, справятся.
— Гусь, — повторил альмиранте, и Дитрих наконец обернулся.
Из приоткрытой дверцы шкафа вразвалку выбиралась белоснежная откормленная птица с синим бантом на шее. Черные глаза-бусинки недовольно оглядели собравшихся.
— ...с тем гусем. А не с этим, — закончил Хулио.
Ротгер криво усмехнулся.
— Не удивлюсь, если это один и тот же. Вдруг души умерших дриксов переселяются в гусей?
Гусь недовольно зашипел.
— Смотри-ка, понимает!
Пока остальные любовались гусем лапчатым, альмиранте подошел к трупу гуся дриксенского.
— Знакомое лицо.
Широкая ладонь легла на шею, ища пульс, и вдруг тело под ней забарахталось, пытаясь вырваться.
— Теперь их двое, — подытожил Ротгер, глядя, как сонный дрикс стаскивает с головы чепчик. Оборки безнадежно смялись и испачкались, зато белобрысая голова определенно была невредима. Во всяком случае, с виду, потому что попытка сесть успехом не увенчалась — дрикс хрипло застонал и рухнул обратно на испачканную подушку. Помятый вид его вызывал сочувствие, и Дитрих огляделся в поисках воды. Кувшин для умывания оказался точно таким же, как в прошлый раз, и точно также наполненным до краев.
— Нашел, на кого тратить! — возмутился Ротгер, перехватывая руку Дитриха. Впрочем, сделав несколько глотков, он смилостивился и лично отнес кувшин дриксу.
— С кем имею честь? — спросил альмиранте, когда тот напился. В самом деле, если пыльный старик казался порождением самого этого мрачного места, то дрикс в розовой ночной рубашке смотрелся здесь чужероднее, чем их компания во главе с альмиранте.
Дрикс обреченно мотнул головой и зажмурился, невольно поднеся руку ко лбу. Возможно, внутри его черепа тоже билось море.
Ротгер тем временем задумчиво смотрел на гуся, который, шипя, пытался стащить одеяло с кровати.
— Мне что-то снилось, — наконец сказал он. — Редкостный кошмар, и гуси там определенно присутствовали. В том числе — этот.
Подбородок его указал в сторону дрикса, полулежащего на подушках с видом умирающего лебедя. Породистое носатое лицо и Дитриху показалось знакомым, но имя решительно стерлось из памяти.
Пока они говорили, альмиранте отошел в сторону окна, украшенного кокетливыми голубыми занавесками. В этот раз Дитрих не решился последовать за ним. Туманная паутина деревьев сама по себе нагнетала тоску, напоминая о предстоящей унылой вечности, а уж если представить, что всю эту вечность они проведут в обществе гуся и дрикса в розовой ночнушке...
— Посмотрите, — велел альмиранте, и подойти всё-таки пришлось.
Увиденное наполнило сердце Дитриха надеждой. Туман расползался клочьями, как ветошь под руками прачки, открывая далекую перспективу — поле с пожухлой травой, а за ним — река и смотрящийся в нее мелкий городишко. Через поле вилась дорога, довольно наезженная, насколько можно было разглядеть. Впрочем, вокруг по-прежнему не виднелось ни единой души.
— Небо пасмурное, — заметил стоящий рядом Хулио. — Значит, определить наше положение по-прежнему не представляется возможным, даже будь у нас компас и карта.
— Хозяин дома говорил на талиг. По крайней мере, мы не в плену у дриксов.
Дитрих утешал себя и остальных, но вражеский плен сейчас казался ему привлекательнее, чем вечность в гостях у Леворукого.
— Значит, идем в город, — подытожил чуждый сухопутным легендам альмиранте и повернулся к Ротгеру. — Вальдес, мы определенно не в Хексберг, а здешние ведьмы вряд ли оценят столь неподобающий вид.
Штаны Ротгера обнаружились под гусиным задом, и достать их удалось не без борьбы. Дитрих тем временем, используя оставшуюся воду, попытался умыться и привести в порядок волосы.
— Возможно, стоит взять расческу? — задумчиво поинтересовался Хулио.
— Расческу! — возопил Ротгер, прыгая на одной ноге и пытаясь другой попасть в штанину. — Бритву! Свежую рубашку в конце-то концов! Какие еще мечты посетили вас этим утром, господин вице-адмирал?
— Как ни странно, в моей спальне оказался бритвенный прибор, — усмешка на лице Хулио окончательно развеяла опасения Дитриха. Как легко разрешаются некоторые загадки!
Ротгер подозрительно огляделся, но в этот раз Дева Удача оказалась к нему неблагосклонна.
— В таком случае...
— Вальдес, фок Лаузен, — в спокойном голосе альмиранте слышалось недовольство, так рокочет море перед штормом. — Наводить красоту будете в Хексберг.
— А вдруг нам встретятся...
— Господа, — дрикс негромко кашлянул, привлекая к себе внимание. — Не будете ли вы так любезны взять меня с собой?
Господа переглянулись, пряча усмешки. По сравнению с этим бедолагой они будут смотреться орлами даже в мятых мундирах и без шляп.
— Вы не боитесь замерзнуть? — спросил альмиранте, кивая на торчащие из розовых оборок босые ноги.
— Как верный эсператист, он представит себя паломником в Агарис. Можем даже раздобыть какие-нибудь вериги, для пущей аскезы.
Ротгер подмигнул дриксу, тот скривился, будто уксуса глотнул.
— С вашего позволения, аскезы мне хватит и без того.
Дитриху стало его жалко. Ротгеру только дай волю — обваляет в меду и гусиных перьях да заставит плясать на салинге, потешая чаек. Увы, все шкафы в комнате оказались пустыми, если не считать за содержимое пыль и клочья паутины.
— Может, спросить у хозяина? — вновь слушать гнусное дребезжание не хотелось до полусмерти, однако вежливость все равно требовала попрощаться, хоть бы и с самим Леворуким.
Пока что дрикс завернулся в одеяло, уже потоптанное гусем. Тот недовольно зашипел, норовя ущипнуть собрата по несчастью. Дитрих шагнул было на помощь, но едва не упал — под ногу подвернулось что-то круглое. Хулио двумя пальцами поднял за горлышко бутылку из дымчатого стекла, украшенную липкими отпечатками, понюхал, скривился.
— Торкская кислятина. Давно перебродившая, насколько я могу судить.
— Мы пили! — догадался Ротгер.
Действительно, это объясняло и головную боль, и общий помятый вид, и даже в какой-то мере — потерю памяти о вчерашнем.
Гуся решили взять с собой. Как пояснил Ротгер, со значением поглядывая на дрикса, негоже бросать на съедение ведьмам даже самую вредную птицу.
По дороге им попалось еще несколько пустых бутылок, а также плащ, сиротливым комом лежащий на ступенях лестницы. Утром они прошлись по нему, не заметив, о чем свидетельствовали пыльные отпечатки башмаков. Плащ, судя по вензелю на подкладке, принадлежал самому Дитриху, и был пожертвован в пользу мерзнущего дрикса. Тот поблагодарил сквозь зубы и завернулся по самые уши, став похожим на белобрысую летучую мышь. Найти обувь для него так и не удалось. Старик в библиотеке спал, запрокинув голову. Из раззявленного беззубого рта вырывалось хриплое шипение.
Первый этаж встретил их уже привычной пустотой и тишиной. На кухне слабо тлел очаг, но угли в печи давно подернулись золой. На столе мышь грызла забытую корку хлеба.
Дом уже не казался таким жутким, и все-таки они невольно замерли, когда альмиранте нажал на большую кованную ручку входной двери. Что если старик-Леворукий сейчас смеется над глупцами, поверившими в свое спасение?
Дверь отворилась без скрипа. С улицы пахнуло холодом — только сейчас Дитрих понял, насколько затхлым воздухом все это время дышал. Спустя несколько глубоких вдохов головная боль окончательно прошла, тело налилось привычной силой.
Ветер гнал по двору палый лист, играя с ним, как кошка с мышью.
— Поищем лошадей? — предложил Хулио.
Конюшня обнаружилась за домом. За десяток бье из нее слышался стук копыт о дерево и обиженное ржание, показавшееся Дитриху рассветной музыкой. Несчастных животных бросили, привязав к коновязи и не задав ни воды, ни корму.
— И какая же скотина... — возмутился было Хулио, но скоро понял — какая. Поводья оказались спутаны морскими узлами.
Лошадей было четыре, по числу моряков. Дрикс настороженно смотрел на них, подгребая ногами пучки соломы, чтоб не так холодила босые ступни утоптанная земля.
— Я его в седло не возьму!
Ротгер выпутывал из лошадиной гривы разноцветные ленточки. И кому заблажило их туда вплести? Может, они умудрились свести коня с бергерской свадьбы?
— Я тем более, — альмиранте забрался на самую большую кобылу, и та чуть не прогибалась под его весом.
— У меня уже есть гусь, — Хулио потряс шипящим свертком.
— Ротгер! Это твоя дама, в конце-то концов! Ты с ним спал, тебе и везти. Нечего на других свои обязанности переваливать.
Дитрих распутал повод и вскочил в седло, всем своим видом изображая неприступность. Предмет их спора в это время смотрел поверх лошадиных голов, выпрямленный, будто к спине его привязали мачту.
— Только гусиных задниц мне не хватало!
Хулио многозначительно хмыкнул, когда дрикс, громоздясь упомянутой частью тела на лошадь, недовольно поморщился. Ему пришлось сесть по-женски, свесив ноги на одну сторону, а Ротгеру — придерживать «даму» за талию.
— Едем, — велел альмиранте, упреждая возможные насмешки.
Ворота оказались распахнуты настежь. Лошади недовольно храпели и прядали ушами, но, стоило тронуть шпоры, бодро порысили вперед, под сень голых деревьев. Казалось, будто в спину им устремлен чей-то злобный взгляд. Проснувшийся ли старик решил проводить гостей или местные ведьмы прятались в черных ветвях, Дитрих предпочел не выяснять.
Роща вскоре кончилась. Дорога через поле оказалась далеко не такой ровной, как виделась из окна. Многочисленные рытвины и лужицы недосохшей грязи не давали ехать быстрее из риска поломать ноги лошадям. Гусь под мышкой у Хулио завозился, закурлыкал, пришлось вытащить его голову наружу, чтоб лучше дышал.
— Зря ленты расплел, — попенял Ротгеру Дитрих. Давящий взгляд исчез, как не бывало, хотелось смеяться и шутить. — Пусть все бы видели, что едет не кто-нибудь, а жених с невестой.
— Тебе смешно! А если я правда на нем вчера женился?
— Смею надеяться, что это не так, — процедил дрикс, старательно отворачивая лицо подальше от «жениха». — Во всяком случае, обручальных браслетов на нас нет.
— А не они, случаем? — Хулио со смешком указал на обочину. В пожухлой траве чернели какие-то железки.
Ротгер переглянулся со своим дриксом, поежились они почти одинаково. Дитрих спрыгнул на землю и подобрал загадочные предметы. Не всякий кузнец смог бы так ювелирно завернуть железный прут, витки ложились друг на друга почти идеально. Ни дать, ни взять обручальный браслет.
— Широковат для руки, — в голосе Ротгера слышалось сомнение. — На ногу бы в самый раз.
— И цепью приковать, чтоб не разбежались.
Хулио и Дитрих взглянули друг на друга и расхохотались как безумные. Из мрачной легенды история превращалась в комедию.
— Да какая сила... — начал было дрикс, но все не сговариваясь посмотрели в спину ехавшему впереди альмиранте.
— Выкинь эту дрянь и поехали! — Ротгер начинал злиться. — Сводник кошачий! Смотри как бы самого не женили на гусе. Вот том, которого везет наш Салина. Зря что ли ленту на него нацепили?
— На этом гусе мог жениться кто угодно, — возразил Дитрих, вдевая ногу в стремя. Миг — и он снова на коне. — Может, это свадебный подарок от имени соберано, не зря лента синяя.
— В городе узнаем.
Они пришпорили лошадей, догоняя альмиранте. Город, между тем, приближался. Видны уже были мостки, на которых две бабы в чепцах — к счастью, не розовых — полоскали белье. Собачий лай перемежался с хриплым вороньим карканьем. Трое мальчишек свесились с перил моста, кидая камешки в зеленую воду. Заметив приближающихся гостей, они испуганно переглянулись и бросились к домам.
— Кажется, нас тут не ждут, — озадаченно заметил Дитрих, провожая их взглядом.
Бабы на мостках спешно покидали белье в корзины и насторожено замерли, готовые в любой момент удариться в бегство.
Редкие прохожие жались к домам. С некоторым облегчением Дитрих узнал в них бергеров. Что ж, по крайней мере, они в Талиге, и ждать появления приглашенных на свадьбу дриксовых родичей в ближайшее время не стоит.
— Дитрих, родной мой! — навстречу им бежала полная дама, задыхаясь от усилий и избытка чувств. - Наконец-то!
По спине пополз мерзкий холодок. Даме было хорошо за сорок.
— Вот так поворот! — Ротгер, чувствуя себя отомщенным, приосанился было, но дама протянула толстопалые руки к гусю. Тот радостно загоготал в ответ.
— Да отпустите же его! — потребовала дама и, после некоторой заминки, приняла гуся в любящие объятия. — Вернулся, мой хороший!
— Она мне с этим Дитрихом всю ночь спать не давала, — пожаловался худой высокий бергер. — С яйца его нянчит, болвана такого, а тут — пропал.
— Мы возместим вам беспокойство, — пообещал Дитрих, но бергер замахал на него руками.
— Что вы, что вы! Нашелся — и хвала Создателю, я уж и сам готов заплатить, только бы жена не рыдала.
Почтенная чета удалилась, откуда пришла, оставив незадачливых похитителей обсуждать случившееся.
— Зачем нам мог понадобиться этот... Дитрих? — чаще встретишь чайку за шестнадцать хорн от суши, чем увидишь улыбку на лице альмиранте.
— Может, жарить собирались? Не хватило, знаете, закуски...
— Господин офицер, господин офицер! — один из давешних мальчишек неизвестно как успел подкрасться к Хулио и дернуть его за полу камзола. — А расскажите, как вы Дитриха женили?
Утренний кошмар продолжался. Проклятье старика настигло их. Долгими вечерами вечности будет он потирать скрюченные ладони, вспоминая, как женил своих гостей на отвратительных ведьмах, притворявшихся обычными женщинами... и гусями.
— К-какого Дитриха?
— Да гуся же, господин офицер! Нам с Гансом видать было, как вы его ловили, споря, кто пойдет в свадебную лавку, а кто — к священнику.
Из груди невольно вырвался вздох облегчения. И даже предполагаемое святотатство не испугало. Его теперь ничто не испугает, хоть явись тут сам Леворукий со всеми своими кошками.
— А далеко ли лавка? — спросил Хулио, роясь в кошельке. Монетка сверкнула в воздухе и тут же исчезла в кармане потертой курточки.
— Совсем недалеко, господин офицер. Дайте я провожу!
Мальчишка резво бросился вперед, указывая дорогу. Лавка, правда, оказалась за углом. Заспанный пожилой бергер при виде гостей попытался было улизнуть, но был отловлен Дитрихом за шиворот.
— Простите за беспокойство, любезнейший, — мирно улыбнулся Ротгер. — Мы у вас случаем ничего этой ночью не забыли?
Ночная рубашка на дриксе была точь-в-точь такого же цвета, как выставленная в витрине ткань. Очевидно, вчера вечером они отправились в лавку и, не найдя подходящего платья для «невесты», взяли рубашку, очевидно предназначенную для первой брачной ночи. Значит, костюм дрикса должен был остаться здесь.
Он и остался. Четыре пары глаз озадаченно созерцали дриксенский вице-адмиральский мундир, заботливо повешенный на плечики. Думал лавочник об их возвращении или надеялся присвоить трофей, осталось тайной.
— Вы позволите мне переодеться, господа? — нервно спросил дрикс, когда пауза непозволительно затянулась.
— Да, да, разумеется.
В лавке было тесно для такого количества народу. Дитрих чуть не уткнулся носом в украшенную пыльными цветами шляпку, невесть когда забытую на болванке. При изготовлении ее обтянули белым атласом, а может, кремовым или даже розовым — теперь было не понять.
— К вашим услугам.
Переодетый дрикс преобразился. Перед зрителями предстал самый настоящий вице-адмирал, гордый подданный Его Величества Кесаря...
— Граф Бермессер. — Альмиранте вежливо склонил голову в знак приветствия. Ответом ему был такой же кивок — равного равному.
— И как же вас угораздило почтить своим присутствием этот забытый Создателем город? — поинтересовался Ротгер, которому всё было нипочем.
Бермессер замешкался с ответом, но положение спас лавочник, который всё это время тенью маячил в углу, ревниво следя за пыльными сокровищами.
— Они с посольством приехали, буквально давеча. Господин бургомистр у меня двадцать метров атласа купили — негоже, говорит, мол, господам послам на обычных простынях-то спать, не приучены.
Если так — дипломатическая миссия с треском провалилась.
— Дайте провожу до гостиницы! — хитрый мальчишка был тут как тут.
— Благодарю покорно, — Бермессер с усмешкой скрестил руки на груди. — Теперь я желаю досмотреть спектакль до конца.
Он на удивление быстро освоился, и теперь чувствовал себя хозяином положения. Но Ротгера было так просто не сбить.
— Желаете узнать, добрались ли мы до священника?
— И кого с кем в итоге обвенчали, — со смешком поддержал Хулио.
— Господа... — обреченно проныл лавочник, едва успев подхватить задетый альмиранте манекен. — Я человек маленький...
Несколько таллов стали ему наградой за терпение.
— Я не слишком верю в Создателя, и все-таки не готов посмотреть в глаза здешнему святому отцу.
Все согласно покивали, соглашаясь с Хулио. Компания сумасшедших марикьяре, явившаяся среди ночи докучать священнику бредовыми просьбами — что может быть гнуснее?
— Дайте провожу! — снова вызвался мальчишка, но под суровым взглядом альмиранте попятился к своему другу, охранявшему лошадей.
Дитрих потер переносицу. Его снова затошнило.
— Давайте подытожим. Прихватив представителя условно-враждебной державы...
— Я бы сказал, захватив, — уточнил Бермессер. — Очевидно, что я не отправился с вами добровольно.
— И того лучше. Очевидно, пить мы начали раньше. Иначе с чего бы нам пришло в голову похитить гу... почтенного дриксенского графа, обрядить его в ночную рубашку и попытаться женить... выдать замуж?.. за Ди... в смысле, гуся?
Ротгер с силой сжал виски.
— Что-то смутно вспоминается. Скажите, а адмирал Кальдмеер с этим посольством, случаем, не ехал?
— Возможно, — в голосе Бермессера прозвучала настороженность.
— Ну так и есть! — Ротгер звонко хлопнул себя ладонью по лбу, мальчишки испуганно заоглядывались. — Я решил его от вас спасти! Адмирал цур зее случайно обмолвился, что вы не в ладах, вот и...
— Ваше гостеприимство не знает границ, — теперь Бермессер откровенно насмехался. — Невероятная услужливость!
— Так женить-то его было зачем?!
— Женить — не вешать, — задумчиво сказал альмиранте, и возразить ему оказалось нечего. Вздерни пьяные талигойцы дриксенского графа на ясене, было бы куда хуже. А сейчас только остается вернуть означенного графа бестолковой охране и забыть случившееся как хмельной сон.
— Истинно так, — согласился Бермессер и уверенно двинулся вперед по улице. Остальные потянулись следом.
Улица вскоре вывела их на главную площадь — к дому бургомистра, в котором, по словам все того же мальчишки, поселилась талигойская партия встречающих, и гостинице, приютившей дриксенскую делегацию. На пороге гостиницы стоял сам адмирал цур зее. Неприязнь их с Бермессером была очевидна даже непосвященному наблюдателю: холодные кивки назвать приветствием можно было только с натяжкой.
— Доброе утро, господа, — даже к врагам он обратился сердечнее. — Как чувствует себя родич господина Вальдеса?
Ротгер с Дитрихом переглянулись. Общих родственников за пределами Хексберг у них не было, если не считать тетушки Юлианы.
— Родич? Отлично чувствует. Пышет здоровьем и гостеприимен как никогда. А как вам спалось?
— Благодарю, неплохо. Хотя пробуждение было не слишком приятным. Слуга вице-адмирала Бермессера обнаружил, что тот не ночевал у себя, и счел своим долгом уведомить о его пропаже всех спящих и бодрствующих. В том числе и меня.
Бермессер открыл было рот, но Дитрих успел раньше.
— Накануне вечером вице-адмирал выразил желание ближе познакомиться с местными жителями. Родич господина Вальдеса...
— Барон Вортербух приходится троюродным братом моему дядюшке Вейзелю, — физиономию Ротгера озаряло блаженство понимания. — Он любезно позволил мне пригласить вице-адмирала присоединиться к нашему скромному обществу. Вы уже спали, и мы не решились вас тревожить.
— Это было весьма разумно с вашей стороны.
Поверил им Кальдмеер или нет, но других вопросов задавать не стал. Через площадь уже спешил начальник посольской охраны, вжимая голову в плечи под суровым взглядом альмиранте. Ох и влетит ему сейчас!
Холодно попрощавшись со всеми, Бермессер ушел наверх. Его слуге придется вытерпеть над своей головой все громы и молнии, которые не удалось обрушить на талигойцев. Лошадей — как выяснилось, также принадлежащих дриксам, увели на конюшню. Вспомнилось вдруг, что неплохо было бы сменить рубашку и шейный платок, а также наконец причесаться. Ротгер предложил пойти вместе, тем более, как теперь вспоминалось, поселили их в одной комнате. Но прежде следовало закончить одно дело.
— Скажите, любезный, — хорошо одетый горожанин остановился на отклик за несколько шагов, не решившись подойти ближе. — Всё ли в порядке со слугами барона Вортербуха? Этим утром в его доме было необычайно безлюдно.
Каким бы противным не казался дребезжащий старик, оставлять его без помощи не годилось. Горожанин нервно улыбнулся.
— Думаю, они уже вернулись. Вы не подумайте худого, — вид у почтенного бергера был испуганный. — Наш барон всех гостей потчует своим вином. Такая, говорят, мерзость, что и передать нельзя. И творить после нее начинают... нехорошее. Слуги и расходятся загодя, чтобы, значит, гостям этим под пьяную руку не попастся. Но я ведь не о вас, господа, Создатель видит, ни в коем случае ни о вас!
— Мы вам верим, — с чувством сказал Ротгер, и горожанин заспешил дальше. — Ну и родича мне дядюшка сосватал, Крабьей теще впору!
Дитрих только усмехнулся. Что ни говори, а пили они вместе далеко не в первый раз. Ротгер и трезвым творил такое, что у хексбергских кумушек прически вставали дыбом. Разница только в том, что случившееся вчера до сих пор вспоминалось смутно. Каждая попытка напрячь память отдавалась головной болью. Уставленный пыльными бутылками погреб — барон пригласил их не стесняться и лично выбрать вино... Голова кружится будто ярмарочная карусель... Ротгер, балансирующий на карнизе второго этажа с легкостью канатоходца... Смех альмиранте... Удивленное лицо Бермессера — первый бокал в него точно влили насильно... Отчаянно гогочущий гусь... Альмиранте на спор четырежды оборачивает кочергу вокруг полена... Удивленное лицо священника... Бешеная скачка через ночь, Бермессер жалуется на отбитый зад... Снова — бокалы, свечи...
Дитрих опомнился уже сидя на своей постели. Хотелось лечь и не просыпаться неделю.
— Не могу вспомнить только одного: за кого же мы все-таки выдавали Бермессера?
Ротгер стоял к нему спиной, стаскивая через голову рубашку. Плечи его недовольно передернулись.
— Некоторые вещи лучше не вспоминать.
Далекие часы пробили полдень.
Код для обзоров. Обзоры, ау!
@темы: таймлайн - предканон
суббота, 03 октября 2015
И канон покажется флаффом
Как недавно выяснилось, карта Золотых земель нынче стала библиографической редкостью. Яндекс с гуглом выдают уменьшенные копии, а полноразмер уже не найти. Пусть лежит здесь, вдруг еще кому пригодится.
воскресенье, 16 ноября 2014
И канон покажется флаффом
Название: Лейтенант
Рейтинг: PG-13
Жанр: флафф
Категория: джен
Размер: 4100 слов
Отказ от прав: мир принадлежит В. Камше.
Примечание: Возраст Бермессера в каноне не указан, автор почему-то считает, что он младше Кальдмеера лет на 10-13.
читать дальшеЛедяным осенним вечером Олаф Кальдмеер, лейтенант флота Его Величества Готфрида, вышел из трактира, кутаясь в потрепанный бушлат. Он только что разменял последнюю серебряную монету, но горсть медяков успокоительно звякала в кармане, обещая несколько сытых дней. В трактире подают наваристый, восхитительно горячий суп из потрохов, одной миски хватает, чтобы не испытывать голода по крайней мере до следующего утра.
По утрам Олаф завтракал дешевым подовым хлебом и кружкой желтоватого кипятка, которую приносила ему угрюмая хозяйка. Вполне сносное существование, если не думать о том, что жалования не платят уже два месяца, и неизвестно сколько еще ждать – в мирное время кесарь не стесняется экономить на моряках. А наняться на торговый корабль выйдет не раньше весны.
Кривая улочка закончилась, вынеся Олафа на одну из площадей Метхенберга, и ледяной ветер тут же пробрал до костей. Через три дня – зимний Излом, Полночное море уже затягивает льдами, в Эзелхарде скоро выпадет снег, а в море теперь не выходят даже рыбаки. Первого зимнего шторма ждут со дня на день, и город уже продувает насквозь.
Олаф пробирался вдоль домов, стараясь поглубже запахнуть полы бушлата, на котором не хватало половины пуговиц. Налетевший вихрь свистнул в ушах, растрепал волосы и бросился дальше, гоня по мостовой неведомо откуда взявшийся пожухлый лист.
- Ты откудова вылез, э? – звонкий детский голос перекрыл гудение ветра в трубах. – С каких будешь? Торговых или военных, э?
Ответа Олаф не расслышал. Мальчишки в драных кофтах, от которых за хорну разило рыбой, прижали к стене кого-то, может быть, такого же нищего из соседнего квартала. Один оглянулся и, оставив жертву, бросился наперерез Олафу.
- Господин офицер, дайте грошик! Отец неделю в море не выходит, сестры по лавкам сидят, кууушать просют! – выпалил он скороговоркой, глядя на Олафа честными глазами, которые казались ненормально огромными на тонком личике. Не голодающий – не с чего сейчас рыбакам голодать, и все-таки рука сама нащупала в кармане монетку. Отказать было совестно.
- Спасибо, добрый господин, четыре ветра вам в паруса! – мальчишка поцеловал грошик, сунул его в карман и поспешил обратно к приятелям.
- Отдавай-ка сюда, мне нужнее будет! – Олаф увидел, как шапка и теплое пальтишко перекочевали к новым хозяевам, и совсем уже собирался проходить мимо – не стоит мешаться в чужие дела. Пальто, видно по материи, дорогое, родители наверняка сумеют купить новое, а тут дети в лохмотья кутаются. Однако третий маленький разбойник, натягивающий поверх своих лохмотьев стеганный камзол, заставил Олафа изменить решение.
- Вы что это делаете? Ну-ка, брысь!
Камзол спасти не удалось: в последний момент он выскользнул из рук, а разбойник хорьком скользнул за угол и оттуда показал Олафу язык. Мальчишки разбежались, как крысы от боцманского фонаря, оставив прижавшуюся к ледяной кирпичной стене жертву – щекастого пацаненка лет десяти. Негнущимися пальцами тот попытался закутаться в шелковую рубашку, вздрогнул от холода и поднял на Олафа испуганный взгляд.
Оставалось только развести руками. Обидчики уже растворились в переулках Метхенберга, и отловить их не было никакой возможности.
- Замерзнет, бедняжка, - вздохнули у Олафа за спиной, но обернувшись, он увидел только удаляющуюся спину в пуховом платке.
Снова оборотившись к мальчишке, Олаф увидел, что тот задрал подбородок и выпрямился – ни дать, ни взять офицер на параде, образ портили только дрожащие, уже синеющие от холода губы.
- Я не бедняжка! Я граф фок Бермессер! Слышите? Граф!
Крик летел в спину сердобольной женщины, но та даже не обернулась, спеша по своим делам.
- Надо же, - Олаф покачал головой.
- Не верите? Не верите, да?! – коченеющие пальцы отчаянно пытались спрятаться в кружевных манжетах, потом бессильно сжались в кулаки. – Отведите меня в особняк Шнееталей, офицер, и уж не сомневайтесь!
Дом графов фок Шнееталь, насколько помнил Олаф, стоял недалеко от Ратуши, а это значит, им придется петлять по переулкам не меньше получаса. Потертый бушлат лег на плечи мальчишки, а под мундир тут же забрался ледяной ветер. Ничего, в штормовую ночь на шканцах бывало и хуже.
Длинный аристократический нос недовольно принюхался к потертому воротнику.
- Что это такое?
- А благодарить тебя матушка не учила? – бушлат на мальчишке смотрелся как пальто, к которому нерадивый портной пришил слишком длинные рукава, зато воротник, будучи поднят, закрыл уши, оставив только встрепанную белобрысую макушку. Если повезет – то и не простудится.
Мальчишка сердито втянул воздух.
- Благодарю вас, офицер. Вы весьма любезны.
Он подвернул немного рукава и сунул руки в карманы, удивленно позвенев мелочью.
- Это ваше? Я не потеряю, не беспокойтесь.
Оказанную помощь нахаленок посчитал само собой разумеющейся. Граф фок Бермессер – это вам не какой-нибудь сын оружейника, пусть и с лейтенантскими нашивками.
- Всецело доверяю Вашей Светлости, - Олаф не удержался от издевательского поклона. – Нам туда.
Мальчишка деловито топал рядом, длинный нос его, торчащий из воротника, поворачивался из стороны в сторону, по мере того, как его обладатель находил что-то интересное для себя.
- Меня зовут Вернер, - послышалось через какое-то время из-под бушлата, – граф Вернер фок Бермессер.
- Олаф Кальдмеер, лейтенант флота Его Величества Готфрида, - титулов у Олафа не было и не предвиделось, а званием он по праву гордился. Еще бы – экзамен на лейтенанта сдавал один из десяти, особенно сейчас, когда чиновников осаждали толпы фенрихов, мечтающих о повышении нищенского жалования.
- Весьма рад знакомству, - нос чопорно поклонился в сторону Олафа и тут же отвернул – из подворотни вышмыгнула толстая крыса. – Фу, какая мерзость!
Крыса насмешливо повела длинными усами, подхватила с земли картофельную шкурку и юркнула в подвальное окно.
- А правда, что фрошеры скармливают им пленных в трюмах, чтобы не ели их запасы?
- Кто не ел – пленные или крысы? – Олаф рассеяно огляделся по сторонам. Переулки спутались в клубок, а стучащие друг об друга челюсти вовсе не способствовали ясности мыслей. Вроде бы направо? Или в прошлый раз надо было налево?
- И те, и другие, - фыркнул Вернер. – Так правда?
- Конечно. А холтийцы вообще живьем едят. А если в Излом не облить пивом статую на ратушной площади, полгода никому удачи не будет. – А здесь куда? Водосточная труба богато украшена завитушками, значит, богатые дома неподалеку. – А на горе Хексберг ведьмы живут, кэцхен называются.
- Настоящие ведьмы? Поэтому Хексберг до сих пор не наш, да?
- …У торгового причала рыбачка сто лет назад утопилась, когда узнала, что жениха не дождется, до сих пор в полнолуния бродит… А вот и твой дом.
- Не мой, - поправил Вернер, - а Шнееталей, но меня там ждут. Будьте любезны постучать в ворота.
- Слушаюсь, Ваша Светлость.
Олаф изобразил правой рукой что-то вроде аристократичного поклона и взялся за тяжелое латунное кольцо, торчащее из пасти льва. Однако, в полосатой привратницкой будке, украшенной таким же львом, было темно, и на стук никто не вышел. Вернер неуверенно покосился по сторонам и, кое-как выпростав руку из чересчур длинного рукава, сам взялся за кольцо.
На город опускались сумерки, но ни одного окна не загорелось в глубине усаженного липами двора. Олаф обхватил себя руками и поежился.
- Холодно.
Не то, чтобы он рассчитывал погреться у горящего камина: вернуть собственный бушлат показалось бы ему верхом блаженства. Однако, надеяться не стоило и на это. Вернер тщательно пригладил растрепанные ветром волосы, потер львиную морду рукавом бушлата, потоптался на месте и поднял на Олафа совершенно несчастные глаза.
- Такого не может быть. Матушка сказала, что поедет сразу сюда, что нас ждут к обеду!
- Видимо, не ждали.
Олаф сжал кулаки и встряхнулся, прогоняя ледяное оцепенение. Дальше будет только хуже – сколь ни мало грело осеннее солнце, после заката станет холоднее. В трубах домов завывал ветер. Сердитое море гонит сейчас белые барашки, и волны становятся все выше и выше: будет шторм, к ночи или завтра утром, но ждать его раздетым возле всеми покинутого особняка Олаф не собирался.
- Пойдем, - через стиснутые холодом зубы выдавил он, и Вернер обреченно ухватился рукавом за протянутую ладонь.
На обратном пути Олаф почти бежал, волоча за собой мальчишку, в отчаянной попытке согреться. Вернер деловито сопел и иногда шмыгал носом, но не жаловался. Сгущались тени в подворотнях. Глупая баба выплеснула помои едва ли не на голову, темные брызги запачкали сапоги, заставив выругаться и тут же прикусить язык – Вернер навострил уши. Еще два поворота – и вот уже дом, милый дом, промозглая конура за десять грошей в неделю, с вечно нетопленным камином и пьющей вдовой-хозяйкой. Сизый нос высунулся на отчаянный стук и нехотя посторонился, впуская Олафа и Вернера в затхлую прихожую.
- Кто такой? – огонек плошки со свиным салом – масло нынче дорого – метнулся, освещая испуганное длинноносое личико и обветренные щеки. На челке застыли капли инея, тут же скатившиеся водой.
- Племянник мой, сестра просила юнгой пристроить, - выдал Олаф первое, что пришло в голову, и только потом вспомнил, что представлялся сиротой.
- Полгроша за племянника, - каркнула женщина, обдав Олафа запахом дешевой касеры – Вернер брезгливо поморщился. – Полгроша за ночь, за две по грошу. Матрац возьмете сами в кладовой.
- Спасибо.
Вряд ли графа фок Бермессера устроит пропахшая мышами и сыростью солома, которой набивали здешние матрацы, но выбирать не приходится. Даже если Олаф уступит гостю собственную кровать – она не лучше. Простыня там серая и застирана до дыр, а подушка тонкая как блин.
Хозяйку шатало как мачту в штормовую погоду. Олаф и Вернер осторожно протиснулись мимо нее и в кромешной темноте поднялись на второй этаж. Привычно найдя на ощупь собственную дверь, Олаф отомкнул скрипучий замок и пропустил гостя вперед.
Из соседнего окна через улицу падал свет, достаточный, чтобы найти плошку и кресало. Вернер остановился в черном перекрестье тени от рамы и неуверенно вертел головой, пока не вспыхнул дрожащий фитилек плошки, заставив мальчишку зажмуриться.
- Добро пожаловать, Ваша Светлость, - сказал Олаф, насмешливым жестом обводя железную кровать, колченогий стул и сундук, составлявшие всю обстановку комнаты.
- Благодарю вас, - Вернер проморгался и теперь с любопытством осматривался по сторонам. От его внимания не ускользнули лежащие на сундуке книги, жалкий остаток олафовой библиотеки, часть которой перекочевала к старьевщику, а часть – к другу, со дня на день ожидавшему экзамена.
- Можно посмотреть?
- Конечно.
Чтобы разглядеть буквы на желтых страницах, приходилось подносить книгу к самой плошке. Впрочем, Олаф убедился, что гость аккуратен и бережлив – прежде чем переворачивать страницу, Вернер внимательно смотрел на дрожащий рядом огонек – и с легким сердцем оставил мальчишку читать, отправившись вниз за матрацем.
В этих сырых каменных стенах было теплее лишь потому, что пронизывающий ветер остался снаружи. Зубы понемногу перестали плясать, однако тем и ограничилось – согреться Олаф, даже таща по лестнице громоздкий мешок, набитый прелой соломой, так и не сумел. Пришлось попрощаться с одним из будущих обедов и отправиться к хозяйке за дровами.
Заплясавшее в поленьях пламя вызвало на лице Олафа умиротворенную улыбку. Завтра его ждет горячая похлебка, и послезавтра тоже, а сейчас тепло и уютно, вот даже Вернер пригрелся и решился наконец опустить воротник бушлата. Когда Олаф разжег камин, мальчишка сам загасил плошку и переместился к яркому огню, продолжая листать «Основы навигации».
- Ничего не понимаю, - в конце концов признался Вернер, складывая книгу на коленях. – Однажды мне подарили кораблик с двумя мачтами, я пускал его в озере, это было просто.
Я потом всем говорил, что понимаю в кораблях. Но оказалось, - он кивнул на книгу, лоснящаяся обложка которой ловила красные отблески, - не понимаю ничего. Что такое, - книга раскрылась на середине - «бейдевинд» и почему он «крутой»?
Олаф на мгновение задумался – даже юнги, ровесники Вернера, впервые попадая на корабль, не задавали настолько очевидных вопросов. По крайней мере, не задавали их Олафу.
- Это… направление движения корабля относительно ветра.
- То есть, куда он плывет? А при чем тут ветер?
Из груди Олафа вырвался невольный вздох.
- Плывет – дер…евяшка в проруби, а корабль – ходит. Разумеется, курс определяют по сторонам света, но чтобы правильно развернуть паруса, нужно знать, с какой стороны дует ветер. В бейдевинд корабль идет так круто к ветру, насколько это возможно.
Вернер внимательно слушал, наморщив лоб, но очевидно ничего не понимал. Пришлось доставать из камина уголек и рисовать прямо на стене, среди длинных пляшущих теней.
- Смотри, ветер дует отсюда, - жирная черная стрела пролегла через масляное пятно, посаженное кем-то из предыдущих постояльцев, и уставилась в потолок. – Мы идем вот сюда, - уголек раскрошился в пальцах, пришлось взять другой, приятно горячий. – Видишь, ветер почти навстречу?
- Но… - холеные детские пальцы скользнули по стене и брезгливо отдернулись. – Разве так вообще можно плы… идти?
- Можно, если правильно развернуть паруса. Это и называется «идти в крутой бейдевинд». Теперь ясно?
- Теперь да! – от счастливой улыбки на лице юного графа Вернера Олаф вдруг окончательно согрелся. – А если нужно вбок?
- Значит, идем в галфвинд.
- А если…
Грохот за их спинами прервал урок, и через мгновение ветхая дверь распахнулась, едва не слетев с петель. Олаф узнал гостя раньше, чем обернулся, - Отто Бюнц иногда стучал, но ни разу не дождался ответа.
- Пррриветствие лейтенанту флота Его Величества Готфрида, крабью тещу ему в… - заметив расширенные в испуге глаза Вернера, Отто осекся и закончил: - …в пасть. Это еще кто такой?
- Граф Вернер фок Бермессер к вашим услугам, - звонко крикнул мальчишка раньше, чем Олаф открыл рот.
- Граааф? – удивился Отто и грузно свалился на единственный в комнате стул, поднося к губам пузатую бутылку. – Барчук, значит… Не люблю барчуков. И чиновников, чтоб их крабы тра… жрали, не люблю! «Вы недостаточно готовы!» Слышишь, Олаф, я, Отто Бюнц, десять лет не сходивший с палубы Его кошачьего Величества корабля «Брунгильда», не готов получить лейтенантский чин!
Отто снова приложился к бутылке. Известный всему Западному флоту сквернослов, он, тем не менее, был неплохим моряком, его с охотой брали на торговые суда, пока военные корабли простаивали в гавани. Проложить курс, зарифить марсели, навести пушку на цель – все это Отто умел прекрасно, но перед комиссией из капитанов и чиновников раз за разом терялся и только поминал крабью тещу, заставляя морщиться холеные носы бумажных крыс.
- Через полгода попробуешь снова, - вздохнул Олаф. Он произносил эти слова уже в третий или четвертый раз, знал, что толку в таком утешении немного, но удержаться все равно не мог. А что еще посоветуешь?
- И попробую, е... тычь их селедкой в холеные… морды! Я им еще покажу! Отто Бюнц станет капитаном... нет, шаутбенахтом и утопит этих драных крыс к кошачьей матери!
Вернер слушал и, очевидно, запоминал. Олафу заранее было неудобно перед его родителями, людьми наверняка во всех смыслах куртуазными: что будет, когда аристократы в дцатом поколении услышат о позе, в которой Бюнц предлагает сношать ненавистных экзаменаторов? О Бермессерах Олаф слышал только, что их принимают при дворе, и ничего больше.
- Ты! – мясистый палец с чернильным пятном у ногтя ткнул в сторону Вернера. – Откуда взялся, юнга?
Олаф с Вернером невольно посмотрели друг на друга, каждый надеялся, что ответит другой.
- Мы с господином К… офицером встретились на улице. Он любезно согласился сопроводить меня до места, где полагала остановиться моя матушка, но, к великому сожалению, нам не удалось встретиться с ней.
Отто крякнул и вытер губы рукавом.
- Ишь, загибает! Ты слышал, Олаф?
- Между прочим, и как же ты на этой улице оказался? – Быть не может, чтобы аристократическая госпожа фок Бермессер, которой Олаф никогда не видел, но представлял на редкость чопорной и суровой дамой, отпустила бесценного отпрыска гулять в портовом городе.
- Я… - Вернер будто бы рассматривал жирные угольные штрихи на стене, следил за пляшущими тенями, нет-нет да и скашивая глаза в сторону взрослых – не найдут ли других тем для обсуждения?
- Ты? – насмешливо поддержал Отто. – Нешто и правда в юнги собрался податься?
- Ничего не собирался! – округлый детский подбородок вздернулся вверх, неприятно напомнив Олафу одного родовитого наглеца, с которым два года назад он схлестнулся на дуэли. – Не собирался! Я только хотел посмотреть… - искривленные губы дрогнули, и Олаф поспешил придти на помощь.
- На корабли? Ты хотел пойти в порт?
- Да! Матушка никогда бы со мной не отправилась, и с Гансом бы не пустила, и со старухой Жанной!
Вино с глухим бульканьем вылилось в подставленную глотку – бутылка опустела. Отто задумчиво посмотрел сквозь темное стекло на огонь, потом на Вернера, и ухмыльнулся.
- Не пустииила. Маленького барчука не пускают смотреть на кораблики, ты слышал, Олаф? Какая жалость, лопни мои я…дреные сапоги! - Одинокая пьяная слеза скатилась из уголка глаза, на миг поймав отблеск пламени. – Какая жааалость!
- Отто, прекрати дразнить ребенка!
- Я не… – голос Вернера звенел от сдерживаемых слез.
- Слышишь, он – не! – Отто, шатаясь, поднялся, уронив свою бутыль, и та со звяканьем покатилась в сторону камина. - Ха! Он – не! Олаф Кальдмеер променял друга на барчука-который-не, так и скажу. Все узнают, все, шестнадцать крабов им… Эх, найерелла, пей до дна! Уплыла дружба на корм селедкам!
Бормоча и переругиваясь, Отто врезался в дверной косяк, тряхнул головой – и со второго раза таки вписался в проем.
- Эх, найерелла! – в последний раз послышалось в коридоре, и Олаф с облегчением захлопнул дверь. Угораздило же его именно сегодня напиться!
- Садись-ка, - кивнул Олаф застывшему посреди комнаты мальчишке. – Есть хочешь?
Вернер присел на краешек стула, печально ссутулив узкие плечи. Недавняя спесь разом слетела с него, теперь это был просто ребенок, обиженный и усталый.
- Не знаю… То есть, благодарю вас, господин офицер. Наверное.
Из еды был только хлеб, к счастью, почти свежий. Ничего общего с флотскими сухарями, а все-таки Олаф, прежде чем разделить горбушку пополам, привычно стукнул ею по крышке сундука, выгоняя каких-нибудь случайных червей. Вернер настороженно следил за этим действом, но ничего не спросил.
Чая в доме не было, не говоря уже о шадди, а предложить гостю грязноватую воду, которой обычно утолял жажду сам, Олаф не решился. Некоторое время они молча жевали каждый свой кусок. Дрова в камине понемногу прогорали, распространяя по комнате приятный жар. Над головой завывало и постанывало – носился в старых трубах ветер.
- Благодарю вас, было очень вкусно.
Вернер давно уже снял бушлат, положив его на сундук, и теперь сидел в одной шелковой рубашке – если лейтенант флота Его Величества Готфрида пару месяцев поспит в подворотнях, питаясь крысиными объедками, сэкономленного жалования, пожалуй, хватит на кусочек кружева, так щедро украсившего щегольские манжеты. Маленький такой кусочек или…
- Правда? – вежливо переспросил Олаф, погруженный в невеселые подсчеты.
- Честное слово графа! Чудесный хлеб, никогда такого не пробовал.
Олаф стряхнул наваждение и ухмыльнулся, представив, как Вернер, капризно оттопырив нижнюю губу, отодвигает тарелку с пряниками, в которые повар по его мнению переложил корицы.
- Не верите?
- Почему, верю. С голодухи и крыса – праздник, как говорят на флоте.
- Какой ужас! Вы ели крыс?! - расширенные от ужаса глаза отбили у Олафа всякое желание шутить на эту тему.
- Я – нет, но друзья – бывало.
Вернер задрал породистый нос.
- Если это тот друг, который только что ушел, мне его совсем не жаль!
Бедняга Отто!
- Он хороший человек, Вернер. И, между прочим, опытный моряк.
- То-то в фенрихах до сих пор сидит! – а в наблюдательности мальчишке не откажешь. – Но не будем о нем говорить. Лучше давайте еще про корабли. Вы говорили про гав… гал…
- Галфвинд, - Олаф подобрал еще один уголек и вернулся к стене. – А еще есть бакштаг и фордевинд, это значит, что ветер попутный.
- Чем же они различаются? – в глазах Вернера вспыхнул любопытный огонек – или это отразилось пламя камина?
- А вот смотри…
Новые и новые рисунки заполняли грязную, давно не крашенную стену. «Чем тяжелее корабль, тем сложнее ему бороться с ветром, где фрегат пройдет в крутой бейдевинд, там линеалу нужно обстенить паруса и лечь в дрейф… Линеал от фрегата отличается… Конечно, все корабли разные. Есть корветы, тендеры, бриги…» Олаф был не слишком силен в рисовании, так же как Вернер – в мореходстве, хотя в своем деле каждый был знатоком. Они дополняли, спорили, перебивали друг друга, водя углем по исписанной стене. Вопросы сыпались из мальчишки как горох из мешка: как, для чего, чем отличается, а почему нельзя… Кружевные манжеты безжалостно рвались о куски облупившейся краски, чернели от угольной пыли, на кончике носа Вернера красовалось угольное пятно.
От чопорного «барчука», от растерянного пацаненка не осталось и следа. Дружный хохот в две глотки наверняка перебудил бы остальных постояльцев, не завывай так отчаянно ветер за окном и в старых трубах. Далеко-далеко пробили часы на ратуше.
- Восемь склянок, - привычно перевел Олаф и в ответ на недоуменный взгляд пояснил: - Полночь.
Пришлось объяснять про вахты и склянки, а заодно и про шторма, когда Олаф сболтнул, что как-то раз стоял на вахте два дня и две ночи, пока корабль шел сквозь весеннюю бурю, потому что второго фенриха смыло за борт, третий и четвертый лежали в трюмном лазарете после дуэли, а единственный лейтенант, женившись, остался в Ардоре.
- …а наш капитан всё это время блевал в каюте. Мы всю зиму торчали в порту, он отвык от качки, бедняга, а тут сразу шторм.
- И вы не уснули? – Вернер отчаянно зевнул.
- Уснешь тут, когда палуба того гляди треснет под ногами, корабль болтает на волнах как белье в прачечной, да еще тебя то и дело норовит окатить ледяной водой! Вот, помню, шли мы как-то под летний Излом из Ротфогеля…
«Бух-бух-бух» - прогрохотало в коридоре, и через мгновение хлипкая дверь была снесена с петель – и одновременно с ее падением в комнату ввалились два дюжих парня в мокрых бушлатах. Олаф метнулся к стене, задвигая Вернера за спину – вот уж не ждал от Бюнца такой мстительности!, и тут узнал блестящие серебряные пуговицы Морской полиции.
- Лейтенант Олаф Кальдмеер? – вслед за парнями в комнату вошел сержант – в противоположность лихим молодцам-рядовым, он был низенький и почти квадратный.
- Слушаю вас, господа. - Законопослушному офицеру нечего бояться полиции, возможно, они просто ошиблись? – Чем могу быть полезен?
- Вы… - цепкие глазки сержанта углядели вжавшегося в стену мальчишку. – Он! Это он! Госпожа! Госпожа, прошу вас!
Сержант бросился обратно в коридор, а молодцы переглянулись – и через мгновение Олаф скрючился от боли - ему быстро и сильно заломили руки.
- Вы кто еще такие? – Вернер бесстрашно выступил вперед, сжимая кулаки. – Я, граф фок Бермессер, требую…
- Вернер! – высокая дама шуршащим вихрем влетела в комнату, обдав Олафа пряным запахом духов. – Жизнь моя, наконец-то!
Мальчишка явственно смутился, осыпаемый звонкими поцелуями, в то время как руки в тонких белых перчатках трепали его щеки, уши, ощупывали руки и плечи, точно дама опасалась, как бы непутевое дитя не потеряло по дороге какую-нибудь важную часть тела.
- Матушка, я здоров, здоров, - Вернер торопливо выпутался из шуршащих объятий, стараясь не глядеть на умиляющегося сержанта, каменнолицых молодцов и Олафа, который откровенно смеялся, несмотря на выкрученные руки.
- Здоров? Ты не простудился, мой мальчик? Где твой камзол? Где пальто и шапка, мы немедленно идем домой!
Следуя за высокомерным взглядом незваной гостьи, Олаф как никогда ощутил всю убогость своего жилища: пук соломы, торчащий из поеденного мышами матраца, драная простыня на кровати, рукава забытого на сундуке бушлата украшены заплатами не в тон, с низу каминной полки отваливается кусок сажи, в спинке колченогого стула не хватает двух прутьев… Да еще стены изрисованы будто целым классом будущих фенрихов.
- Где пальто и шапка, Вернер? – повторила дама, брезгливо поджимая тонкие губы.
- Их украли у меня, матушка, - ох, и попадет, кажется, мальчишке! Но отвечает он честно и смотрит прямо.
- Украли? Этот господин? Офицер, арестуйте его.
- Нет! – Вернер с неожиданной прытью бросился между Олафом и сержантом, широко раскидывая руки. – Это лейтенант Олаф Кальдмеер, он помог мне! Он отвел меня к дому Шнееталей, только вас там не было, матушка.
В голосе мальчишки звучал упрек. Графиня фок Бермессер всплеснула полными руками.
- Ах, разумеется, все же бросились на поиски тебя, дорогой! Офицер, велите отпустить этого господина. Вернер, поклонись и поблагодари как положено. И вот… - шуршащие складки неохотно выпустили на свет расшитый бисером мешочек. – Золотой… нет, два золотых, отдай их своему благородному спасителю.
Олаф резко вскинул голову, невольно повторяя любимый жест маленького Вернера. Отто наверняка бы назвал госпожу фок Бермессер «наглой ведьмой», возможно, даже вслух, но Отто здесь не было, а лейтенант Кальдмеер подобного себе не позволит.
- Благодарю вас, офицер, - Вернер заученно раскланялся, отставив ногу. Видно было, что ему неудобно за болтливую матушку. – Ваше гостеприимство выше всяких похвал.
От приторной графской вежливости заныли зубы.
- Рад был служить Вашей Светлости, - сдержанный кивок заслужил одобрительный взгляд госпожи фок Бермессер – зато Вернер в свою очередь скривился, будто в рот ему положили лимон.
- Полагаю, ваши деньги следует отдать сержанту и его людям, матушка, - молодцы переглянулись и благодарно закивали. – Они это заслужили. Также как господин лейтенант – мою горячую благодарность.
Вернер шагнул вперед, и узкая мальчишеская ладонь легла в руку Олафа. Граф Вернер фок Бермессер и сын оружейника Олаф Кальдмеер обменялись крепким рукопожатием.
- Был весьма рад познакомиться. Надеюсь, рано или поздно мы снова встретимся.
Вряд ли, но… кто знает, как обернется судьба? Те же фок Шнеетали приглашают на свои приемы капитанов – а рано или поздно Олаф капитаном станет!
- Я тоже надеюсь. Прощайте.
За окном бушевал ветер. Потрескивали, догорая, угли в камине, обещая теплую ночь и ледяное пепельное утро. Олаф получше завернулся в тонкое одеяло и усмехнулся, вспомнив слова, которые Вернер произнес на пороге:
«Когда я вырасту, я обязательно стану моряком!»
Рейтинг: PG-13
Жанр: флафф
Категория: джен
Размер: 4100 слов
Отказ от прав: мир принадлежит В. Камше.
Примечание: Возраст Бермессера в каноне не указан, автор почему-то считает, что он младше Кальдмеера лет на 10-13.
читать дальшеЛедяным осенним вечером Олаф Кальдмеер, лейтенант флота Его Величества Готфрида, вышел из трактира, кутаясь в потрепанный бушлат. Он только что разменял последнюю серебряную монету, но горсть медяков успокоительно звякала в кармане, обещая несколько сытых дней. В трактире подают наваристый, восхитительно горячий суп из потрохов, одной миски хватает, чтобы не испытывать голода по крайней мере до следующего утра.
По утрам Олаф завтракал дешевым подовым хлебом и кружкой желтоватого кипятка, которую приносила ему угрюмая хозяйка. Вполне сносное существование, если не думать о том, что жалования не платят уже два месяца, и неизвестно сколько еще ждать – в мирное время кесарь не стесняется экономить на моряках. А наняться на торговый корабль выйдет не раньше весны.
Кривая улочка закончилась, вынеся Олафа на одну из площадей Метхенберга, и ледяной ветер тут же пробрал до костей. Через три дня – зимний Излом, Полночное море уже затягивает льдами, в Эзелхарде скоро выпадет снег, а в море теперь не выходят даже рыбаки. Первого зимнего шторма ждут со дня на день, и город уже продувает насквозь.
Олаф пробирался вдоль домов, стараясь поглубже запахнуть полы бушлата, на котором не хватало половины пуговиц. Налетевший вихрь свистнул в ушах, растрепал волосы и бросился дальше, гоня по мостовой неведомо откуда взявшийся пожухлый лист.
- Ты откудова вылез, э? – звонкий детский голос перекрыл гудение ветра в трубах. – С каких будешь? Торговых или военных, э?
Ответа Олаф не расслышал. Мальчишки в драных кофтах, от которых за хорну разило рыбой, прижали к стене кого-то, может быть, такого же нищего из соседнего квартала. Один оглянулся и, оставив жертву, бросился наперерез Олафу.
- Господин офицер, дайте грошик! Отец неделю в море не выходит, сестры по лавкам сидят, кууушать просют! – выпалил он скороговоркой, глядя на Олафа честными глазами, которые казались ненормально огромными на тонком личике. Не голодающий – не с чего сейчас рыбакам голодать, и все-таки рука сама нащупала в кармане монетку. Отказать было совестно.
- Спасибо, добрый господин, четыре ветра вам в паруса! – мальчишка поцеловал грошик, сунул его в карман и поспешил обратно к приятелям.
- Отдавай-ка сюда, мне нужнее будет! – Олаф увидел, как шапка и теплое пальтишко перекочевали к новым хозяевам, и совсем уже собирался проходить мимо – не стоит мешаться в чужие дела. Пальто, видно по материи, дорогое, родители наверняка сумеют купить новое, а тут дети в лохмотья кутаются. Однако третий маленький разбойник, натягивающий поверх своих лохмотьев стеганный камзол, заставил Олафа изменить решение.
- Вы что это делаете? Ну-ка, брысь!
Камзол спасти не удалось: в последний момент он выскользнул из рук, а разбойник хорьком скользнул за угол и оттуда показал Олафу язык. Мальчишки разбежались, как крысы от боцманского фонаря, оставив прижавшуюся к ледяной кирпичной стене жертву – щекастого пацаненка лет десяти. Негнущимися пальцами тот попытался закутаться в шелковую рубашку, вздрогнул от холода и поднял на Олафа испуганный взгляд.
Оставалось только развести руками. Обидчики уже растворились в переулках Метхенберга, и отловить их не было никакой возможности.
- Замерзнет, бедняжка, - вздохнули у Олафа за спиной, но обернувшись, он увидел только удаляющуюся спину в пуховом платке.
Снова оборотившись к мальчишке, Олаф увидел, что тот задрал подбородок и выпрямился – ни дать, ни взять офицер на параде, образ портили только дрожащие, уже синеющие от холода губы.
- Я не бедняжка! Я граф фок Бермессер! Слышите? Граф!
Крик летел в спину сердобольной женщины, но та даже не обернулась, спеша по своим делам.
- Надо же, - Олаф покачал головой.
- Не верите? Не верите, да?! – коченеющие пальцы отчаянно пытались спрятаться в кружевных манжетах, потом бессильно сжались в кулаки. – Отведите меня в особняк Шнееталей, офицер, и уж не сомневайтесь!
Дом графов фок Шнееталь, насколько помнил Олаф, стоял недалеко от Ратуши, а это значит, им придется петлять по переулкам не меньше получаса. Потертый бушлат лег на плечи мальчишки, а под мундир тут же забрался ледяной ветер. Ничего, в штормовую ночь на шканцах бывало и хуже.
Длинный аристократический нос недовольно принюхался к потертому воротнику.
- Что это такое?
- А благодарить тебя матушка не учила? – бушлат на мальчишке смотрелся как пальто, к которому нерадивый портной пришил слишком длинные рукава, зато воротник, будучи поднят, закрыл уши, оставив только встрепанную белобрысую макушку. Если повезет – то и не простудится.
Мальчишка сердито втянул воздух.
- Благодарю вас, офицер. Вы весьма любезны.
Он подвернул немного рукава и сунул руки в карманы, удивленно позвенев мелочью.
- Это ваше? Я не потеряю, не беспокойтесь.
Оказанную помощь нахаленок посчитал само собой разумеющейся. Граф фок Бермессер – это вам не какой-нибудь сын оружейника, пусть и с лейтенантскими нашивками.
- Всецело доверяю Вашей Светлости, - Олаф не удержался от издевательского поклона. – Нам туда.
Мальчишка деловито топал рядом, длинный нос его, торчащий из воротника, поворачивался из стороны в сторону, по мере того, как его обладатель находил что-то интересное для себя.
- Меня зовут Вернер, - послышалось через какое-то время из-под бушлата, – граф Вернер фок Бермессер.
- Олаф Кальдмеер, лейтенант флота Его Величества Готфрида, - титулов у Олафа не было и не предвиделось, а званием он по праву гордился. Еще бы – экзамен на лейтенанта сдавал один из десяти, особенно сейчас, когда чиновников осаждали толпы фенрихов, мечтающих о повышении нищенского жалования.
- Весьма рад знакомству, - нос чопорно поклонился в сторону Олафа и тут же отвернул – из подворотни вышмыгнула толстая крыса. – Фу, какая мерзость!
Крыса насмешливо повела длинными усами, подхватила с земли картофельную шкурку и юркнула в подвальное окно.
- А правда, что фрошеры скармливают им пленных в трюмах, чтобы не ели их запасы?
- Кто не ел – пленные или крысы? – Олаф рассеяно огляделся по сторонам. Переулки спутались в клубок, а стучащие друг об друга челюсти вовсе не способствовали ясности мыслей. Вроде бы направо? Или в прошлый раз надо было налево?
- И те, и другие, - фыркнул Вернер. – Так правда?
- Конечно. А холтийцы вообще живьем едят. А если в Излом не облить пивом статую на ратушной площади, полгода никому удачи не будет. – А здесь куда? Водосточная труба богато украшена завитушками, значит, богатые дома неподалеку. – А на горе Хексберг ведьмы живут, кэцхен называются.
- Настоящие ведьмы? Поэтому Хексберг до сих пор не наш, да?
- …У торгового причала рыбачка сто лет назад утопилась, когда узнала, что жениха не дождется, до сих пор в полнолуния бродит… А вот и твой дом.
- Не мой, - поправил Вернер, - а Шнееталей, но меня там ждут. Будьте любезны постучать в ворота.
- Слушаюсь, Ваша Светлость.
Олаф изобразил правой рукой что-то вроде аристократичного поклона и взялся за тяжелое латунное кольцо, торчащее из пасти льва. Однако, в полосатой привратницкой будке, украшенной таким же львом, было темно, и на стук никто не вышел. Вернер неуверенно покосился по сторонам и, кое-как выпростав руку из чересчур длинного рукава, сам взялся за кольцо.
На город опускались сумерки, но ни одного окна не загорелось в глубине усаженного липами двора. Олаф обхватил себя руками и поежился.
- Холодно.
Не то, чтобы он рассчитывал погреться у горящего камина: вернуть собственный бушлат показалось бы ему верхом блаженства. Однако, надеяться не стоило и на это. Вернер тщательно пригладил растрепанные ветром волосы, потер львиную морду рукавом бушлата, потоптался на месте и поднял на Олафа совершенно несчастные глаза.
- Такого не может быть. Матушка сказала, что поедет сразу сюда, что нас ждут к обеду!
- Видимо, не ждали.
Олаф сжал кулаки и встряхнулся, прогоняя ледяное оцепенение. Дальше будет только хуже – сколь ни мало грело осеннее солнце, после заката станет холоднее. В трубах домов завывал ветер. Сердитое море гонит сейчас белые барашки, и волны становятся все выше и выше: будет шторм, к ночи или завтра утром, но ждать его раздетым возле всеми покинутого особняка Олаф не собирался.
- Пойдем, - через стиснутые холодом зубы выдавил он, и Вернер обреченно ухватился рукавом за протянутую ладонь.
На обратном пути Олаф почти бежал, волоча за собой мальчишку, в отчаянной попытке согреться. Вернер деловито сопел и иногда шмыгал носом, но не жаловался. Сгущались тени в подворотнях. Глупая баба выплеснула помои едва ли не на голову, темные брызги запачкали сапоги, заставив выругаться и тут же прикусить язык – Вернер навострил уши. Еще два поворота – и вот уже дом, милый дом, промозглая конура за десять грошей в неделю, с вечно нетопленным камином и пьющей вдовой-хозяйкой. Сизый нос высунулся на отчаянный стук и нехотя посторонился, впуская Олафа и Вернера в затхлую прихожую.
- Кто такой? – огонек плошки со свиным салом – масло нынче дорого – метнулся, освещая испуганное длинноносое личико и обветренные щеки. На челке застыли капли инея, тут же скатившиеся водой.
- Племянник мой, сестра просила юнгой пристроить, - выдал Олаф первое, что пришло в голову, и только потом вспомнил, что представлялся сиротой.
- Полгроша за племянника, - каркнула женщина, обдав Олафа запахом дешевой касеры – Вернер брезгливо поморщился. – Полгроша за ночь, за две по грошу. Матрац возьмете сами в кладовой.
- Спасибо.
Вряд ли графа фок Бермессера устроит пропахшая мышами и сыростью солома, которой набивали здешние матрацы, но выбирать не приходится. Даже если Олаф уступит гостю собственную кровать – она не лучше. Простыня там серая и застирана до дыр, а подушка тонкая как блин.
Хозяйку шатало как мачту в штормовую погоду. Олаф и Вернер осторожно протиснулись мимо нее и в кромешной темноте поднялись на второй этаж. Привычно найдя на ощупь собственную дверь, Олаф отомкнул скрипучий замок и пропустил гостя вперед.
Из соседнего окна через улицу падал свет, достаточный, чтобы найти плошку и кресало. Вернер остановился в черном перекрестье тени от рамы и неуверенно вертел головой, пока не вспыхнул дрожащий фитилек плошки, заставив мальчишку зажмуриться.
- Добро пожаловать, Ваша Светлость, - сказал Олаф, насмешливым жестом обводя железную кровать, колченогий стул и сундук, составлявшие всю обстановку комнаты.
- Благодарю вас, - Вернер проморгался и теперь с любопытством осматривался по сторонам. От его внимания не ускользнули лежащие на сундуке книги, жалкий остаток олафовой библиотеки, часть которой перекочевала к старьевщику, а часть – к другу, со дня на день ожидавшему экзамена.
- Можно посмотреть?
- Конечно.
Чтобы разглядеть буквы на желтых страницах, приходилось подносить книгу к самой плошке. Впрочем, Олаф убедился, что гость аккуратен и бережлив – прежде чем переворачивать страницу, Вернер внимательно смотрел на дрожащий рядом огонек – и с легким сердцем оставил мальчишку читать, отправившись вниз за матрацем.
В этих сырых каменных стенах было теплее лишь потому, что пронизывающий ветер остался снаружи. Зубы понемногу перестали плясать, однако тем и ограничилось – согреться Олаф, даже таща по лестнице громоздкий мешок, набитый прелой соломой, так и не сумел. Пришлось попрощаться с одним из будущих обедов и отправиться к хозяйке за дровами.
Заплясавшее в поленьях пламя вызвало на лице Олафа умиротворенную улыбку. Завтра его ждет горячая похлебка, и послезавтра тоже, а сейчас тепло и уютно, вот даже Вернер пригрелся и решился наконец опустить воротник бушлата. Когда Олаф разжег камин, мальчишка сам загасил плошку и переместился к яркому огню, продолжая листать «Основы навигации».
- Ничего не понимаю, - в конце концов признался Вернер, складывая книгу на коленях. – Однажды мне подарили кораблик с двумя мачтами, я пускал его в озере, это было просто.
Я потом всем говорил, что понимаю в кораблях. Но оказалось, - он кивнул на книгу, лоснящаяся обложка которой ловила красные отблески, - не понимаю ничего. Что такое, - книга раскрылась на середине - «бейдевинд» и почему он «крутой»?
Олаф на мгновение задумался – даже юнги, ровесники Вернера, впервые попадая на корабль, не задавали настолько очевидных вопросов. По крайней мере, не задавали их Олафу.
- Это… направление движения корабля относительно ветра.
- То есть, куда он плывет? А при чем тут ветер?
Из груди Олафа вырвался невольный вздох.
- Плывет – дер…евяшка в проруби, а корабль – ходит. Разумеется, курс определяют по сторонам света, но чтобы правильно развернуть паруса, нужно знать, с какой стороны дует ветер. В бейдевинд корабль идет так круто к ветру, насколько это возможно.
Вернер внимательно слушал, наморщив лоб, но очевидно ничего не понимал. Пришлось доставать из камина уголек и рисовать прямо на стене, среди длинных пляшущих теней.
- Смотри, ветер дует отсюда, - жирная черная стрела пролегла через масляное пятно, посаженное кем-то из предыдущих постояльцев, и уставилась в потолок. – Мы идем вот сюда, - уголек раскрошился в пальцах, пришлось взять другой, приятно горячий. – Видишь, ветер почти навстречу?
- Но… - холеные детские пальцы скользнули по стене и брезгливо отдернулись. – Разве так вообще можно плы… идти?
- Можно, если правильно развернуть паруса. Это и называется «идти в крутой бейдевинд». Теперь ясно?
- Теперь да! – от счастливой улыбки на лице юного графа Вернера Олаф вдруг окончательно согрелся. – А если нужно вбок?
- Значит, идем в галфвинд.
- А если…
Грохот за их спинами прервал урок, и через мгновение ветхая дверь распахнулась, едва не слетев с петель. Олаф узнал гостя раньше, чем обернулся, - Отто Бюнц иногда стучал, но ни разу не дождался ответа.
- Пррриветствие лейтенанту флота Его Величества Готфрида, крабью тещу ему в… - заметив расширенные в испуге глаза Вернера, Отто осекся и закончил: - …в пасть. Это еще кто такой?
- Граф Вернер фок Бермессер к вашим услугам, - звонко крикнул мальчишка раньше, чем Олаф открыл рот.
- Граааф? – удивился Отто и грузно свалился на единственный в комнате стул, поднося к губам пузатую бутылку. – Барчук, значит… Не люблю барчуков. И чиновников, чтоб их крабы тра… жрали, не люблю! «Вы недостаточно готовы!» Слышишь, Олаф, я, Отто Бюнц, десять лет не сходивший с палубы Его кошачьего Величества корабля «Брунгильда», не готов получить лейтенантский чин!
Отто снова приложился к бутылке. Известный всему Западному флоту сквернослов, он, тем не менее, был неплохим моряком, его с охотой брали на торговые суда, пока военные корабли простаивали в гавани. Проложить курс, зарифить марсели, навести пушку на цель – все это Отто умел прекрасно, но перед комиссией из капитанов и чиновников раз за разом терялся и только поминал крабью тещу, заставляя морщиться холеные носы бумажных крыс.
- Через полгода попробуешь снова, - вздохнул Олаф. Он произносил эти слова уже в третий или четвертый раз, знал, что толку в таком утешении немного, но удержаться все равно не мог. А что еще посоветуешь?
- И попробую, е... тычь их селедкой в холеные… морды! Я им еще покажу! Отто Бюнц станет капитаном... нет, шаутбенахтом и утопит этих драных крыс к кошачьей матери!
Вернер слушал и, очевидно, запоминал. Олафу заранее было неудобно перед его родителями, людьми наверняка во всех смыслах куртуазными: что будет, когда аристократы в дцатом поколении услышат о позе, в которой Бюнц предлагает сношать ненавистных экзаменаторов? О Бермессерах Олаф слышал только, что их принимают при дворе, и ничего больше.
- Ты! – мясистый палец с чернильным пятном у ногтя ткнул в сторону Вернера. – Откуда взялся, юнга?
Олаф с Вернером невольно посмотрели друг на друга, каждый надеялся, что ответит другой.
- Мы с господином К… офицером встретились на улице. Он любезно согласился сопроводить меня до места, где полагала остановиться моя матушка, но, к великому сожалению, нам не удалось встретиться с ней.
Отто крякнул и вытер губы рукавом.
- Ишь, загибает! Ты слышал, Олаф?
- Между прочим, и как же ты на этой улице оказался? – Быть не может, чтобы аристократическая госпожа фок Бермессер, которой Олаф никогда не видел, но представлял на редкость чопорной и суровой дамой, отпустила бесценного отпрыска гулять в портовом городе.
- Я… - Вернер будто бы рассматривал жирные угольные штрихи на стене, следил за пляшущими тенями, нет-нет да и скашивая глаза в сторону взрослых – не найдут ли других тем для обсуждения?
- Ты? – насмешливо поддержал Отто. – Нешто и правда в юнги собрался податься?
- Ничего не собирался! – округлый детский подбородок вздернулся вверх, неприятно напомнив Олафу одного родовитого наглеца, с которым два года назад он схлестнулся на дуэли. – Не собирался! Я только хотел посмотреть… - искривленные губы дрогнули, и Олаф поспешил придти на помощь.
- На корабли? Ты хотел пойти в порт?
- Да! Матушка никогда бы со мной не отправилась, и с Гансом бы не пустила, и со старухой Жанной!
Вино с глухим бульканьем вылилось в подставленную глотку – бутылка опустела. Отто задумчиво посмотрел сквозь темное стекло на огонь, потом на Вернера, и ухмыльнулся.
- Не пустииила. Маленького барчука не пускают смотреть на кораблики, ты слышал, Олаф? Какая жалость, лопни мои я…дреные сапоги! - Одинокая пьяная слеза скатилась из уголка глаза, на миг поймав отблеск пламени. – Какая жааалость!
- Отто, прекрати дразнить ребенка!
- Я не… – голос Вернера звенел от сдерживаемых слез.
- Слышишь, он – не! – Отто, шатаясь, поднялся, уронив свою бутыль, и та со звяканьем покатилась в сторону камина. - Ха! Он – не! Олаф Кальдмеер променял друга на барчука-который-не, так и скажу. Все узнают, все, шестнадцать крабов им… Эх, найерелла, пей до дна! Уплыла дружба на корм селедкам!
Бормоча и переругиваясь, Отто врезался в дверной косяк, тряхнул головой – и со второго раза таки вписался в проем.
- Эх, найерелла! – в последний раз послышалось в коридоре, и Олаф с облегчением захлопнул дверь. Угораздило же его именно сегодня напиться!
- Садись-ка, - кивнул Олаф застывшему посреди комнаты мальчишке. – Есть хочешь?
Вернер присел на краешек стула, печально ссутулив узкие плечи. Недавняя спесь разом слетела с него, теперь это был просто ребенок, обиженный и усталый.
- Не знаю… То есть, благодарю вас, господин офицер. Наверное.
Из еды был только хлеб, к счастью, почти свежий. Ничего общего с флотскими сухарями, а все-таки Олаф, прежде чем разделить горбушку пополам, привычно стукнул ею по крышке сундука, выгоняя каких-нибудь случайных червей. Вернер настороженно следил за этим действом, но ничего не спросил.
Чая в доме не было, не говоря уже о шадди, а предложить гостю грязноватую воду, которой обычно утолял жажду сам, Олаф не решился. Некоторое время они молча жевали каждый свой кусок. Дрова в камине понемногу прогорали, распространяя по комнате приятный жар. Над головой завывало и постанывало – носился в старых трубах ветер.
- Благодарю вас, было очень вкусно.
Вернер давно уже снял бушлат, положив его на сундук, и теперь сидел в одной шелковой рубашке – если лейтенант флота Его Величества Готфрида пару месяцев поспит в подворотнях, питаясь крысиными объедками, сэкономленного жалования, пожалуй, хватит на кусочек кружева, так щедро украсившего щегольские манжеты. Маленький такой кусочек или…
- Правда? – вежливо переспросил Олаф, погруженный в невеселые подсчеты.
- Честное слово графа! Чудесный хлеб, никогда такого не пробовал.
Олаф стряхнул наваждение и ухмыльнулся, представив, как Вернер, капризно оттопырив нижнюю губу, отодвигает тарелку с пряниками, в которые повар по его мнению переложил корицы.
- Не верите?
- Почему, верю. С голодухи и крыса – праздник, как говорят на флоте.
- Какой ужас! Вы ели крыс?! - расширенные от ужаса глаза отбили у Олафа всякое желание шутить на эту тему.
- Я – нет, но друзья – бывало.
Вернер задрал породистый нос.
- Если это тот друг, который только что ушел, мне его совсем не жаль!
Бедняга Отто!
- Он хороший человек, Вернер. И, между прочим, опытный моряк.
- То-то в фенрихах до сих пор сидит! – а в наблюдательности мальчишке не откажешь. – Но не будем о нем говорить. Лучше давайте еще про корабли. Вы говорили про гав… гал…
- Галфвинд, - Олаф подобрал еще один уголек и вернулся к стене. – А еще есть бакштаг и фордевинд, это значит, что ветер попутный.
- Чем же они различаются? – в глазах Вернера вспыхнул любопытный огонек – или это отразилось пламя камина?
- А вот смотри…
Новые и новые рисунки заполняли грязную, давно не крашенную стену. «Чем тяжелее корабль, тем сложнее ему бороться с ветром, где фрегат пройдет в крутой бейдевинд, там линеалу нужно обстенить паруса и лечь в дрейф… Линеал от фрегата отличается… Конечно, все корабли разные. Есть корветы, тендеры, бриги…» Олаф был не слишком силен в рисовании, так же как Вернер – в мореходстве, хотя в своем деле каждый был знатоком. Они дополняли, спорили, перебивали друг друга, водя углем по исписанной стене. Вопросы сыпались из мальчишки как горох из мешка: как, для чего, чем отличается, а почему нельзя… Кружевные манжеты безжалостно рвались о куски облупившейся краски, чернели от угольной пыли, на кончике носа Вернера красовалось угольное пятно.
От чопорного «барчука», от растерянного пацаненка не осталось и следа. Дружный хохот в две глотки наверняка перебудил бы остальных постояльцев, не завывай так отчаянно ветер за окном и в старых трубах. Далеко-далеко пробили часы на ратуше.
- Восемь склянок, - привычно перевел Олаф и в ответ на недоуменный взгляд пояснил: - Полночь.
Пришлось объяснять про вахты и склянки, а заодно и про шторма, когда Олаф сболтнул, что как-то раз стоял на вахте два дня и две ночи, пока корабль шел сквозь весеннюю бурю, потому что второго фенриха смыло за борт, третий и четвертый лежали в трюмном лазарете после дуэли, а единственный лейтенант, женившись, остался в Ардоре.
- …а наш капитан всё это время блевал в каюте. Мы всю зиму торчали в порту, он отвык от качки, бедняга, а тут сразу шторм.
- И вы не уснули? – Вернер отчаянно зевнул.
- Уснешь тут, когда палуба того гляди треснет под ногами, корабль болтает на волнах как белье в прачечной, да еще тебя то и дело норовит окатить ледяной водой! Вот, помню, шли мы как-то под летний Излом из Ротфогеля…
«Бух-бух-бух» - прогрохотало в коридоре, и через мгновение хлипкая дверь была снесена с петель – и одновременно с ее падением в комнату ввалились два дюжих парня в мокрых бушлатах. Олаф метнулся к стене, задвигая Вернера за спину – вот уж не ждал от Бюнца такой мстительности!, и тут узнал блестящие серебряные пуговицы Морской полиции.
- Лейтенант Олаф Кальдмеер? – вслед за парнями в комнату вошел сержант – в противоположность лихим молодцам-рядовым, он был низенький и почти квадратный.
- Слушаю вас, господа. - Законопослушному офицеру нечего бояться полиции, возможно, они просто ошиблись? – Чем могу быть полезен?
- Вы… - цепкие глазки сержанта углядели вжавшегося в стену мальчишку. – Он! Это он! Госпожа! Госпожа, прошу вас!
Сержант бросился обратно в коридор, а молодцы переглянулись – и через мгновение Олаф скрючился от боли - ему быстро и сильно заломили руки.
- Вы кто еще такие? – Вернер бесстрашно выступил вперед, сжимая кулаки. – Я, граф фок Бермессер, требую…
- Вернер! – высокая дама шуршащим вихрем влетела в комнату, обдав Олафа пряным запахом духов. – Жизнь моя, наконец-то!
Мальчишка явственно смутился, осыпаемый звонкими поцелуями, в то время как руки в тонких белых перчатках трепали его щеки, уши, ощупывали руки и плечи, точно дама опасалась, как бы непутевое дитя не потеряло по дороге какую-нибудь важную часть тела.
- Матушка, я здоров, здоров, - Вернер торопливо выпутался из шуршащих объятий, стараясь не глядеть на умиляющегося сержанта, каменнолицых молодцов и Олафа, который откровенно смеялся, несмотря на выкрученные руки.
- Здоров? Ты не простудился, мой мальчик? Где твой камзол? Где пальто и шапка, мы немедленно идем домой!
Следуя за высокомерным взглядом незваной гостьи, Олаф как никогда ощутил всю убогость своего жилища: пук соломы, торчащий из поеденного мышами матраца, драная простыня на кровати, рукава забытого на сундуке бушлата украшены заплатами не в тон, с низу каминной полки отваливается кусок сажи, в спинке колченогого стула не хватает двух прутьев… Да еще стены изрисованы будто целым классом будущих фенрихов.
- Где пальто и шапка, Вернер? – повторила дама, брезгливо поджимая тонкие губы.
- Их украли у меня, матушка, - ох, и попадет, кажется, мальчишке! Но отвечает он честно и смотрит прямо.
- Украли? Этот господин? Офицер, арестуйте его.
- Нет! – Вернер с неожиданной прытью бросился между Олафом и сержантом, широко раскидывая руки. – Это лейтенант Олаф Кальдмеер, он помог мне! Он отвел меня к дому Шнееталей, только вас там не было, матушка.
В голосе мальчишки звучал упрек. Графиня фок Бермессер всплеснула полными руками.
- Ах, разумеется, все же бросились на поиски тебя, дорогой! Офицер, велите отпустить этого господина. Вернер, поклонись и поблагодари как положено. И вот… - шуршащие складки неохотно выпустили на свет расшитый бисером мешочек. – Золотой… нет, два золотых, отдай их своему благородному спасителю.
Олаф резко вскинул голову, невольно повторяя любимый жест маленького Вернера. Отто наверняка бы назвал госпожу фок Бермессер «наглой ведьмой», возможно, даже вслух, но Отто здесь не было, а лейтенант Кальдмеер подобного себе не позволит.
- Благодарю вас, офицер, - Вернер заученно раскланялся, отставив ногу. Видно было, что ему неудобно за болтливую матушку. – Ваше гостеприимство выше всяких похвал.
От приторной графской вежливости заныли зубы.
- Рад был служить Вашей Светлости, - сдержанный кивок заслужил одобрительный взгляд госпожи фок Бермессер – зато Вернер в свою очередь скривился, будто в рот ему положили лимон.
- Полагаю, ваши деньги следует отдать сержанту и его людям, матушка, - молодцы переглянулись и благодарно закивали. – Они это заслужили. Также как господин лейтенант – мою горячую благодарность.
Вернер шагнул вперед, и узкая мальчишеская ладонь легла в руку Олафа. Граф Вернер фок Бермессер и сын оружейника Олаф Кальдмеер обменялись крепким рукопожатием.
- Был весьма рад познакомиться. Надеюсь, рано или поздно мы снова встретимся.
Вряд ли, но… кто знает, как обернется судьба? Те же фок Шнеетали приглашают на свои приемы капитанов – а рано или поздно Олаф капитаном станет!
- Я тоже надеюсь. Прощайте.
За окном бушевал ветер. Потрескивали, догорая, угли в камине, обещая теплую ночь и ледяное пепельное утро. Олаф получше завернулся в тонкое одеяло и усмехнулся, вспомнив слова, которые Вернер произнес на пороге:
«Когда я вырасту, я обязательно стану моряком!»
@темы: таймлайн - предканон
И канон покажется флаффом
Название: Сказ про Вернера-пирата
Рейтинг: PG-13
Жанр: экшн
Категория: да джен, джен
Размер: 2750 слов
Отказ от прав: мир принадлежит В. Камше.
Примечание: по заявке с ОЭ-феста ВМФ, персонажи на выбор автора. Охота на вторую "Императрикс".
осторожно, стехи!Встал Вернер утром - на душе муторно. Мерзко, хоть вешайся - вызвали к кесарю.
Кесарь на троне в парадной короне. Мрачен, как еж: мол, сейчас огребешь! Вернер раскланялся и приосанился: бойся - не бойся, все равно не скроешься.
Кесарь:
Я подумал тут вчера:
Воевать нам не пора?
Что-то фрошеры наглеют,
В нас плюют из-за бугра.
Плыл недавно наш фрегат,
А навстречу фрошер-гад.
Там грозились нашим флагом
Подтирать свой грязный зад.
Этот, как его, Вальдес -
На грот-мачту, сволочь, влез,
Выражаясь нецензурно:
Мол, гусей он с кашей ест.
Вернер:
Послужить отчизне рад.
Только я ведь дипломат,
Тут нужна же, прямо скажем,
Не подставка для наград.
Пусть Кальдмеер, Шнееталь
Разогнали б эту шваль.
Хоть я флот и возглавляю,
С этим справлюся едва ль.
Кесарь:
Нет уж, друг, давай, вперед.
Пусть тот фрошер огребет.
Проведешь разведку боем,
А потом отправим флот.
Вот сейчас и выезжай.
Пулей в порт! Не возражай!
Коль не справишься с заданьем -
Головы твоей не жаль.
Спорить с этой рожей - выйдет себе дороже. Осталось поклониться да в путь дорогу пуститься. Вернер был мрачен - не ждет его удача.
В Ротфогеле Кальдмеер от счастья немеет: начальству хана и не его в том вина! Радости навалом - быть ему адмиралом. И капитаны рады - будет им награда: они не сомневаются, что Вернер облажается, Кальдмеера повысят - он и их возвысит. Стояли на причале, платочками махали: фрошерам-то проще, пусть топят к крабьей теще.
Вернер:
Как вы думаете, Хосс,
Кой нас Враг сюда занес?
И поможет ли Создатель
С фрошером решить вопрос?
Хосс:
Я б надеяться не стал...
Впрочем, кесарь нас послал -
Может и договорится,
Чтоб Создатель помогал.
Тот Вальдес - он вам знаком?
Я видал его мельком
Черномазый и патлатый
Да и Бешеный при том.
Вернер:
Ладно, Говард, ты не трусь,
Я его и сам боюсь.
Только все равно поймаем
Эту фрошерскую гнусь.
Кесарь - он не скажет зря!
Откровенно говоря,
Просыпаюсь на рассвете
Я, его благодаря,.
(в сторону) Сколь доносов ни пиши,
Если будут дело шить -
Ни за что не придерутся,
Что хвалю не от души.
(снова Хоссу) Кесарь наш - вообще герой.
Сильный, смелый, молодой!
(в сторону) Хоть мудак, конечно, старый.
За него мы все горой!
Хосс: (согласно кивает)
Эта преданность в крови,
Все мы служим по любви...
Что там?! Нешто флаг проклятый
Полоскается вдали?!
Вернер:
Ну, теперь не убежать!
Нам пощады не видать!
Адъютант, готовьте пушки!
Побыстрее, вашу мать!
И повесь торговый флаг -
Будто мы тут просто так:
Безобидные купчишки,
С нами справиться пустяк.
Если что - на абордаж.
Нас четыре сотни аж!
Что-нибудь глядишь поможет,
Не Создатель - так кураж.
Разберемся... И глядишь
Не уроним наш престиж.
Вот он, фрошер, на ладони -
Бей его куды хотишь.
Бермессер храбрится - совсем, мол, не боится, а коленки дрожат - никуда ж не сбежать! Такое горе - до горизонта море, а земля хоть близко, да нырни вниз-ка! И фрошеры рядом, утопят же, гады!
Вернер:
Так, подходим. Ну, держись!
Пушек тридцать там, кажись...
Поворот! Орудья к бою!
Продадим дороже жизнь!
Залп! Ага, не ждали, да?!
Хосс, и что за ерунда?!
Побыстрее заряжайте!
Ну держитесь, господа...
Полным лагом! В корпус бей!
Да по палубе... Скорей!
Вот они сейчас очнутся,
Да и вломят нам люлей.
Ха, мне нравится такой
Скоростной и верный бой.
Ну, держись, Вальдес проклятый,
Поквитаемся с тобой!..
Ай! Теперь они по нам!
Дым и грохот, шум и гам!
Вот Кальдмееру на зависть
Заработаю я шрам...
Что там с мачтой?! Уфф, стоит.
Хосс, окститесь, что за вид?
Ах, вам страшно? Ну мне тоже.
Мать! Ядро сюда летит!
Ох, Создатель... Хосс, нужны
Запасные вам штаны?
Нет, вот я - не обосрался!
Мне вообще-то хоть бы хны!
Ружей треск и пушек гром,
Доски, щепки, прочий лом...
Ранен? В трюм! А трупы - за борт,
Завтра утром отпоем.
Абордажники, готовсь,
Сколько вас там собралось.
Пистолеты, сабли к бою!
Перетрусили, небось?!
Захватить! И раздолбать!
Шевелитесь, вашу мать!
Ой... За кесаря и Дриксен! -
Вот что я хотел сказать.
Кровь по палубе рекой...
Кесарь-кесарь, вот на кой
Вам сдалась такая драка,
Глупый и жестокий бой?!
Ха, сдаются! Спущен флаг!
Победили только так!
Всех вязать! И в трюм сгоняйте!
Фрошер, видно, слабый враг.
Или я такой талант,
Даром что придворный франт?
Хосс, поправьте вашу шляпу.
Не тряситесь, адъютант.
Все, представьте, позади.
Живы мы, как ни крути,
Да еще идем с победой,
Будем мы теперь в чести.
Ну, хотя бы при деньгах,
Заработаем мы - страх,
Что получим за корабль
То поделим на паях.
Я богат, мне все равно,
А команде-то давно
Ни копейки не платили,
Да провизия говно.
(в сторону) Кесарь жаден, он на флот
Как на паперть подает,
Вот сюда народ приличный
Воевать и не идет.
А теперь-то им сюрприз.
Хосс, молчите. Мой каприз -
Деньги все раздать команде,
Что мы выручим за приз.
Если людям стимул дать,
Будут лучше воевать
И при этом, между прочим,
Наши задницы спасать!
Так, теперь добычу - в порт,
Ну а мы, пока везет,
От Создателя ждем знака -
Вдруг Вальдес тут проплывет?
Вальдесу с похмелья не до веселья, так натанцевался, что полдня б отсыпался, а тут пришли с докладом - выслушать надо, привечать должен каждого, вдруг чего важное? Слушает, страдает, Альмейду поминает.
Вальдес:
Говорите: где, чего?
Мы тут все за одного...
В смысле, нет, один за всех я
Молодец и ого-го-го.
От пиратов я спасу,
На пинках в Закат внесу,
Кто на наших покусился -
Покрошу на колбасу.
Докладайте, я весь ваш,
Всех возьму на абордаж...
Ох, башка!.. Сейчас бы пива!
Понесло же на шабаш...
Офицер:
Тут у нас фрегат пропал.
И не так чтоб очень мал -
Пушек сорок наберется,
Аж почти что линеал.
И еще два - как назло,
Будто ветром унесло.
И не шторм - а то нашли бы
Ну, там, шлюпку, иль весло.
Да еще тут караван
В Хексберг шел из дальних стран
С кэналлийским, вы представьте -
Сгинул, как с утра туман!
Вальдес:
С кэналлийским?! Вот скоты!
Перевешать за хвосты!..
Я имел в виду за шею...
Ох, Рамон, да где же ты?..
Офицер:
Так на море ни следа!
Поглотила их вода!
Я бы рад их перевешать
Хоть на месте без суда!
Только это не пират -
Как же взять ему фрегат?
Не найдется столько пушек,
Я молчу уж про солдат.
Вальдес:
Нешто гуси? Как же так?
Их Кальдмеер не дурак,
А Бермессер - трус несчастный,
Не полезут, да никак!
Офицер:
Я скажу вам без прикрас:
Толку нет от нас сейчас.
Может, девочки помогут?
Отыскали б их на раз!
Вальдес:
Голова болит, дружок.
Нынче я к ним не ходок.
Мне вчерашнего хватило -
Слишком здорово отжог.
Вот чуть что - спаси, Вальдес!
Сам бы на гору полез!
И наплел бы нашим ведьмам
Уважительных словес...
Голова трещит - аж жуть...
Ладно, ладно, сам схожу,
Ну держись, кого поймаю!
Сразу на кол посажу!
Теперь-то Бермессеру в море стало весело. Везучий он больно - команда довольна. И дело спорится, и платят сторицей. Фрошеры прячутся, со страху корячатся, кесарь шлет письма - доволен, мол, миссией. В общем, благодать, жаль, Вальдеса не видать.
Вернер:
Жду я, прямо не дождусь -
Скоро с Бешеным схлестнусь.
И куда вот провалился?
Не утоп ли он, боюсь?
Хосс:
Этот сдохнет, как же, жди!
Нет уж, встреча впереди -
Эта сволочь ближе к Хексберг
Караулит нас, поди.
Вернер:
Хоть я, в общем-то, не трус,
А под Хексберг не попрусь.
Там у них пасутся кэцхен
Или как там эту гнусь.
Хосс:
Ничего, он сам найдет...
Посмотрите-ка вперед!
Зуб даю - сама "Астэра"!
Ох, щас кто-то огребет!
Вернер:
Да неужто? Вот так так!
Хосс, вы струсили никак?
Офицеры! Пушки к бою!
Скоро будет кавардак...
Хосс: (в сторону)
Вот же сволочь! Струсил? Я?!
Ну, Бермессер, ты свинья!
Никакого пиетету,
В смысле, уважения.
Вернер:
Что, готовы? Хорошо.
Я, Вальдес, тебя нашел,
Ну теперь держись, зараза!
Первый залп! Второй пошел!
Как же близко... Ну быстры!
И в обшивке ни дыры...
Вы в кого сейчас стреляли,
Косорукие бобры?!
Ядра в воду - недолет.
Идиоты, кто ж так бьет?!
Ни одно не попадает,
Всех повешу! Где расчет?!
Хосс:
Да не наша в том вина -
Просто на море волна,
Ветер пляшет будто кошка,
Не попасть тут ни хрена.
Это кэцхен! Нам конец!
Перережут как овец!
Тут, представьте, убивают,
Чай не кесарский дворец!
Вернер:
Успокойтесь, капитан,
Это что за балаган?
Истеричная девица!
Фу, разит! Да ты же пьян!
Хосс:
Я не пил! А так, слегка -
Ну касеры два глотка!
Неохота дохнуть трезвым!
Вздернут нас наверняка!
Вернер:
Идиот. Да ты вглядись -
Мы пока что не сдались.
Абордажники, готовься!
Борт о борт уже сошлись.
Вот стремительный урод!
Ну посмотрим, чья возьмет,
С нами справиться непросто.
Да чего ж он так орет?!
"Все вперед! На абордаж!
Скоро гусик будет наш!"
Сам ты гусь, лягушья морда!
Рота, цельсь вон в тот плюмаж!
Сбили шляпу? Ерунда!
Все равно он прет сюда.
Пли! Вон красная косынка!
От кошачая орда!
Адъютант, куда ты прешь?
Да, стреляют, ну и что ж?..
Ах, Создатель! Бедный мальчик!
И погиб ведь ни за грош!
Грустно, криком хоть кричи.
Ну-ка, фрошер, получи
Шпагой в горло, а? Доволен?
Нам сдаваться нет причин!
Бей их, братцы, убивай
И пощады не желай,
Кто за родину подохнет,
Прямиком уходит в рай.
Да какой-такой мудак
Приспустить задумал флаг?!
Хосс, стоять! Убью придурка!
Кто со мной еще? В атак...
Вальдес:
Успокойтесь, кончен бой.
Капитан ваш дорогой
Жизнь спасал себе и людям,
Драгоценнейший вы мой.
Кстати, знаю, слухи врут,
Как вас все-таки зовут?
Не Бермессер же? Представьтесь.
Не сочтите уж за труд.
Вернер:
Да какое дело вам?
Имя Генрих Флютенбрам
Вам едва ли что-то скажет,
Чай я не холтийский кан.
Вальдес:
Что же, я знакомству рад.
И надрали ж вы нам зад!
Хоть врага - а уважаю
Как моряк и как солдат.
Ваш Бермессер - редкий трус
Он ленив и толстопуз.
Вот уж кем бы покормил я
Крабью тещу и медуз!
Говорили, это он
Преступил морской закон.
Я не верю - гусь придворный
Тут не выгребет, пардон.
Хосс:
Ха, не верите? А зря
Не узнали главаря -
Вот он, Вернер фок Бермессер,
Откровенно говоря.
Неуемный сей герой,
Потащил меня с собой,
Вот с чего мы и имеем
Настоящий геморрой.
Он уже который год
Плавать мирно не дает!
Пощадите, талигойцы,
Меня мама дома ждет!
Вальдес:
Так Бермессер - это вы?!
Не сносить мне головы!
Это ж вы какой, простите,
Накурилися травы?
И каких грибов сожрать
Надо, чтоб вдруг смелым стать?
Да ведь вы озолотитесь,
Коль решите торговать!
Вернер:
Ну спасибо, Хосс, родной,
Утопили с головой.
Да, Бермессер. Расстреляйте.
Только всех моих - домой.
Выкуп нужен - заплачу.
Жить, конечно, я хочу,
Только знаю, отдадите
Прямо в лапы палачу.
Вальдес:
Почему же? Не отдам.
Лучше вас повешу сам.
Или подарю команде -
В трюме не хватает дам.
Ладно. Были - в горле кость,
А сейчас пропала злость.
Смельчаков я уважаю.
Проходите. Вы - мой гость.
Пленные в печали - в трюме одичали, а Вернер хоть в каюте, в тепле и уюте все равно грустит - адъютант убит, полкоманды - ко дну, остальные в плену, мечтал об ордене, получил по морде...
Вальдес пить зовет - Вернер не идет, говорит, коли враг, не сдружиться никак. Не хочу, не взыщите, хоть за шкирку тащите. Пока уговорили - так уже и доплыли. Кричит дозорный, мол, земля на горизонте.
Вальдес:
Не успели, жаль! Грущу!
Я домой вас потащу
И уж там-то настоящим
Кэналлийским угощу.
Все же зря я, адмирал,
Трусом вас тогда ругал.
Блюдолиз и хлыщ придворный
В море бы не воевал.
Я проникнуться могу
Уважением к врагу,
Буде он того достоин.
Эх, гульнем на берегу!
Да в порту смотрю, ей-ей,
Многовато кораблей!
Нешто в гости альмиранте
К нам из южных из морей?
Эй, Рамон! А я приплыл!
Я пиратов отловил!
Представляешь, сам Бермессер
Нас вниманием почтил!
Вернер:
Прекратите так орать!
Лучше каждому не знать.
Я тут неофициально,
Не по делу, так сказать.
Не хочу еще одну
Я развязывать войну.
Персонально накажите,
Но не трогайте страну.
Вальдес:
Ладно, ладно, не беда.
Эй, Рамон, иди сюда!
Расскажу такую штуку -
Не поверишь никогда!
Вот, знакомься, ты узнал?
Сам гусиный адмирал!
И, представь, пират, который
Наших давеча гонял.
Развеселые дела!
Говорит, решил бабла
Заработать на продаже
Хоть какого барахла.
Вернер:
Обнищали мы совсем
От финансовых проблем.
Вот икру - да чтоб мне сдохнуть! -
Первый раз за лето ем.
Альмейда:
Ладно, нечего стенать,
Чай не будем убивать.
А дорогу кто оплатит?
Не пешком вас отправлять?
Сколько пленных? Сотни три?
Чтоб до завтрашней зари
Духом вашим тут не пахло.
Брысь! И не благодари.
Вальдес:
Альмиранте, да на кой
Ты суровый-то такой?
Мы хотели выпить вместе
За наш подвиг удалой!
Альмейда:
Кстати, денег дай взаймы,
Чтоб они не до зимы
До границы телепались,
Лошадей менять должны.
Не хватало, ей же ей,
Чтоб видали тут гусей.
Лучше б ты их после схватки
Сжарил словно карасей.
Вальдес:
Альмиранте наш - шутник.
(в сторону) И откуда ты возник?
Лучше б пил на Марикьяре,
Нет, приперся, сразу в крик...
Денег я, конечно, дам,
На коней, одежду, дам...
Ну а что, нелишне будет
Поразвлечься где-то вам.
Кэналлийского налью,
Колыбельную спою.
Петь я, правда, не умею,
Но зато красиво пью!
Задержитесь хоть на день!
Нешто гложет вас мигрень?
Мы поставим этот Хексберг
Вверх ногами набекрень!
Вернер:
Как вернусь в свою страну,
Долг вам тотчас же верну.
Коль Создателю угодно -
Две монеты за одну.
Вальдес:
Эй, да я ж не ростовщик!
Я не требую за щи
Расплатиться как за устриц.
Ты! Вино сюда тащи!
Вот, я вам его дарю
Как пиратов главарю.
Вы почти уже легенда...
Да берите, говорю!
Ежели Создатель даст,
Я еще увижу вас
В неформальной обстановке
Хоть на день или на час.
Вернер:
Рад я буду вам служить:
Воевать или дружить.
Лучше бой с врагом хорошим,
Чем с мерзавцем-другом пить.
Альмейда:
Отправляйтесь. В добрый путь.
Доберетесь как-нибудь.
Сто четыре ветра в парус
И от шторма улизнуть.
Вернер:
Рад знакомству. Напишу.
Не судить меня прошу,
Если кесарь там со злости
Нас покрошит на лапшу.
Добраться несложно, да больно тревожно - кесарь-то гад, похвалит навряд. Несут ему в ухо множество слухов - знает каждый крокодил, что Бермессер учудил! Теперь держися, не даст спокойной жизни. Приехали в столицу - велено явиться, хошь не хошь, а вынь да положь.
Рожа злобная, смотрит холодно - сразу видно, полетят головы.
Кесарь:
Я б велел тебя прибить,
Да молва начнет трубить:
Все же граф, не хрен собачий!
Ну и как с тобою быть?
Иль посечь тебя плетьми?
Или яд себе возьми?
Или просто так повесить
Без особенной возни?
Провалил ты все, что мог!
Прискакал, не чуя ног,
Будто гнался за тобою
Кровожадный осьминог.
Вот и верь теперь в людей!
Что ты скажешь, прохиндей?
Ведь башку срублю со злости!
Оправдайся поскорей.
Вернер:
Облажался, спору нет.
Я готов держать ответ.
Лучше, знаете, мой кесарь,
Не рождаться б мне на свет!
Я надежд не оправдал,
Ваши планы поломал
Гениальные бесспорно!
(в сторону) Леворукий б их побрал!
Я бездарен, я кретин,
Виноват лишь я один,
(в сторону) А не ты с тупой идеей,
Мой бесценный господин!
Я пощады не прошу,
Вашим мненьем дорожу,
Сам себя на гауптвахту
Я немедля посажу.
Фридрих:
Дядя, будь же милосерд!
Он служил нам столько лет
Пусть не слишком он талантлив,
Да верней не видел свет!
Кесарь:
Хорошо, племянник мой,
Только вот чего усвой:
Адмирал теперь Кальдмеер,
А Бермессер - с глаз долой!
Пусть уедет до поры,
Полечиться от хандры.
Скажем, крыша прохудилась
От тропической жары.
Вон отсюда оба-два,
Разболелась голова,
Отдохнуть теперь желаю
У Ее Величества.
Делать теперь нечего, сидит Вернер вечером, вино попивает да беды предрекает.
Вернер:
Кесарь - редкий идиот,
Крабью тещу ему в... рот!
Престарелый маразматик
Сам послал меня в поход!
Мол пойди и принеси!
Да заткнись, да не дерзи...
Я ж ему сказал, гадюке,
Что моих не хватит сил!
Против этого врага
Не гребем мы ни фига,
А Вальдес пообломает
И Кальдмееру рога.
Подожди, придет черед
И любимчик твой просрет
Не какой-нибудь корабль
А вот чтоб не весь наш флот.
Чую, радостного мало
В скором будущем нас ждет.
Тут и сказочке конец,
А кто слушал - молодец.
Прав был Вернер - ждал дриксенцев
Окончательный трындец.
Но о том, увы, друзья,
Вам поведаю не я,
Потому что столько букаф
Написать в стихах нельзя.
А мораль? Морали нет.
Каждый сам дает ответ:
Трус Бермессер или лучше
На дриксенском флоте нет.
Рейтинг: PG-13
Жанр: экшн
Категория: да джен, джен
Размер: 2750 слов
Отказ от прав: мир принадлежит В. Камше.
Примечание: по заявке с ОЭ-феста ВМФ, персонажи на выбор автора. Охота на вторую "Императрикс".
осторожно, стехи!Встал Вернер утром - на душе муторно. Мерзко, хоть вешайся - вызвали к кесарю.
Кесарь на троне в парадной короне. Мрачен, как еж: мол, сейчас огребешь! Вернер раскланялся и приосанился: бойся - не бойся, все равно не скроешься.
Кесарь:
Я подумал тут вчера:
Воевать нам не пора?
Что-то фрошеры наглеют,
В нас плюют из-за бугра.
Плыл недавно наш фрегат,
А навстречу фрошер-гад.
Там грозились нашим флагом
Подтирать свой грязный зад.
Этот, как его, Вальдес -
На грот-мачту, сволочь, влез,
Выражаясь нецензурно:
Мол, гусей он с кашей ест.
Вернер:
Послужить отчизне рад.
Только я ведь дипломат,
Тут нужна же, прямо скажем,
Не подставка для наград.
Пусть Кальдмеер, Шнееталь
Разогнали б эту шваль.
Хоть я флот и возглавляю,
С этим справлюся едва ль.
Кесарь:
Нет уж, друг, давай, вперед.
Пусть тот фрошер огребет.
Проведешь разведку боем,
А потом отправим флот.
Вот сейчас и выезжай.
Пулей в порт! Не возражай!
Коль не справишься с заданьем -
Головы твоей не жаль.
Спорить с этой рожей - выйдет себе дороже. Осталось поклониться да в путь дорогу пуститься. Вернер был мрачен - не ждет его удача.
В Ротфогеле Кальдмеер от счастья немеет: начальству хана и не его в том вина! Радости навалом - быть ему адмиралом. И капитаны рады - будет им награда: они не сомневаются, что Вернер облажается, Кальдмеера повысят - он и их возвысит. Стояли на причале, платочками махали: фрошерам-то проще, пусть топят к крабьей теще.
Вернер:
Как вы думаете, Хосс,
Кой нас Враг сюда занес?
И поможет ли Создатель
С фрошером решить вопрос?
Хосс:
Я б надеяться не стал...
Впрочем, кесарь нас послал -
Может и договорится,
Чтоб Создатель помогал.
Тот Вальдес - он вам знаком?
Я видал его мельком
Черномазый и патлатый
Да и Бешеный при том.
Вернер:
Ладно, Говард, ты не трусь,
Я его и сам боюсь.
Только все равно поймаем
Эту фрошерскую гнусь.
Кесарь - он не скажет зря!
Откровенно говоря,
Просыпаюсь на рассвете
Я, его благодаря,.
(в сторону) Сколь доносов ни пиши,
Если будут дело шить -
Ни за что не придерутся,
Что хвалю не от души.
(снова Хоссу) Кесарь наш - вообще герой.
Сильный, смелый, молодой!
(в сторону) Хоть мудак, конечно, старый.
За него мы все горой!
Хосс: (согласно кивает)
Эта преданность в крови,
Все мы служим по любви...
Что там?! Нешто флаг проклятый
Полоскается вдали?!
Вернер:
Ну, теперь не убежать!
Нам пощады не видать!
Адъютант, готовьте пушки!
Побыстрее, вашу мать!
И повесь торговый флаг -
Будто мы тут просто так:
Безобидные купчишки,
С нами справиться пустяк.
Если что - на абордаж.
Нас четыре сотни аж!
Что-нибудь глядишь поможет,
Не Создатель - так кураж.
Разберемся... И глядишь
Не уроним наш престиж.
Вот он, фрошер, на ладони -
Бей его куды хотишь.
Бермессер храбрится - совсем, мол, не боится, а коленки дрожат - никуда ж не сбежать! Такое горе - до горизонта море, а земля хоть близко, да нырни вниз-ка! И фрошеры рядом, утопят же, гады!
Вернер:
Так, подходим. Ну, держись!
Пушек тридцать там, кажись...
Поворот! Орудья к бою!
Продадим дороже жизнь!
Залп! Ага, не ждали, да?!
Хосс, и что за ерунда?!
Побыстрее заряжайте!
Ну держитесь, господа...
Полным лагом! В корпус бей!
Да по палубе... Скорей!
Вот они сейчас очнутся,
Да и вломят нам люлей.
Ха, мне нравится такой
Скоростной и верный бой.
Ну, держись, Вальдес проклятый,
Поквитаемся с тобой!..
Ай! Теперь они по нам!
Дым и грохот, шум и гам!
Вот Кальдмееру на зависть
Заработаю я шрам...
Что там с мачтой?! Уфф, стоит.
Хосс, окститесь, что за вид?
Ах, вам страшно? Ну мне тоже.
Мать! Ядро сюда летит!
Ох, Создатель... Хосс, нужны
Запасные вам штаны?
Нет, вот я - не обосрался!
Мне вообще-то хоть бы хны!
Ружей треск и пушек гром,
Доски, щепки, прочий лом...
Ранен? В трюм! А трупы - за борт,
Завтра утром отпоем.
Абордажники, готовсь,
Сколько вас там собралось.
Пистолеты, сабли к бою!
Перетрусили, небось?!
Захватить! И раздолбать!
Шевелитесь, вашу мать!
Ой... За кесаря и Дриксен! -
Вот что я хотел сказать.
Кровь по палубе рекой...
Кесарь-кесарь, вот на кой
Вам сдалась такая драка,
Глупый и жестокий бой?!
Ха, сдаются! Спущен флаг!
Победили только так!
Всех вязать! И в трюм сгоняйте!
Фрошер, видно, слабый враг.
Или я такой талант,
Даром что придворный франт?
Хосс, поправьте вашу шляпу.
Не тряситесь, адъютант.
Все, представьте, позади.
Живы мы, как ни крути,
Да еще идем с победой,
Будем мы теперь в чести.
Ну, хотя бы при деньгах,
Заработаем мы - страх,
Что получим за корабль
То поделим на паях.
Я богат, мне все равно,
А команде-то давно
Ни копейки не платили,
Да провизия говно.
(в сторону) Кесарь жаден, он на флот
Как на паперть подает,
Вот сюда народ приличный
Воевать и не идет.
А теперь-то им сюрприз.
Хосс, молчите. Мой каприз -
Деньги все раздать команде,
Что мы выручим за приз.
Если людям стимул дать,
Будут лучше воевать
И при этом, между прочим,
Наши задницы спасать!
Так, теперь добычу - в порт,
Ну а мы, пока везет,
От Создателя ждем знака -
Вдруг Вальдес тут проплывет?
Вальдесу с похмелья не до веселья, так натанцевался, что полдня б отсыпался, а тут пришли с докладом - выслушать надо, привечать должен каждого, вдруг чего важное? Слушает, страдает, Альмейду поминает.
Вальдес:
Говорите: где, чего?
Мы тут все за одного...
В смысле, нет, один за всех я
Молодец и ого-го-го.
От пиратов я спасу,
На пинках в Закат внесу,
Кто на наших покусился -
Покрошу на колбасу.
Докладайте, я весь ваш,
Всех возьму на абордаж...
Ох, башка!.. Сейчас бы пива!
Понесло же на шабаш...
Офицер:
Тут у нас фрегат пропал.
И не так чтоб очень мал -
Пушек сорок наберется,
Аж почти что линеал.
И еще два - как назло,
Будто ветром унесло.
И не шторм - а то нашли бы
Ну, там, шлюпку, иль весло.
Да еще тут караван
В Хексберг шел из дальних стран
С кэналлийским, вы представьте -
Сгинул, как с утра туман!
Вальдес:
С кэналлийским?! Вот скоты!
Перевешать за хвосты!..
Я имел в виду за шею...
Ох, Рамон, да где же ты?..
Офицер:
Так на море ни следа!
Поглотила их вода!
Я бы рад их перевешать
Хоть на месте без суда!
Только это не пират -
Как же взять ему фрегат?
Не найдется столько пушек,
Я молчу уж про солдат.
Вальдес:
Нешто гуси? Как же так?
Их Кальдмеер не дурак,
А Бермессер - трус несчастный,
Не полезут, да никак!
Офицер:
Я скажу вам без прикрас:
Толку нет от нас сейчас.
Может, девочки помогут?
Отыскали б их на раз!
Вальдес:
Голова болит, дружок.
Нынче я к ним не ходок.
Мне вчерашнего хватило -
Слишком здорово отжог.
Вот чуть что - спаси, Вальдес!
Сам бы на гору полез!
И наплел бы нашим ведьмам
Уважительных словес...
Голова трещит - аж жуть...
Ладно, ладно, сам схожу,
Ну держись, кого поймаю!
Сразу на кол посажу!
Теперь-то Бермессеру в море стало весело. Везучий он больно - команда довольна. И дело спорится, и платят сторицей. Фрошеры прячутся, со страху корячатся, кесарь шлет письма - доволен, мол, миссией. В общем, благодать, жаль, Вальдеса не видать.
Вернер:
Жду я, прямо не дождусь -
Скоро с Бешеным схлестнусь.
И куда вот провалился?
Не утоп ли он, боюсь?
Хосс:
Этот сдохнет, как же, жди!
Нет уж, встреча впереди -
Эта сволочь ближе к Хексберг
Караулит нас, поди.
Вернер:
Хоть я, в общем-то, не трус,
А под Хексберг не попрусь.
Там у них пасутся кэцхен
Или как там эту гнусь.
Хосс:
Ничего, он сам найдет...
Посмотрите-ка вперед!
Зуб даю - сама "Астэра"!
Ох, щас кто-то огребет!
Вернер:
Да неужто? Вот так так!
Хосс, вы струсили никак?
Офицеры! Пушки к бою!
Скоро будет кавардак...
Хосс: (в сторону)
Вот же сволочь! Струсил? Я?!
Ну, Бермессер, ты свинья!
Никакого пиетету,
В смысле, уважения.
Вернер:
Что, готовы? Хорошо.
Я, Вальдес, тебя нашел,
Ну теперь держись, зараза!
Первый залп! Второй пошел!
Как же близко... Ну быстры!
И в обшивке ни дыры...
Вы в кого сейчас стреляли,
Косорукие бобры?!
Ядра в воду - недолет.
Идиоты, кто ж так бьет?!
Ни одно не попадает,
Всех повешу! Где расчет?!
Хосс:
Да не наша в том вина -
Просто на море волна,
Ветер пляшет будто кошка,
Не попасть тут ни хрена.
Это кэцхен! Нам конец!
Перережут как овец!
Тут, представьте, убивают,
Чай не кесарский дворец!
Вернер:
Успокойтесь, капитан,
Это что за балаган?
Истеричная девица!
Фу, разит! Да ты же пьян!
Хосс:
Я не пил! А так, слегка -
Ну касеры два глотка!
Неохота дохнуть трезвым!
Вздернут нас наверняка!
Вернер:
Идиот. Да ты вглядись -
Мы пока что не сдались.
Абордажники, готовься!
Борт о борт уже сошлись.
Вот стремительный урод!
Ну посмотрим, чья возьмет,
С нами справиться непросто.
Да чего ж он так орет?!
"Все вперед! На абордаж!
Скоро гусик будет наш!"
Сам ты гусь, лягушья морда!
Рота, цельсь вон в тот плюмаж!
Сбили шляпу? Ерунда!
Все равно он прет сюда.
Пли! Вон красная косынка!
От кошачая орда!
Адъютант, куда ты прешь?
Да, стреляют, ну и что ж?..
Ах, Создатель! Бедный мальчик!
И погиб ведь ни за грош!
Грустно, криком хоть кричи.
Ну-ка, фрошер, получи
Шпагой в горло, а? Доволен?
Нам сдаваться нет причин!
Бей их, братцы, убивай
И пощады не желай,
Кто за родину подохнет,
Прямиком уходит в рай.
Да какой-такой мудак
Приспустить задумал флаг?!
Хосс, стоять! Убью придурка!
Кто со мной еще? В атак...
Вальдес:
Успокойтесь, кончен бой.
Капитан ваш дорогой
Жизнь спасал себе и людям,
Драгоценнейший вы мой.
Кстати, знаю, слухи врут,
Как вас все-таки зовут?
Не Бермессер же? Представьтесь.
Не сочтите уж за труд.
Вернер:
Да какое дело вам?
Имя Генрих Флютенбрам
Вам едва ли что-то скажет,
Чай я не холтийский кан.
Вальдес:
Что же, я знакомству рад.
И надрали ж вы нам зад!
Хоть врага - а уважаю
Как моряк и как солдат.
Ваш Бермессер - редкий трус
Он ленив и толстопуз.
Вот уж кем бы покормил я
Крабью тещу и медуз!
Говорили, это он
Преступил морской закон.
Я не верю - гусь придворный
Тут не выгребет, пардон.
Хосс:
Ха, не верите? А зря
Не узнали главаря -
Вот он, Вернер фок Бермессер,
Откровенно говоря.
Неуемный сей герой,
Потащил меня с собой,
Вот с чего мы и имеем
Настоящий геморрой.
Он уже который год
Плавать мирно не дает!
Пощадите, талигойцы,
Меня мама дома ждет!
Вальдес:
Так Бермессер - это вы?!
Не сносить мне головы!
Это ж вы какой, простите,
Накурилися травы?
И каких грибов сожрать
Надо, чтоб вдруг смелым стать?
Да ведь вы озолотитесь,
Коль решите торговать!
Вернер:
Ну спасибо, Хосс, родной,
Утопили с головой.
Да, Бермессер. Расстреляйте.
Только всех моих - домой.
Выкуп нужен - заплачу.
Жить, конечно, я хочу,
Только знаю, отдадите
Прямо в лапы палачу.
Вальдес:
Почему же? Не отдам.
Лучше вас повешу сам.
Или подарю команде -
В трюме не хватает дам.
Ладно. Были - в горле кость,
А сейчас пропала злость.
Смельчаков я уважаю.
Проходите. Вы - мой гость.
Пленные в печали - в трюме одичали, а Вернер хоть в каюте, в тепле и уюте все равно грустит - адъютант убит, полкоманды - ко дну, остальные в плену, мечтал об ордене, получил по морде...
Вальдес пить зовет - Вернер не идет, говорит, коли враг, не сдружиться никак. Не хочу, не взыщите, хоть за шкирку тащите. Пока уговорили - так уже и доплыли. Кричит дозорный, мол, земля на горизонте.
Вальдес:
Не успели, жаль! Грущу!
Я домой вас потащу
И уж там-то настоящим
Кэналлийским угощу.
Все же зря я, адмирал,
Трусом вас тогда ругал.
Блюдолиз и хлыщ придворный
В море бы не воевал.
Я проникнуться могу
Уважением к врагу,
Буде он того достоин.
Эх, гульнем на берегу!
Да в порту смотрю, ей-ей,
Многовато кораблей!
Нешто в гости альмиранте
К нам из южных из морей?
Эй, Рамон! А я приплыл!
Я пиратов отловил!
Представляешь, сам Бермессер
Нас вниманием почтил!
Вернер:
Прекратите так орать!
Лучше каждому не знать.
Я тут неофициально,
Не по делу, так сказать.
Не хочу еще одну
Я развязывать войну.
Персонально накажите,
Но не трогайте страну.
Вальдес:
Ладно, ладно, не беда.
Эй, Рамон, иди сюда!
Расскажу такую штуку -
Не поверишь никогда!
Вот, знакомься, ты узнал?
Сам гусиный адмирал!
И, представь, пират, который
Наших давеча гонял.
Развеселые дела!
Говорит, решил бабла
Заработать на продаже
Хоть какого барахла.
Вернер:
Обнищали мы совсем
От финансовых проблем.
Вот икру - да чтоб мне сдохнуть! -
Первый раз за лето ем.
Альмейда:
Ладно, нечего стенать,
Чай не будем убивать.
А дорогу кто оплатит?
Не пешком вас отправлять?
Сколько пленных? Сотни три?
Чтоб до завтрашней зари
Духом вашим тут не пахло.
Брысь! И не благодари.
Вальдес:
Альмиранте, да на кой
Ты суровый-то такой?
Мы хотели выпить вместе
За наш подвиг удалой!
Альмейда:
Кстати, денег дай взаймы,
Чтоб они не до зимы
До границы телепались,
Лошадей менять должны.
Не хватало, ей же ей,
Чтоб видали тут гусей.
Лучше б ты их после схватки
Сжарил словно карасей.
Вальдес:
Альмиранте наш - шутник.
(в сторону) И откуда ты возник?
Лучше б пил на Марикьяре,
Нет, приперся, сразу в крик...
Денег я, конечно, дам,
На коней, одежду, дам...
Ну а что, нелишне будет
Поразвлечься где-то вам.
Кэналлийского налью,
Колыбельную спою.
Петь я, правда, не умею,
Но зато красиво пью!
Задержитесь хоть на день!
Нешто гложет вас мигрень?
Мы поставим этот Хексберг
Вверх ногами набекрень!
Вернер:
Как вернусь в свою страну,
Долг вам тотчас же верну.
Коль Создателю угодно -
Две монеты за одну.
Вальдес:
Эй, да я ж не ростовщик!
Я не требую за щи
Расплатиться как за устриц.
Ты! Вино сюда тащи!
Вот, я вам его дарю
Как пиратов главарю.
Вы почти уже легенда...
Да берите, говорю!
Ежели Создатель даст,
Я еще увижу вас
В неформальной обстановке
Хоть на день или на час.
Вернер:
Рад я буду вам служить:
Воевать или дружить.
Лучше бой с врагом хорошим,
Чем с мерзавцем-другом пить.
Альмейда:
Отправляйтесь. В добрый путь.
Доберетесь как-нибудь.
Сто четыре ветра в парус
И от шторма улизнуть.
Вернер:
Рад знакомству. Напишу.
Не судить меня прошу,
Если кесарь там со злости
Нас покрошит на лапшу.
Добраться несложно, да больно тревожно - кесарь-то гад, похвалит навряд. Несут ему в ухо множество слухов - знает каждый крокодил, что Бермессер учудил! Теперь держися, не даст спокойной жизни. Приехали в столицу - велено явиться, хошь не хошь, а вынь да положь.
Рожа злобная, смотрит холодно - сразу видно, полетят головы.
Кесарь:
Я б велел тебя прибить,
Да молва начнет трубить:
Все же граф, не хрен собачий!
Ну и как с тобою быть?
Иль посечь тебя плетьми?
Или яд себе возьми?
Или просто так повесить
Без особенной возни?
Провалил ты все, что мог!
Прискакал, не чуя ног,
Будто гнался за тобою
Кровожадный осьминог.
Вот и верь теперь в людей!
Что ты скажешь, прохиндей?
Ведь башку срублю со злости!
Оправдайся поскорей.
Вернер:
Облажался, спору нет.
Я готов держать ответ.
Лучше, знаете, мой кесарь,
Не рождаться б мне на свет!
Я надежд не оправдал,
Ваши планы поломал
Гениальные бесспорно!
(в сторону) Леворукий б их побрал!
Я бездарен, я кретин,
Виноват лишь я один,
(в сторону) А не ты с тупой идеей,
Мой бесценный господин!
Я пощады не прошу,
Вашим мненьем дорожу,
Сам себя на гауптвахту
Я немедля посажу.
Фридрих:
Дядя, будь же милосерд!
Он служил нам столько лет
Пусть не слишком он талантлив,
Да верней не видел свет!
Кесарь:
Хорошо, племянник мой,
Только вот чего усвой:
Адмирал теперь Кальдмеер,
А Бермессер - с глаз долой!
Пусть уедет до поры,
Полечиться от хандры.
Скажем, крыша прохудилась
От тропической жары.
Вон отсюда оба-два,
Разболелась голова,
Отдохнуть теперь желаю
У Ее Величества.
Делать теперь нечего, сидит Вернер вечером, вино попивает да беды предрекает.
Вернер:
Кесарь - редкий идиот,
Крабью тещу ему в... рот!
Престарелый маразматик
Сам послал меня в поход!
Мол пойди и принеси!
Да заткнись, да не дерзи...
Я ж ему сказал, гадюке,
Что моих не хватит сил!
Против этого врага
Не гребем мы ни фига,
А Вальдес пообломает
И Кальдмееру рога.
Подожди, придет черед
И любимчик твой просрет
Не какой-нибудь корабль
А вот чтоб не весь наш флот.
Чую, радостного мало
В скором будущем нас ждет.
Тут и сказочке конец,
А кто слушал - молодец.
Прав был Вернер - ждал дриксенцев
Окончательный трындец.
Но о том, увы, друзья,
Вам поведаю не я,
Потому что столько букаф
Написать в стихах нельзя.
А мораль? Морали нет.
Каждый сам дает ответ:
Трус Бермессер или лучше
На дриксенском флоте нет.
@темы: таймлайн - предканон
воскресенье, 03 августа 2014
И канон покажется флаффом
Название: И будешь баобабом тыщу лет пока помрешь
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст, драма
Категория: преслэш
Размер: 470 слов
Пейринг: Олаф Кальдмеер/Ротгер Вальдес
Отказ от прав: мир принадлежит В. Камше.
Примечание 1: написано на заявку с феста «III — 23. Вальдмеер. Множество перерождений в разных мирах и временах. Кальдмеер помнит все свои прошлые жизни, а Вальдес нет. Каждый раз искать Ротгера и постоянно то опаздывать, то оказываться по другую сторону баррикад. Хэппи-энд».
Примечание 2: автору фанфика "Новая жизнь" посвящается.
читать дальшеВ разных воплощениях Олафа Кальдмеера и Ротгера Вальдеса звали по-разному, однако они неизменно встречались. И ничем хорошим это не заканчивалось.
Вот однажды Ротгер Вальдес родился котом. А Олаф Кальдмеер стал продавцом шаурмы. Это очень печальная история.
В другой раз котом родился Олаф Кальдмеер. А Ротгер Вальдес – голубем. В той жизни у них не сложилось: сколько Кальдмеер ни пытался завести дружбу, голубь только взлетал выше и гадил ему на голову с самых тонких веток.
В следующей жизни Олаф Кальдмеер стал голубем, а Ротгера Вальдеса угораздило оказаться памятником. Кальдмеер каждый день прилетал к старому другу, кружил над его головой и ласково курлыкал. Однако Вальдес почему-то не радовался. Еще меньше радовался местный дворник.
Олаф Кальдмеер поднапрягся – и тоже стал памятником! Маленький Ротгер Вальдес приносил ему цветы каждый праздник и трогательно клал у подножия. Кальдмеер был счастлив… А потом Вальдес подрос, женился, состарился и умер. А Кальдмеер торчал посреди площади еще 200 лет.
Как-то раз Олаф Кальдмеер родился ясенем в Хексберг, а Хексберг захватили дриксы. Кальдмеер неделю любовался на остекленевшие глаза Ротгера Вальдеса, пока те не выклевали вороны. Ну хоть вместе побыли.
В очередной жизни Олаф Кальдмеер искал Ротгера Вальдеса много лет, но так и не встретил. И только когда правнуки определили выжившего из ума старика в психиатрическую больницу, долгожданная встреча наконец-то состоялась. Главврач сочувственно выслушивал жалобы пациента на молчание старого друга. А Ротгер Вальдес сидел на спинке кровати и печально шевелил длинными усами.
Однажды Ротгер Вальдес работал кассиром в супермаркете и обсчитал Олафа Кальдмеера на 8 рублей 50 копеек. Но Олаф Кальдмеер не обиделся.
Как-то Олаф Кальдмеер завалил Ротгера Вальдеса на экзамене в надежде еще раз встретиться на пересдаче. А Вальдес бросил универ и сбежал на флот. Так у них снова ничего не вышло.
В другой раз Ротгер Вальдес выучился на стоматолога. Еще никогда Олаф Кальдмеер так не проклинал свою несчастную любовь!
Однажды у них почти всё получилось, но в стране как раз запретили однополые браки. В тот раз Олаф Кальдмеер и Ротгер Вальдес умерли в один день.
А вот еще был такой случай. Олаф Кальдмеер стал партизаном, а Ротгер Вальдес его поймал.
- ¿Dónde está tu destacamento?*
- Ты снова не помнишь? Мы же любим друг друга!
- ¿Cuántos de ustedes?**
- Я искал тебя столько жизней!
- ¿Qué armas tienes?***
- Неужели ты меня не узнаешь?!
- ¡Dispara a ese idiota!****
В очередном воплощении у Олафа Кальдмеера был клюв, а у Ротгера Вальдеса крылья. В итоге Вальдес улетел, а Кальдмеер прощелкал.
Однажды Ротгер Вальдес стал магом. А Олаф Кальдмеер – инквизитором.Ом-ном-ном! Романтики, в общем, не получилось.
В следующей жизни Олаф Кальдмеер приплыл захватывать Хексберг, но мучимый совестью за предыдущий раз, ничего путного не сделал, а сам попал в плен.
И был вальдмеер.
Потому что Ротгер Вальдес решил, что проще один раз дать, чем еще сотню жизней бегать от этого зануды.
_____________
*Где твой отряд? (кэн.)
**Сколько вас? (кэн.)
***Каким оружием вы располагаете? (кэн.)
****Расстреляйте этого идиота! (кэн.)
Обзорам
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст, драма
Категория: преслэш
Размер: 470 слов
Пейринг: Олаф Кальдмеер/Ротгер Вальдес
Отказ от прав: мир принадлежит В. Камше.
Примечание 1: написано на заявку с феста «III — 23. Вальдмеер. Множество перерождений в разных мирах и временах. Кальдмеер помнит все свои прошлые жизни, а Вальдес нет. Каждый раз искать Ротгера и постоянно то опаздывать, то оказываться по другую сторону баррикад. Хэппи-энд».
Примечание 2: автору фанфика "Новая жизнь" посвящается.
читать дальшеВ разных воплощениях Олафа Кальдмеера и Ротгера Вальдеса звали по-разному, однако они неизменно встречались. И ничем хорошим это не заканчивалось.
Вот однажды Ротгер Вальдес родился котом. А Олаф Кальдмеер стал продавцом шаурмы. Это очень печальная история.
В другой раз котом родился Олаф Кальдмеер. А Ротгер Вальдес – голубем. В той жизни у них не сложилось: сколько Кальдмеер ни пытался завести дружбу, голубь только взлетал выше и гадил ему на голову с самых тонких веток.
В следующей жизни Олаф Кальдмеер стал голубем, а Ротгера Вальдеса угораздило оказаться памятником. Кальдмеер каждый день прилетал к старому другу, кружил над его головой и ласково курлыкал. Однако Вальдес почему-то не радовался. Еще меньше радовался местный дворник.
Олаф Кальдмеер поднапрягся – и тоже стал памятником! Маленький Ротгер Вальдес приносил ему цветы каждый праздник и трогательно клал у подножия. Кальдмеер был счастлив… А потом Вальдес подрос, женился, состарился и умер. А Кальдмеер торчал посреди площади еще 200 лет.
Как-то раз Олаф Кальдмеер родился ясенем в Хексберг, а Хексберг захватили дриксы. Кальдмеер неделю любовался на остекленевшие глаза Ротгера Вальдеса, пока те не выклевали вороны. Ну хоть вместе побыли.
В очередной жизни Олаф Кальдмеер искал Ротгера Вальдеса много лет, но так и не встретил. И только когда правнуки определили выжившего из ума старика в психиатрическую больницу, долгожданная встреча наконец-то состоялась. Главврач сочувственно выслушивал жалобы пациента на молчание старого друга. А Ротгер Вальдес сидел на спинке кровати и печально шевелил длинными усами.
Однажды Ротгер Вальдес работал кассиром в супермаркете и обсчитал Олафа Кальдмеера на 8 рублей 50 копеек. Но Олаф Кальдмеер не обиделся.
Как-то Олаф Кальдмеер завалил Ротгера Вальдеса на экзамене в надежде еще раз встретиться на пересдаче. А Вальдес бросил универ и сбежал на флот. Так у них снова ничего не вышло.
В другой раз Ротгер Вальдес выучился на стоматолога. Еще никогда Олаф Кальдмеер так не проклинал свою несчастную любовь!
Однажды у них почти всё получилось, но в стране как раз запретили однополые браки. В тот раз Олаф Кальдмеер и Ротгер Вальдес умерли в один день.
А вот еще был такой случай. Олаф Кальдмеер стал партизаном, а Ротгер Вальдес его поймал.
- ¿Dónde está tu destacamento?*
- Ты снова не помнишь? Мы же любим друг друга!
- ¿Cuántos de ustedes?**
- Я искал тебя столько жизней!
- ¿Qué armas tienes?***
- Неужели ты меня не узнаешь?!
- ¡Dispara a ese idiota!****
В очередном воплощении у Олафа Кальдмеера был клюв, а у Ротгера Вальдеса крылья. В итоге Вальдес улетел, а Кальдмеер прощелкал.
Однажды Ротгер Вальдес стал магом. А Олаф Кальдмеер – инквизитором.
В следующей жизни Олаф Кальдмеер приплыл захватывать Хексберг, но мучимый совестью за предыдущий раз, ничего путного не сделал, а сам попал в плен.
И был вальдмеер.
Потому что Ротгер Вальдес решил, что проще один раз дать, чем еще сотню жизней бегать от этого зануды.
_____________
*Где твой отряд? (кэн.)
**Сколько вас? (кэн.)
***Каким оружием вы располагаете? (кэн.)
****Расстреляйте этого идиота! (кэн.)
Обзорам
@темы: таймлайн - канон
понедельник, 12 мая 2014
И канон покажется флаффом
Название: Сказ о том, как товарищ Опанас Калдмерский с казаками воевал, как спасал потом его юный Рупейко, как вешали Виктора Бермесюка, и о других замечательных происшествиях
Рейтинг: PG-13
Жанр: экшн
Категория: каждый понимает в меру своей испорченности
Размер: 5000 слов
Примечание: автор выражает благодарность Mutineer и shepet за беттинг и помощь с матчастью
Действующие лица:
КолгоспКолхоз ім. "Блакитного прапора" біля села Великі Гусинята
ГоловаПредседатель: Опанас Калдмерский
ЗаступникЗаместитель голови: Віктор Бермесюк
Секретар голови: Рупейко Ялинчук
Бабця його: Єлизавета по кличці Людожерка
Парторг: Гаврило Хосич по кличці КатПалач
9 доярок
інші колгоспники: Зепко (прибирає гнійнавоз в корівнику), Онопрій Буряк
Голова місцевої ради: Гордій Лебедюк
жінка його: Мотря Лебедюк
син його: Олесь (шибениксорванец п'яти років від роду)
племінник його, нещодавно приїхавший з Московії: Федір (Федько) Лебедюк
Вільний козачий хутір "Козацька розвага"
атаман: суворий козак Роман Ольмейда
козаки: Ростислав Вальдеско (також відомий як "Марічка" або "Шалена доярка"
батько Салинчук із племінником (малий Салинчук)
Пилип Аларкінь (по кличці БілявкаБлондинка)
інші: Севастіян Берлинко, Антоній Брове, Дем'ян Лозенко, Павло Танок
тітка Юлія (відома на всю область своєю косою та пиріжками)
Луіджи (іноземний журналіст по кличці СлинькоСлюнтяй)
Частина першаМолодой колгоспник Зепко прибирал в коровнике навоз. Больше ни к чему он способен не был и вовсе не завидовал своему другу Рупейке Ялинчуку, служившему секретарем у колгоспного головы, а потому очень удивился, когда тот окликнул его, проходящего по улице, посреди рабочего дня. Тем более, что рядом с Рупейкой стоял сам голова товарищ Опанас, а также заступник его, товарищ Бермесюк, которого Зепко не любил. Бермесюк был заносчив, вреден и брезглив до степени невероятной. Вот и сейчас при виде Зепко он поморщился, поднося к носу вышитую хустинку, хотя навозом вовсе не пахло! Зепко и в баню-то ходил неделю тому, а рубашку вовсе сменил почти только что - позавчера. Вот товарищ Опанас наоборот приветливо улыбнулся Зепко, отчего тому сразу стало хорошо.
- Представь, - пожаловался Рупейко. - К председателю племянник с самой Московии заявился. В модной шляпе, в полутабенековом жилете, а башмаки такие, что дивчине не стыдно на свадьбу надеть. Бабка моя непременно хочет его видеть и требует, чтоб я проводил ее до села.
Бабке Елизавете, прозываемой в народе Людожеркой, не решался перечить и товарищ Опанас, что уж говорить об ее собственном внуке. Если и мог тот в разговоре с близким другом Зепко пожаловаться на вредную старуху, то этим все и ограничивалось.
- Я третьего дня обещался проводить товарища Опанаса на Хеково озеро, ну, там, где мы с тобой с сосны в воду прыгали. Повадилась там якась вражина сети, вишь, ставить для карасей, что мы на развод запустили. А вот как вышло, эх!
Рупейко в сердцах махнул рукой. На товарища Опанаса он только что не молился. Ходил за ним как хвост за лисой, поди и спал бы на пороге, если б голова его по вечерам домой не прогонял.
- Подсобите уж, товарищ, - улыбка товарища Опанаса заставила Зепко расправить плечи. Ему - ему! - доверили провожать колгоспного голову с заступником на важное дело. Они уберут чужие сети, а если повезет - то и отловят злобного вредителя. Вся земля на дюжину верст окрест, вместе с лесами, горами и озерами, исключая только село да прилегающие огороды, принадлежит колгоспному хозяйству - это Зепко знал твердо.
Устроят они вредителю небо с овчинку, только бы поймать его! Зепко вернется в коровник героем, не исключено даже, что с благодарностью от самого председателя, тогда и Параска с Одаркой...
Сладкие мечты Зепко прервал насмешливый голос Бермесюка:
- Идемте же, шановне панство!
Попрощавшись с грустным Рупейкой, Зепко, гордый своим званием проводника, двинулся было вперед по улице, но снова был одернут Бермесюком:
- Нешто мы с тобой, Опанас, и до околицы сами не дойдем?
Товарищ Опанас только хмыкнул, и Зепко, покраснев до самой макушки, остановился, пропуская голову с заступником вперед, а затем пошел следом.
Поля начинались сразу за околицей колгоспной усадьбы. Золотые пшеничные колосья волнами ходили под ясным небом, и товарищ Опанас одобрительно кивал, глядя на тяжелые четырехгранные головки. Даже Бермесюк, кажется, сбросил свой обычный высокомерный вид, и распахнул полы свитки, спасаясь от наступающей жары.
А солнце пекло все сильнее, и скоро вынужден он был вовсе снять свою щегольскую свитку, обшитую синим галуном, да и Зепко, хоть и был только в сорочке, почувствовал себя калачом в бабкиной печи. Товарищ Опанас же шагал с прежней невозмутимостью, будто жара не имела на него никакого воздействия. Но, кажется, и он облегченно вздохнул, когда все трое вошли под сень рощи, за которой начиналось Ивовое озеро. Здесь бабка Людожерка собирала нечуй-ветер и канупер, а на озеро бегала купаться и водить хороводы сельская молодежь. Здесь же на Летний излом отчаянные головы искали цветок папоротника, заслуживая выговоры от парторга Хосича, перед каждым праздником сгоняющего сельчан на лекции о вреде народных суеверий.
Два дня тому назад над рощей прошла гроза, поэтому теперь тропа оказалась завалена сломанными ветками. Через иные можно было переступить, другие приходилось оттаскивать. Бермесюк то и дело вытирал вспотевший лоб. Вышитая хустинка его стала теперь мокрой насквозь.
И зачем взяли мы его с собой? - думал недовольно Зепко, таща с тропы очередной сук, - Сидел бы уже в конторе или шел к председателевой Мотре в гости, пока сам председатель пьет с Людожеркой водку, настоянную на вишневых косточках, да жалуется на щеголя-племянника. Племянник Федько учился три года в Московии, да вернулся - что твой петух! Выступает по селу, заложив большие пальцы в проймы полутабенекового жилета, и сам Леворукий ему не брат. Даже Мотря, председателева молодка, вроде как засматриваться на родича стала. Так будет жаловаться председатель Людожерке, но и она, и все на селе знают, что Федько - не Федько, а ходит к Мотре каждую неделю Бермесюк. Особливо если председатель в город едет, на ярмарку или по делам, так и, глядишь, сидит этот надутый гусь в председателевом саду да гоняет с председателевой женой чаи с мнишками, а после уходят они в дом, и что делают там - неведомо.
Но к Мотре Бермесюк нынче не пошел, а увязался якихось кошек за головой, и Зепко, хошь - не хошь, придется делить с ним славу.
"У-у, вражина, гусь толстозадый" - буркнул себе под нос Зепко, да, видать, недостаточно тихо, потому что, обернувшись, увидел злющего Бермесюка, кажущего ему кулак. В тот же момент окликнул их товарищ Опанас:
- Смотрите-ка, товарищи!
Тропинка уходила круто вниз, и там, за деревьями виднелась человеческая фигура, стоящая по колено в воде. Послышалась веселая песня:
"Засвистали козаченьки
В похід з полуночі,
Виплакала Марусенька
Свої ясні очі".
Слуха и голоса у певца не было и на копейку, зато орал он не меньше, чем на пять золотых гривен.
- Нешто казак? - удивился Бермесюк, сунув в карман мокрую хустинку и по-простому вытирая лоб рукавом.
Опанас нехотя кивнул.
- Похож. Не сидится им на хуторе, даром, что обещали носа не высовывать. Все вольницу подавай, все земли окрест своими считают!
Казак был один, а это значило, что колгоспники справятся с ним без труда. Товарищ Опанас и троих таких скрутит, а уж если Зепко подсобит!.. И Бермесюк, так и быть, сгодится - сети распутывать, в село рыбу тащить.
Идти, однако же, все равно стали медленнее, чтоб не спугнуть раньше времени удалого певца. Пришлось свернуть с тропы - Зепко вывел спутников на пригорок, откуда озеро виднелось как на ладони.
Солнце блестело на бритой голове и загорелых плечах казака, выбиравшего рыбу из сетей. Черный оселедец его был намотан на ухо. Богато расшитая сорочка валялась неподалеку на траве рядом с испачканными грязью сапогами.
Товарищ Опанас задумчиво поглаживал шрам на щеке, мысленно составляя план кампании.
- Вот что, товарищи, - наконец сказал он, будто и не замечая восторженного взгляда Зепко, который ловил каждое слово. - Ты, Виктор, постой на здешней тропе, а мы обойдем до дороги, которая ведет на казачий хутор. Если что - погонишь его на нас.
Вот уж делать казаку нечего, как бежать навстречу Бермесюку! Зепко приосанился. Наверняка вредитель бросится к своему хутору, тут-то они с товарищем Опанасом его и накроют!
Бермесюк молча кивнул, надел свитку, которую до того держал в руках и скрестил руки на груди, готовясь наблюдать. Доволен, небось, что за него всю работу сделают, ну так Зепко не против! Зато и слава вся достанется товарищу Опанасу и его верному помощнику!
- Идем, - товарищ Опанас улыбнулся, и Зепко понял, что готов не только скрутить наглого казака в бараний рог, но и разнести по камешкам весь ихний хутор, если только попросят его об этом.
Пока они обходили озеро, казак выбрал всю рыбу, одобрительно встряхнул полный садок, и принялся растягивать сети заново.
До предназначенного для засады места осталось несколько шагов, когда над солнечной озерной гладью разнесся отчаянный вопль Бермесюка. Товарищ Опанас удивленно обернулся, недоумевая, что заставило того не дожидаясь сигнала выдать свое расположение. Бермесюк размахивал руками и показывал на что-то за спиною Зепко. Тем временем казак в озере выпрямился во весь рост и смотрел на колгоспников, насмешливо прищурившись.
- Нешто сам пан Опанас? - басом прогремело сзади, заставив Зепко подпрыгнуть. Оглянувшись, он увидел здоровенного казачину в распахнутой на груди сорочке и шароварах таких широких, что можно было унести в них весь колгоспный урожай яблок, взбреди кому-нибудь в голову такая блажь.
- Здорово, товарищ Ольмейда, - оборотившись, спокойно ответил товарищ Опанас. Гордость за это спокойствие охватила Зепко.
- Мы тебе, пан Опанас, не товарищи. Мы на этой земле - паны. Испокон веку была она козацкой, ею и останется, а холопам вроде тебя и твоего Бермесюка, сгинуть надо бы отсюда к кошачьей матери. Чтоб и следа вашего поганого тут не осталось, как росы на траве не остается.
Нахмурился товарищ Опанас.
- Ты меня, товарищ Ольмейда, не пугай, я и сам напугать могу. А только гнали вас с общественной земли, и гнать будут. Скоро вашей Козацькой розваге ...
Молодецкий свист заглушил его речь, и все увидели, как ломится через подлесок Бермесюк, а за ним с шашками наголо несутся два казака. Впрочем, бежать далеко они не стали - в лесу саблей не размахаешься - а только дождались, когда жертва их скроется за деревьями, повернулись друг к другу и весело расхохотались, спугнув пролетавшего дрозда.
- Трус твой Бермесюк, пан Опанас, - хохотнул Ольмейда, - не можно доброму козаку с таким драться, чести в этом нет. Посему - хай вин тикае, а с тобой разговор будет особый.
- Я готов.
Товарищ Опанас сбросил свитку, оставшись, как и казак, в сорочке, и принялся засучивать рукава.
- Силы в тебе, товарищ Ольдмейда много, это я не спорю, а вот ума...
Казак оскалил зубы и принялся отстегивать саблю, а товарищ Опанас бросил через плечо:
- Уходи, Зепко. Передай... да нет, не нужно. Бермесюк все равно по-своему расскажет.
Этот расскажет! Переврет так, что молоко во всех кадушках до срока скиснет. Скажет, один, мол, с казаками сражался, сети порвал да рыбу выпустил. А на товарища Опанаса напраслину возведет! Озеро-то глубокое, все секреты скроет. Не найдут нынешнего голову, Бермесюка новым поставят, а ему, гусю надутому, только того и надо! И побежал бы Зепко к председателю, правду всю обсказать, да как товарища Опанаса одного оставить?!
- Не уйду я! Не уйду!
- Тю. Ты слухал бы, хлопче, що батька каже, - ласково произнес над ухом незнакомый голос, а в следующий миг звезды рассыпались перед Зепко, и мир померк в глазах его.
Частина другаТрусом Виктор Бермесюк не был. А как тут не сбежать, когда бьет сквозь листву солнце, сверкая на лезвиях сабель, от свиста закладывает уши, а на загорелых бешеных лицах написана веселая, бесшабашная злость? Затяни потуже пояс, да и беги, что есть сил, пока не стихнет вдали громкий молодецкий хохот.
Вольный хутор, прозванный его же обитателями "Козацька розвага", рыбьей костью в горле застрял и у колгоспников, и у самого председателя. Давно, давно мечтал он выписать из города регулярную часть, чтоб смели наконец наглую казачью вольницу - да прошение составить все недосуг было, находились другие дела. А может и не в том вовсе заключалась трудность, а просто чувствовал председатель, что малой кровью тут не обойдется. Таких соседей трогать - что осиное гнездо ворошить, себе дороже выйдет!
Понимая так, выслушал он обстоятельный рассказ Бермесюка, едва лишь тот отдышался и смог говорить, и постановил ничего пока не предпринимать. Вот если и вправду случится что-нибудь нехорошее с товарищем Опанасом, если будут получены тому неопровержимые доказательства, тогда и станем дело двигать. А пока отдохнуть бы вам, товарищ Виктор Касьянович, чаю испить да сил набраться. Вот уж и Мотря чашки несет...
Что бы ни болтали на селе досужие языки, председателеву молодую жену, девку ладную, но глупую, заступник Бермесюк не любил, ходил к ней исключительно по казенной надобности. Председатель был зажимист, лишних пару отрезов ребятне на сорочки у него по неделе выписывали, а любимой жинке он за милую душу уступал, когда только та попросит. Выпьет с Мотрей чаю раз Виктор Касьянович - глядишь, новые хомуты для лошадей привезли, выпьет два - доярки новыми ведрами щеголяют.
Вот и пришлось ему снова чай с вареньем пить, да подгоревшие мнишки есть - хозяйка из Мотри была неважная. А только председатель все равно в город отправляться не захотел. Вот будет проезжать мимо товарищ урядник - тогда и обскажем ему все в лучшем виде, пусть сам решает, кого казнить, кого миловать. А товарищ Опанас да товарищ Зепко... что поперек батьки в пекло скакать? Может, сами еще вернутся.
Бермесюку, однако же, было неспокойно. Вернувшись в колгоспную усадьбу, он стал бродить вдоль околицы, поглядывая на дорогу - не скачут ли по ней с шашками наголо казаки?
Но казаки не скакали, а день, меж тем, клонился к вечеру. Дрожал в теплом воздухе терпкий аромат полевых цветов, оглушительно стрекотали в траве кузнечики, ругался злющий Рупейко, запертый предусмотрительной матерью в сарае, чтоб не понесло его на ночь глядя спасать любезного сердцу товарища Опанаса.
Бермесюк сорвал у плетня колосок - парторг Хосич провозгласил "месячник здоровья", одна лишь выкуренная люлька угрожала строгим выговором, ох не зря, не зря Хосича Катом прозвали! - и жуя его, наблюдал, как неспешно пылит по дороге колгоспное стадо. Впереди было видно щелкающего кнутом пастуха Оноприя Буряка, а вскоре стало его и слышно:
- Эх да тебя так и так три раза, курва ты глупая, куды прешь, чтоб твоему батьке в Закате, тудыть его, люто икалось! Чтоб его, подлюку, твари закатные во все места...
Дальше шло совсем уж неприличное. Бермесюк усмехнулся и, выплюнув изжеванный колосок, взял себе новый. Пастух Оноприй считался лучшим в округе умельцем по части ругательств, и когда он, пьяный, проходил по улице, матери затыкали малым детям уши.
- Сюды! Сюды правь, скотына безмозглая, Леворукий тебе под хвост, через ухо да в копыто! Что уставилась, гусей жирных не видала? Н-но, пошла!
Бермесюк зло сплюнул. Оноприй не любил заступника головы, и не упускал случая об этом напомнить, да так, что и придраться было нельзя. В самом деле, мало ли гусей по усадьбе гуляет?
"Смотри, змея подколодная, припомню на следующем собрании, как ты к рупейковой мамаше по ночам лазишь!" - мрачно подумал Бермесюк, прикрываясь рукавом от пыли.
Стадо утянулось в коровник. Золотая пыль, танцуя в теплых солнечных лучах, оседала на дорогу. Зазвенели ведра - бабы спешили на вечернюю дойку. Потянуло навозом. Привычные звуки и запахи совершенно успокоили Бермесюка, совсем уже собрался он идти ужинать, как заметил в поле незнакомую дивчину. Статная красавица быстро шла, одной рукой раздвигая колосья, другой теребя на высокой груди косу - не слишком длинную, зато перевитую яркими стричками, увидев которые, щеголиха Мотря померла бы от зависти. Бермесюк залюбовался невольно ладной фигурой и смуглым личиком, а дивчина, между тем, подойдя ближе, сверкнула черными очами и лукаво улыбнулась, показывая ровные белые зубки. От этой улыбки у Бермесюка потеплело на сердце.
- До Параски-доярки я, товарищ, - голос у дивчины был низкий, приятный, и Бермесюк был рад его слышать, хотя никакого вопроса не задавал. Пожелав гостье доброго вечера, он посторонился, а потом смотрел ей вслед - Параска в это время как раз шла в коровник. Встретившись, подруги обнялись и расцеловались в обе щеки, а затем скрылись за скрипнувшей дверью. Подумав мимоходом, что надо бы напомнить Зепко промазать петли, Бермесюк отправился домой ужинать.
Опустилась на землю бархатная летняя ночь. Зажглись в небе ясные звезды, выкатилась из-за горизонта луна, посеребрила пшеничное море. Ни единого огня не светилось в колгоспной усадьбе, зато слышно было, как ругается с женой пастух Оноприй, сумевший напиться водки, пока лазил за картоплей в погреб. Наконец, в сердцах огрев пьяницу по лбу сковородой и выгнав его из хаты, дражайшая половина ушла спать, и слышно было, как Оноприй, сонно поминая Леворукого, устраивается на лавке у плетня. Скоро затих и он.
Говорят, что людям с нечистой совестью плохо спится по ночам. Если судить по этой мудрости, Виктор Бермесюк был праведнейшим из праведных, ведь слаще него не спал никто во всем колгоспе. Ладонь уютно покоилась под щекой, пуховая перина приняла уставшее тело, соревнуясь с вышитым байковым одеялом, кто ласковее обнимет и лучше согреет хозяина. Одинокое перышко из подушки, кружась в лунном луче, опустилось на пол - и Бермесюк вдруг проснулся. С трудом оторвав от постели сонную голову, он недоуменно посмотрел сначала на перышко, потом в окно, силясь понять, что же прервало его мирный сон. За стрекотом сверчков послышался насмешливый голос:
- Его, говоришь, хата?
Рассыпался колокольчиком девичий смех.
- Його, його. Та пидемо швидше, побачать!
Бермесюк нахмурился, подозревая некий урон, который могли нанести его хозяйству ночные гости. Или хуже того, хозяйству общественному, за которое он в отсутствие головы особенно радел.
Надевши быстро шаровары и натянувши сапоги, Бермесюк выскочил из хаты, но только успел увидеть, как мелькнули за околицей две высокие фигуры.
"Врешь, не уйдешь, кошача сила!" - решил Бермесюк и бросился следом.
Но когда он, покряхтывая, добежал до околицы, ночные гости растворились уже в пшеничном море. Плюнув с досады, Бермесюк повернул было обратно, но тут приметил еще один силуэт, крадущийся за сараи.
- Та сколько ж вас тут!
Подозревая нашествие казаков, Бермесюк совсем уж было собрался бежать за пастухами, но потом решил, что лучше он сначала поймает хоть одного вредителя, иначе будет выглядеть заполошной бабой, про которую язва Оноприй не преминет сочинить очередную матерную частушку.
Перехватить вредителя в усадьбе Бермесюк не успел - тот вышел в поле. Хотя тот, кажется, и не подозревал о предследователе - уверенно шагал через серебрянную от лунного света пшеницу, ничуть не скрываясь и не оглядываясь назад. Это позволило Бермесюку подобраться довольно близко. В идущей фигуре показалось ему что-то знакомое, казаками тут, похоже, и не пахло. Достигнув опушки леса, вредитель наклонился взять что-то на земле, и Бермесюк наконец узнал ночного гулену.
- Как вам не стыдно, товарищ Ялинчук!
Рупейко отпрыгнул, выронив подобранную палку, оглянулся и сплюнул в сердцах. "Принесли же твари закатные эдакую пакость!" - читалось в сердито блестящих глазах его, и Бермесюку сразу захотелось дать юному нахаленку по шее.
- Приказ товарища предстедателя нарушаете? - хмуро спросил он, подходя ближе. - Бабця-то с мамкой все очи, глянь, выплачут по дураку непутевому... - и воспользовавшись замешательством Рупейка, схватил того за ухо.
Рупейко взвыл, выпалив такую конструкцию, что и Оноприй бы позавидовал. За что получил еще тычок в спину.
- Колгоспную пшеницу, значит, топчете? - продолжал Бермесюк, ведя нарушителя вдоль леса. - Добрым людям спать не даете?
Рупейко извивался угрем, но вырваться не мог, зато цеплялся за всякую попадающуюся веточку и чтоб не травинку, не желая возвращаться в опостылевший сарай. Людожерка, поди, с утра горячих всыплет!
- Предатели! Трусы! Я за товарища Опанаса жизнь бы отдал, а вы...
- А мы не только о себе думаем, а о том, что нельзя казаков на колгосп натравливать, что и товарищ Опанас бы также поступил, не только свои героические мечтания видя...
Он говорил что-то еще, не вслушиваясь уже в собственные речи, тогда как взгляд его приковали двое, лежащие впереди под ракитовым кустом. Тела двигались в едином ритме, ветви ракиты качались, белая сорочка, брошенная на них, развевалась на ночном ветру, как парус. Рядом висели две юбки.
- Ось же пришелепуваті баби! - прошептал Бермесюк, от изумления выпуская рупейкино ухо. - Зовсім з глузду з'їхали!
Тут перевитая лентами коса одной из дивчин дернулась и соскользнула в траву, будто змея, обнажая бритую голову с оселедцем.
- Це ж парубок! - воскликнул Рупейко, и парубок в то же время сел, бездумно поправляя покосившуюся под сорочкой грудь. Оставшаяся на земле доярка Параска повела шалыми глазами, но увидев нежданных гостей, взвизгнула, и кое-как схватив в охапку одежду, бросилась в пшеницу. Рупейко с Бермесюком согнуло пополам от хохота.
- Ось кошача сила...
Отсмеявшись и протерев глаза от выступивших слез, Бермесюк разглядел невозмутимо натягивающего юбку казака - и узнал вдруг дивчину, что так ласково улыбалась ему вечером у околицы.
- А вы ж с Розваги! - всунулся тут Рупейко. - А товарищ Опанас... Опанас Кальдмерский, голова наш! вы его видели?
- Видел пана Опанаса, как не видеть! - казак подобрал с земли косу и весело подмигнул ошалевшему Бермесюку. - Сказал бы, что велел он вам кланяться и здоровья желал, но брехать не буду - не велел. Не до того нынче пану Опанасу.
- Он убит? Ранен? Что?..
Рупейко походил на потерявшую цыпленка наседку, заглядывающую во все углы птичьего двора и кудахчущую от расстройства.
- Домой не дойдет, - серьезно ответил казак, хотя в черных глазах его искрилось веселье. - Могу проводить до него, если желаете.
- Я готов! - тут же согласился дурак Рупейко, и Бермесюк недовольно поморщился.
Но казак уже сам подхватил его под локоть, настойчиво прижимая к себе. Бермесюк дернулся было, да не вышло - хватка у "дивчины" была железной.
- А пойдемте-ка с нами, пане заступник. Негоже малую дытыну одну пускать, вдруг ведьма какая съест?
Казак хохотнул, слыша обиженное бурчание "дытыны" Рупейко.
- Откуда...
- Кто ж не знает Виктора Касьяновича, пана заступника коглгоспного головы? Я уж не так известен, так что позвольте представиться - вольный казак Ростислав Вальдеско.
- Добре, добре, - растерянно пробормотал Бермесюк.
Тоскливо сделалось вдруг ему. Может и нет в живых уже Опанаса и Зепко. Зарубили их казаки да в то озеро и спустили, и его, Бермесюка, спустят, висельники, сам Леворукий им не брат. Никого не боятся, только бы вредить добрым людям! Зарубят шашками и спляшут на костях... Дурак Рупейко за своим Опанасом хоть Леворукому в пасть полезет, туда ему и дорога, а самому бы пожить еще хочется, эх...
Так угрюмо думал Бермесюк, тащась под руку с вольным казаком Ростиславом Вальдеско сквозь ночной лес, и не радовали его ни свежий воздух, напоенный ароматом влажной травы, ни пение соловья, ни звездочки, приветливо глядящие сквозь густую листву. Хотелось только оказаться сейчас дома, на перине под уютным одеялом. И клял он неуемное свое любопытство и жажду справедливости, через которые придется ему претерпеть горькие муки. Если и не убьют казаки, то опозорят так, что вовек не отмоешься.
Вальдеско посмеивался на бесконечные вопросы Рупейка, которому не терпелось увидеть товарища Опанаса, но толком ничего не говорил. Бермесюк невольно прижимался к теплому боку - холодало.
Лес поредел и сошел на нет, впереди показался освещенный полудюжиной костров казачий хутор. Там не спали. В саду у самой большой хаты стоял длинный стол, уставленный бутылями и явствами, за ним орали песню не менее дюжины казаков в праздничных свитках. Еще двое шли по двору вприсядку, высоко вскидывая ноги в блестящих сапогах.
Дородная баба несла через улицу блюдо с пирожками - да так и встала, заметив гостей. Сунув блюдо идущему мимо парубку, она уперла руки в бока и шагнула навстречу. Поглядев на ее широкие нахмуренные брови, Бермесюк на всякий случай шарахнулся в сторону, но бабе не оказалось до него дела.
- Ростислав! - гаркнула она, да так, что перекрыла голосом крики пирующих. - Ты что ж, шибеник, вытворяешь, стыда на тебя нет?! Дивчиной обрядился, парубка привел - не казак, а гайифец нечестивый!
Еще звон в ушах не стих от этого крика, как Вальдеска уже не было рядом - только мелькнула его девическая сорочка за яблонями, да лунный свет блеснул на бритой голове. Баба однако не успокоилась, а двинулась следом с явным намерением поймать "шибеника" и оттаскать его за оседелец.
А перед гостями уже вырос длинный казак с обвислыми светлыми усами и, поведя грозными очами, спросил:
- Это кто ж вы такие будете?
Не успел Бермесюк ответить, как удалявшаяся баба кинула через плечо:
- Вальдеска друзья, привел, вишь, шибеник...
Дальнейшее ее ворчание потонуло в застольных песнях, которые разные исполняли пирующие в одно и то же время, но длинного казака такая рекомендация успокоила. Подхватив Бермесюка и вертевшего головой в поисках товарища Опанаса Рупейку под руки, длинный повлек их к пиршественному столу.
Тут Рупейко вскрикнул неразборчиво и, вывернувшись, бросился вперед, к знакомой фигуре, сидевшей на траве под яблоней. Товарищ Опанас имел вид больной и несчастный. Глаза его были полуприкрыты, губы с трудом шевелились, будто силясь произнести последнюю волю, рука то и дело приподнималась, стремясь поддержать валящуюся на бок больную голову - но тут же безвольно опадала назад.
Товарищ Опанас Калдмерский был жестоко, беспробудно пьян.
Хлопоты Рупейка не произвели на него никакого действия, и только когда, сжалившись смотреть на это печальное зрелище, длинный принес ледяной воды из колодца и вылил товарищу Опанасу на голову, тот сумел приподнять тяжелые веки и бессмысленно улыбнуться знакомым лицам. Тут же ему поднесли чарку, произведшую волшебное действие - Опанас закашлялся, поминая закатное пламя, потом с помощью верного Рупейка сумел все-таки подняться и потащиться обратно за стол. Там встретили его радостными возгласами. Наполнились горилкой чарки, возникло, словно из ниоткуда, большое блюдо с книшами и паляницами, и пир пошел своим чередом.
Суровый казак Роман Ольмейда лично поднес Бермесюку большую чарку, так что не выпить было невозможно, а вернувшийся уже в казачьем облачении Вальдеско сунул под руку глечик с солеными рыжиками.
Разбуженный шумом, лежащий физиономией в стол чернокудрый парубок поднял лицо и посмотрел на Бермесюка. По чрезмерно смуглому лицу его блуждала загадочная улыбка.
- Это иноземный журналист, - пояснил Бермесюку Вальдеско. - Луи... Лут...
- Слынько! - бас Ольмейды перекрыл на мгновение гам застолья. - Скажи, а что, горилка в твоем Фельпе есть?
- В Фельпе, - ответствовал журналист, подняв важно длинный палец, - всё есть!
После чего снова рухнул лицом в стол и, кажется, даже захрапел.
Бермесюк усиленно закусывал грибами, потом увидел рядом тарелку с мнишками и притянул ее тоже к себе. Пить ему, даже вдали от бдительного Хосича, не хотелось - с непривычки да на голодный желудок развезет в единый миг! Поэтому он налегал на закуску, а исправно наливаемую горилку и варенуху старался незаметно выплеснуть под стол.
Рупейко осоловел почти сразу и, забыв о бесценном товарище Опанасе, который, между тем, снова начал клевать носом, приставал к парубку равных с ним лет, представленого как "малый Салынчук". Заплетающимся языком толковал он что-то о трехпольном земледелии и четырехлетнем плане, присланном из города, которому предстоит поднять урожайность на недосягаемую высоту. Сосед отмахивался только, но потом, дойдя до нужной кондиции, решил поучить нового приятеля курить люльку. Люлька неудачно пыхнула, засыпав стол горячим табаком, а горе учитель получил плюху от хозяина люльки, своего дядьки Хомы Салынчука, сидевшего тут же рядом.
Длинный казак, которого все звали Билявкой видно за странный цвет волос, затеял историю, как Вальдеско за доярками ухаживал. По его рассказу выходило, что влюбился он в девятерых сразу, а как одна из них попросила "принесть ей черевики, что в Московии панянки носют", он тут же и притащил ей башмаки Федька, который племянник председателев - как раз впору пришлись! Казаки хохотали, сам же герой истории, до того подливавший Бермесюку горилки, исчез куда-то, и Ольмейда тоже ушел, а Опанас заснул окончательно, не донеся до рта куска паляницы и уткнувшись носом в вышитый на скатерти мак. Рупейко с малым Салынчуком, обнявшись, орали непристойную песню, которую им по малолетству и знать-то было не положено. Но дядька Салынчук уже забыл о племяннике, найдя себе новое развлечение.
- Ты глянь, що робит, кошача сила! - железная рука его перехватила Бермесюка, выплеснувшего под стол очередную порцию горилки, за запястье и сжала так, что затрещали кости.
Казаки все поворотились к нему.
- Ишь удумал, добрую горилку закатным тварям выплескивать!
- Не делают так добрые люди, - веско заявил длинный Билявка.
- Не делают, не делают! - подхватили казаки. - Добрый человек - он горилки выливать не станет, а кто льет понапрасну - враг добрых людей!
Тот враг, Враг - так незаметно к слову приросла большая буква, шум усилился.
- Да то ж сам Леворукий! - крикнул кто-то.
Казаки отхлынули, образовав вокруг испуганного таким поворотом Бермесюка свободное пространство, но не успел он выбраться из-за стола, как набросились на него и скрутили за спиной руки.
- Ишь, ховается! Тримай його, хлопцы!
Бермесюк растерянно оглядывался по сторонам, видя вместо веселых собутыльников озлобленные рожи, и не находя средь них ни одной сочувствующей, а его уже пригнули и поволокли вон из сада, продолжая рассуждать:
- Неча Леворукому средь добрых людей ходить, избавимся от него раз и навсегда. Сжечь, сжечь паскуду! Да что ж жечь - не ведьма! Повесить! Повесить - и вся недолга!
Уже и появилась откуда-то пеньковая веревка, длинный Билявка ловко связал из нее петлю и надел "Леворукому" на шею.
- Повесить! Повесить! - галдела толпа, волоча его на пригорок к росшему там столетнему дубу. Бермесюк успел заметить испуганное лицо бабы с пирожками, но та не решилась употребить свой громкий голос и власть над здешним обществом - отпрянула за плетень, лишь неодобрительно качая головой.
Чтоб не смущал речами добрых людей, Бермесюку заткнули рот пирогом с рыбой, таким большим, что ни прожевать, ни выплюнуть его было невозможно. Глупая смерть! - думал он, взгромождаясь под тычки и пинки на беспокойного коня, в то время как Хома Салынчук лез на дерево, привязывать веревку к самой толстой ветке. Глупая смерть! - сопротивляться не было сил, могильный холод уже сковал руки и ноги, Бермесюк закрыл глаза, не желая видеть беснующихся вокруг красных от горилки и злобы харь. Вспомнить ему было нечего - в Создателя он отродясь не верил, не Мотрю же вспоминать! Мелькнуло перед мысленным взором лицо вчерашней "дивчины", на что Бермесюк улыбнулся криво и крепче зажмурил глаза - чтоб случайно не увидеть Вальдеска в толпе палачей. Как чувствовал, как знал...
Взвилась хворостина, хлестнула по заду беснующегося коня, и тот рванулся вперед, сбрасывая несчастную жертву, у которой тут же затянулась ее шее толстая пеньковая петля. Закатные костры взвились перед глазами Бермесюка, свистнуло над головой крыло Создателева ангела - и в следующий момент он грянулся оземь, больно ударившись задом.
Чьи-то горячие пальцы содрали с шеи колючую веревку, и Бермесюк отчаянно закашлялся, выплюнув наконец треклятый пирог.
- Геть, шибеники! - прогремело над головой, лязгнула в ножнах казацкая шашка. Топот множества ног убедил Бермесюка, что палачи сбежали, и он решился наконец открыть глаза.
Тут же ему под нос сунули флягу.
- Выпей-ка, пан заступник, - в голосе Вальдеска не было всегдашнего веселья, скорее какое-то виноватое сочувствие.
Вовсе не горилка - теплый грушевый узвар прокатился в желудок, успокаивая саднящее горло.
- У малого Салынчука отобрал, - улыбаясь в ответ на удивленный взгляд пояснил Вальдеско. - Ему дядька другого не дозволяет.
- Вставай, пан Виктор, не сердись на моих дураков за удаль пьяную, - сказал Ольмейда, протягивая широкую как лопата ладонь. Бермесюк ухватился за нее и в самом деле встал, чувствуя как кружится вокруг него холм вместе с дубом и двумя казаками.
Через пару шагов в голове немного прояснилось.
- Я... не сержусь, - хотел сказать Бермесюк, но вместо этого отчаянно закашлялся.
Вальдеско подхватил его под руку.
- Пошли до моей хаты. Тетка хоть и вредная баба, а галушки робит добре. Посидим по-человечески.
И они пошли.
епілогАлая полоса протянулась над кромкой горизонта, возвещая скорый рассвет. Гасли одна за другой звезды в стремительно синеющем небе, и круглая луна казалась уже не наливным яблоком, а только белесой его тенью. Весело шуршала пшеница, ходя волнами под пахнущим утренней сыростью ветром.
Пыль на дороге была прибита росою - и тем лучше отпечатывались в ней следы проходящих людей, составляя странные узоры.
Первым шел Рупейко, бережно поддерживая за локоть трезвеющего от свежести воздуха товарища Опанаса. Угрюмый Зепко тащился следом. Тряпка, которой была перевязана его голова, то и дело сползала на нос и он, морщась, возвращал ее на место.
Бермесюк и Вальдеско шли бок о бок, не касаясь друг друга, только усмехаясь иногда и обмениваясь понимающими взглядами. То одного, то другого порой заносило в сторону, но он скоро возвращался, притянутый к соседу будто бы магнитом.
Когда впереди, в усадьбе закукарекал первый петух, Вальдеско остановился, не прощаясь. И долго еще стоял на дороге, глядя колгоспникам вслед.
Рейтинг: PG-13
Жанр: экшн
Категория: каждый понимает в меру своей испорченности
Размер: 5000 слов
Примечание: автор выражает благодарность Mutineer и shepet за беттинг и помощь с матчастью
Действующие лица:
КолгоспКолхоз ім. "Блакитного прапора" біля села Великі Гусинята
ГоловаПредседатель: Опанас Калдмерский
ЗаступникЗаместитель голови: Віктор Бермесюк
Секретар голови: Рупейко Ялинчук
Бабця його: Єлизавета по кличці Людожерка
Парторг: Гаврило Хосич по кличці КатПалач
9 доярок
інші колгоспники: Зепко (прибирає гнійнавоз в корівнику), Онопрій Буряк
Голова місцевої ради: Гордій Лебедюк
жінка його: Мотря Лебедюк
син його: Олесь (шибениксорванец п'яти років від роду)
племінник його, нещодавно приїхавший з Московії: Федір (Федько) Лебедюк
Вільний козачий хутір "Козацька розвага"
атаман: суворий козак Роман Ольмейда
козаки: Ростислав Вальдеско (також відомий як "Марічка" або "Шалена доярка"
батько Салинчук із племінником (малий Салинчук)
Пилип Аларкінь (по кличці БілявкаБлондинка)
інші: Севастіян Берлинко, Антоній Брове, Дем'ян Лозенко, Павло Танок
тітка Юлія (відома на всю область своєю косою та пиріжками)
Луіджи (іноземний журналіст по кличці СлинькоСлюнтяй)
Вальдес был парубок бедовый
И хлопец - хоть куды казак!
И хлопец - хоть куды казак!
Частина першаМолодой колгоспник Зепко прибирал в коровнике навоз. Больше ни к чему он способен не был и вовсе не завидовал своему другу Рупейке Ялинчуку, служившему секретарем у колгоспного головы, а потому очень удивился, когда тот окликнул его, проходящего по улице, посреди рабочего дня. Тем более, что рядом с Рупейкой стоял сам голова товарищ Опанас, а также заступник его, товарищ Бермесюк, которого Зепко не любил. Бермесюк был заносчив, вреден и брезглив до степени невероятной. Вот и сейчас при виде Зепко он поморщился, поднося к носу вышитую хустинку, хотя навозом вовсе не пахло! Зепко и в баню-то ходил неделю тому, а рубашку вовсе сменил почти только что - позавчера. Вот товарищ Опанас наоборот приветливо улыбнулся Зепко, отчего тому сразу стало хорошо.
- Представь, - пожаловался Рупейко. - К председателю племянник с самой Московии заявился. В модной шляпе, в полутабенековом жилете, а башмаки такие, что дивчине не стыдно на свадьбу надеть. Бабка моя непременно хочет его видеть и требует, чтоб я проводил ее до села.
Бабке Елизавете, прозываемой в народе Людожеркой, не решался перечить и товарищ Опанас, что уж говорить об ее собственном внуке. Если и мог тот в разговоре с близким другом Зепко пожаловаться на вредную старуху, то этим все и ограничивалось.
- Я третьего дня обещался проводить товарища Опанаса на Хеково озеро, ну, там, где мы с тобой с сосны в воду прыгали. Повадилась там якась вражина сети, вишь, ставить для карасей, что мы на развод запустили. А вот как вышло, эх!
Рупейко в сердцах махнул рукой. На товарища Опанаса он только что не молился. Ходил за ним как хвост за лисой, поди и спал бы на пороге, если б голова его по вечерам домой не прогонял.
- Подсобите уж, товарищ, - улыбка товарища Опанаса заставила Зепко расправить плечи. Ему - ему! - доверили провожать колгоспного голову с заступником на важное дело. Они уберут чужие сети, а если повезет - то и отловят злобного вредителя. Вся земля на дюжину верст окрест, вместе с лесами, горами и озерами, исключая только село да прилегающие огороды, принадлежит колгоспному хозяйству - это Зепко знал твердо.
Устроят они вредителю небо с овчинку, только бы поймать его! Зепко вернется в коровник героем, не исключено даже, что с благодарностью от самого председателя, тогда и Параска с Одаркой...
Сладкие мечты Зепко прервал насмешливый голос Бермесюка:
- Идемте же, шановне панство!
Попрощавшись с грустным Рупейкой, Зепко, гордый своим званием проводника, двинулся было вперед по улице, но снова был одернут Бермесюком:
- Нешто мы с тобой, Опанас, и до околицы сами не дойдем?
Товарищ Опанас только хмыкнул, и Зепко, покраснев до самой макушки, остановился, пропуская голову с заступником вперед, а затем пошел следом.
Поля начинались сразу за околицей колгоспной усадьбы. Золотые пшеничные колосья волнами ходили под ясным небом, и товарищ Опанас одобрительно кивал, глядя на тяжелые четырехгранные головки. Даже Бермесюк, кажется, сбросил свой обычный высокомерный вид, и распахнул полы свитки, спасаясь от наступающей жары.
А солнце пекло все сильнее, и скоро вынужден он был вовсе снять свою щегольскую свитку, обшитую синим галуном, да и Зепко, хоть и был только в сорочке, почувствовал себя калачом в бабкиной печи. Товарищ Опанас же шагал с прежней невозмутимостью, будто жара не имела на него никакого воздействия. Но, кажется, и он облегченно вздохнул, когда все трое вошли под сень рощи, за которой начиналось Ивовое озеро. Здесь бабка Людожерка собирала нечуй-ветер и канупер, а на озеро бегала купаться и водить хороводы сельская молодежь. Здесь же на Летний излом отчаянные головы искали цветок папоротника, заслуживая выговоры от парторга Хосича, перед каждым праздником сгоняющего сельчан на лекции о вреде народных суеверий.
Два дня тому назад над рощей прошла гроза, поэтому теперь тропа оказалась завалена сломанными ветками. Через иные можно было переступить, другие приходилось оттаскивать. Бермесюк то и дело вытирал вспотевший лоб. Вышитая хустинка его стала теперь мокрой насквозь.
И зачем взяли мы его с собой? - думал недовольно Зепко, таща с тропы очередной сук, - Сидел бы уже в конторе или шел к председателевой Мотре в гости, пока сам председатель пьет с Людожеркой водку, настоянную на вишневых косточках, да жалуется на щеголя-племянника. Племянник Федько учился три года в Московии, да вернулся - что твой петух! Выступает по селу, заложив большие пальцы в проймы полутабенекового жилета, и сам Леворукий ему не брат. Даже Мотря, председателева молодка, вроде как засматриваться на родича стала. Так будет жаловаться председатель Людожерке, но и она, и все на селе знают, что Федько - не Федько, а ходит к Мотре каждую неделю Бермесюк. Особливо если председатель в город едет, на ярмарку или по делам, так и, глядишь, сидит этот надутый гусь в председателевом саду да гоняет с председателевой женой чаи с мнишками, а после уходят они в дом, и что делают там - неведомо.
Но к Мотре Бермесюк нынче не пошел, а увязался якихось кошек за головой, и Зепко, хошь - не хошь, придется делить с ним славу.
"У-у, вражина, гусь толстозадый" - буркнул себе под нос Зепко, да, видать, недостаточно тихо, потому что, обернувшись, увидел злющего Бермесюка, кажущего ему кулак. В тот же момент окликнул их товарищ Опанас:
- Смотрите-ка, товарищи!
Тропинка уходила круто вниз, и там, за деревьями виднелась человеческая фигура, стоящая по колено в воде. Послышалась веселая песня:
"Засвистали козаченьки
В похід з полуночі,
Виплакала Марусенька
Свої ясні очі".
Слуха и голоса у певца не было и на копейку, зато орал он не меньше, чем на пять золотых гривен.
- Нешто казак? - удивился Бермесюк, сунув в карман мокрую хустинку и по-простому вытирая лоб рукавом.
Опанас нехотя кивнул.
- Похож. Не сидится им на хуторе, даром, что обещали носа не высовывать. Все вольницу подавай, все земли окрест своими считают!
Казак был один, а это значило, что колгоспники справятся с ним без труда. Товарищ Опанас и троих таких скрутит, а уж если Зепко подсобит!.. И Бермесюк, так и быть, сгодится - сети распутывать, в село рыбу тащить.
Идти, однако же, все равно стали медленнее, чтоб не спугнуть раньше времени удалого певца. Пришлось свернуть с тропы - Зепко вывел спутников на пригорок, откуда озеро виднелось как на ладони.
Солнце блестело на бритой голове и загорелых плечах казака, выбиравшего рыбу из сетей. Черный оселедец его был намотан на ухо. Богато расшитая сорочка валялась неподалеку на траве рядом с испачканными грязью сапогами.
Товарищ Опанас задумчиво поглаживал шрам на щеке, мысленно составляя план кампании.
- Вот что, товарищи, - наконец сказал он, будто и не замечая восторженного взгляда Зепко, который ловил каждое слово. - Ты, Виктор, постой на здешней тропе, а мы обойдем до дороги, которая ведет на казачий хутор. Если что - погонишь его на нас.
Вот уж делать казаку нечего, как бежать навстречу Бермесюку! Зепко приосанился. Наверняка вредитель бросится к своему хутору, тут-то они с товарищем Опанасом его и накроют!
Бермесюк молча кивнул, надел свитку, которую до того держал в руках и скрестил руки на груди, готовясь наблюдать. Доволен, небось, что за него всю работу сделают, ну так Зепко не против! Зато и слава вся достанется товарищу Опанасу и его верному помощнику!
- Идем, - товарищ Опанас улыбнулся, и Зепко понял, что готов не только скрутить наглого казака в бараний рог, но и разнести по камешкам весь ихний хутор, если только попросят его об этом.
Пока они обходили озеро, казак выбрал всю рыбу, одобрительно встряхнул полный садок, и принялся растягивать сети заново.
До предназначенного для засады места осталось несколько шагов, когда над солнечной озерной гладью разнесся отчаянный вопль Бермесюка. Товарищ Опанас удивленно обернулся, недоумевая, что заставило того не дожидаясь сигнала выдать свое расположение. Бермесюк размахивал руками и показывал на что-то за спиною Зепко. Тем временем казак в озере выпрямился во весь рост и смотрел на колгоспников, насмешливо прищурившись.
- Нешто сам пан Опанас? - басом прогремело сзади, заставив Зепко подпрыгнуть. Оглянувшись, он увидел здоровенного казачину в распахнутой на груди сорочке и шароварах таких широких, что можно было унести в них весь колгоспный урожай яблок, взбреди кому-нибудь в голову такая блажь.
- Здорово, товарищ Ольмейда, - оборотившись, спокойно ответил товарищ Опанас. Гордость за это спокойствие охватила Зепко.
- Мы тебе, пан Опанас, не товарищи. Мы на этой земле - паны. Испокон веку была она козацкой, ею и останется, а холопам вроде тебя и твоего Бермесюка, сгинуть надо бы отсюда к кошачьей матери. Чтоб и следа вашего поганого тут не осталось, как росы на траве не остается.
Нахмурился товарищ Опанас.
- Ты меня, товарищ Ольмейда, не пугай, я и сам напугать могу. А только гнали вас с общественной земли, и гнать будут. Скоро вашей Козацькой розваге ...
Молодецкий свист заглушил его речь, и все увидели, как ломится через подлесок Бермесюк, а за ним с шашками наголо несутся два казака. Впрочем, бежать далеко они не стали - в лесу саблей не размахаешься - а только дождались, когда жертва их скроется за деревьями, повернулись друг к другу и весело расхохотались, спугнув пролетавшего дрозда.
- Трус твой Бермесюк, пан Опанас, - хохотнул Ольмейда, - не можно доброму козаку с таким драться, чести в этом нет. Посему - хай вин тикае, а с тобой разговор будет особый.
- Я готов.
Товарищ Опанас сбросил свитку, оставшись, как и казак, в сорочке, и принялся засучивать рукава.
- Силы в тебе, товарищ Ольдмейда много, это я не спорю, а вот ума...
Казак оскалил зубы и принялся отстегивать саблю, а товарищ Опанас бросил через плечо:
- Уходи, Зепко. Передай... да нет, не нужно. Бермесюк все равно по-своему расскажет.
Этот расскажет! Переврет так, что молоко во всех кадушках до срока скиснет. Скажет, один, мол, с казаками сражался, сети порвал да рыбу выпустил. А на товарища Опанаса напраслину возведет! Озеро-то глубокое, все секреты скроет. Не найдут нынешнего голову, Бермесюка новым поставят, а ему, гусю надутому, только того и надо! И побежал бы Зепко к председателю, правду всю обсказать, да как товарища Опанаса одного оставить?!
- Не уйду я! Не уйду!
- Тю. Ты слухал бы, хлопче, що батька каже, - ласково произнес над ухом незнакомый голос, а в следующий миг звезды рассыпались перед Зепко, и мир померк в глазах его.
Частина другаТрусом Виктор Бермесюк не был. А как тут не сбежать, когда бьет сквозь листву солнце, сверкая на лезвиях сабель, от свиста закладывает уши, а на загорелых бешеных лицах написана веселая, бесшабашная злость? Затяни потуже пояс, да и беги, что есть сил, пока не стихнет вдали громкий молодецкий хохот.
Вольный хутор, прозванный его же обитателями "Козацька розвага", рыбьей костью в горле застрял и у колгоспников, и у самого председателя. Давно, давно мечтал он выписать из города регулярную часть, чтоб смели наконец наглую казачью вольницу - да прошение составить все недосуг было, находились другие дела. А может и не в том вовсе заключалась трудность, а просто чувствовал председатель, что малой кровью тут не обойдется. Таких соседей трогать - что осиное гнездо ворошить, себе дороже выйдет!
Понимая так, выслушал он обстоятельный рассказ Бермесюка, едва лишь тот отдышался и смог говорить, и постановил ничего пока не предпринимать. Вот если и вправду случится что-нибудь нехорошее с товарищем Опанасом, если будут получены тому неопровержимые доказательства, тогда и станем дело двигать. А пока отдохнуть бы вам, товарищ Виктор Касьянович, чаю испить да сил набраться. Вот уж и Мотря чашки несет...
Что бы ни болтали на селе досужие языки, председателеву молодую жену, девку ладную, но глупую, заступник Бермесюк не любил, ходил к ней исключительно по казенной надобности. Председатель был зажимист, лишних пару отрезов ребятне на сорочки у него по неделе выписывали, а любимой жинке он за милую душу уступал, когда только та попросит. Выпьет с Мотрей чаю раз Виктор Касьянович - глядишь, новые хомуты для лошадей привезли, выпьет два - доярки новыми ведрами щеголяют.
Вот и пришлось ему снова чай с вареньем пить, да подгоревшие мнишки есть - хозяйка из Мотри была неважная. А только председатель все равно в город отправляться не захотел. Вот будет проезжать мимо товарищ урядник - тогда и обскажем ему все в лучшем виде, пусть сам решает, кого казнить, кого миловать. А товарищ Опанас да товарищ Зепко... что поперек батьки в пекло скакать? Может, сами еще вернутся.
Бермесюку, однако же, было неспокойно. Вернувшись в колгоспную усадьбу, он стал бродить вдоль околицы, поглядывая на дорогу - не скачут ли по ней с шашками наголо казаки?
Но казаки не скакали, а день, меж тем, клонился к вечеру. Дрожал в теплом воздухе терпкий аромат полевых цветов, оглушительно стрекотали в траве кузнечики, ругался злющий Рупейко, запертый предусмотрительной матерью в сарае, чтоб не понесло его на ночь глядя спасать любезного сердцу товарища Опанаса.
Бермесюк сорвал у плетня колосок - парторг Хосич провозгласил "месячник здоровья", одна лишь выкуренная люлька угрожала строгим выговором, ох не зря, не зря Хосича Катом прозвали! - и жуя его, наблюдал, как неспешно пылит по дороге колгоспное стадо. Впереди было видно щелкающего кнутом пастуха Оноприя Буряка, а вскоре стало его и слышно:
- Эх да тебя так и так три раза, курва ты глупая, куды прешь, чтоб твоему батьке в Закате, тудыть его, люто икалось! Чтоб его, подлюку, твари закатные во все места...
Дальше шло совсем уж неприличное. Бермесюк усмехнулся и, выплюнув изжеванный колосок, взял себе новый. Пастух Оноприй считался лучшим в округе умельцем по части ругательств, и когда он, пьяный, проходил по улице, матери затыкали малым детям уши.
- Сюды! Сюды правь, скотына безмозглая, Леворукий тебе под хвост, через ухо да в копыто! Что уставилась, гусей жирных не видала? Н-но, пошла!
Бермесюк зло сплюнул. Оноприй не любил заступника головы, и не упускал случая об этом напомнить, да так, что и придраться было нельзя. В самом деле, мало ли гусей по усадьбе гуляет?
"Смотри, змея подколодная, припомню на следующем собрании, как ты к рупейковой мамаше по ночам лазишь!" - мрачно подумал Бермесюк, прикрываясь рукавом от пыли.
Стадо утянулось в коровник. Золотая пыль, танцуя в теплых солнечных лучах, оседала на дорогу. Зазвенели ведра - бабы спешили на вечернюю дойку. Потянуло навозом. Привычные звуки и запахи совершенно успокоили Бермесюка, совсем уже собрался он идти ужинать, как заметил в поле незнакомую дивчину. Статная красавица быстро шла, одной рукой раздвигая колосья, другой теребя на высокой груди косу - не слишком длинную, зато перевитую яркими стричками, увидев которые, щеголиха Мотря померла бы от зависти. Бермесюк залюбовался невольно ладной фигурой и смуглым личиком, а дивчина, между тем, подойдя ближе, сверкнула черными очами и лукаво улыбнулась, показывая ровные белые зубки. От этой улыбки у Бермесюка потеплело на сердце.
- До Параски-доярки я, товарищ, - голос у дивчины был низкий, приятный, и Бермесюк был рад его слышать, хотя никакого вопроса не задавал. Пожелав гостье доброго вечера, он посторонился, а потом смотрел ей вслед - Параска в это время как раз шла в коровник. Встретившись, подруги обнялись и расцеловались в обе щеки, а затем скрылись за скрипнувшей дверью. Подумав мимоходом, что надо бы напомнить Зепко промазать петли, Бермесюк отправился домой ужинать.
Опустилась на землю бархатная летняя ночь. Зажглись в небе ясные звезды, выкатилась из-за горизонта луна, посеребрила пшеничное море. Ни единого огня не светилось в колгоспной усадьбе, зато слышно было, как ругается с женой пастух Оноприй, сумевший напиться водки, пока лазил за картоплей в погреб. Наконец, в сердцах огрев пьяницу по лбу сковородой и выгнав его из хаты, дражайшая половина ушла спать, и слышно было, как Оноприй, сонно поминая Леворукого, устраивается на лавке у плетня. Скоро затих и он.
Говорят, что людям с нечистой совестью плохо спится по ночам. Если судить по этой мудрости, Виктор Бермесюк был праведнейшим из праведных, ведь слаще него не спал никто во всем колгоспе. Ладонь уютно покоилась под щекой, пуховая перина приняла уставшее тело, соревнуясь с вышитым байковым одеялом, кто ласковее обнимет и лучше согреет хозяина. Одинокое перышко из подушки, кружась в лунном луче, опустилось на пол - и Бермесюк вдруг проснулся. С трудом оторвав от постели сонную голову, он недоуменно посмотрел сначала на перышко, потом в окно, силясь понять, что же прервало его мирный сон. За стрекотом сверчков послышался насмешливый голос:
- Его, говоришь, хата?
Рассыпался колокольчиком девичий смех.
- Його, його. Та пидемо швидше, побачать!
Бермесюк нахмурился, подозревая некий урон, который могли нанести его хозяйству ночные гости. Или хуже того, хозяйству общественному, за которое он в отсутствие головы особенно радел.
Надевши быстро шаровары и натянувши сапоги, Бермесюк выскочил из хаты, но только успел увидеть, как мелькнули за околицей две высокие фигуры.
"Врешь, не уйдешь, кошача сила!" - решил Бермесюк и бросился следом.
Но когда он, покряхтывая, добежал до околицы, ночные гости растворились уже в пшеничном море. Плюнув с досады, Бермесюк повернул было обратно, но тут приметил еще один силуэт, крадущийся за сараи.
- Та сколько ж вас тут!
Подозревая нашествие казаков, Бермесюк совсем уж было собрался бежать за пастухами, но потом решил, что лучше он сначала поймает хоть одного вредителя, иначе будет выглядеть заполошной бабой, про которую язва Оноприй не преминет сочинить очередную матерную частушку.
Перехватить вредителя в усадьбе Бермесюк не успел - тот вышел в поле. Хотя тот, кажется, и не подозревал о предследователе - уверенно шагал через серебрянную от лунного света пшеницу, ничуть не скрываясь и не оглядываясь назад. Это позволило Бермесюку подобраться довольно близко. В идущей фигуре показалось ему что-то знакомое, казаками тут, похоже, и не пахло. Достигнув опушки леса, вредитель наклонился взять что-то на земле, и Бермесюк наконец узнал ночного гулену.
- Как вам не стыдно, товарищ Ялинчук!
Рупейко отпрыгнул, выронив подобранную палку, оглянулся и сплюнул в сердцах. "Принесли же твари закатные эдакую пакость!" - читалось в сердито блестящих глазах его, и Бермесюку сразу захотелось дать юному нахаленку по шее.
- Приказ товарища предстедателя нарушаете? - хмуро спросил он, подходя ближе. - Бабця-то с мамкой все очи, глянь, выплачут по дураку непутевому... - и воспользовавшись замешательством Рупейка, схватил того за ухо.
Рупейко взвыл, выпалив такую конструкцию, что и Оноприй бы позавидовал. За что получил еще тычок в спину.
- Колгоспную пшеницу, значит, топчете? - продолжал Бермесюк, ведя нарушителя вдоль леса. - Добрым людям спать не даете?
Рупейко извивался угрем, но вырваться не мог, зато цеплялся за всякую попадающуюся веточку и чтоб не травинку, не желая возвращаться в опостылевший сарай. Людожерка, поди, с утра горячих всыплет!
- Предатели! Трусы! Я за товарища Опанаса жизнь бы отдал, а вы...
- А мы не только о себе думаем, а о том, что нельзя казаков на колгосп натравливать, что и товарищ Опанас бы также поступил, не только свои героические мечтания видя...
Он говорил что-то еще, не вслушиваясь уже в собственные речи, тогда как взгляд его приковали двое, лежащие впереди под ракитовым кустом. Тела двигались в едином ритме, ветви ракиты качались, белая сорочка, брошенная на них, развевалась на ночном ветру, как парус. Рядом висели две юбки.
- Ось же пришелепуваті баби! - прошептал Бермесюк, от изумления выпуская рупейкино ухо. - Зовсім з глузду з'їхали!
Тут перевитая лентами коса одной из дивчин дернулась и соскользнула в траву, будто змея, обнажая бритую голову с оселедцем.
- Це ж парубок! - воскликнул Рупейко, и парубок в то же время сел, бездумно поправляя покосившуюся под сорочкой грудь. Оставшаяся на земле доярка Параска повела шалыми глазами, но увидев нежданных гостей, взвизгнула, и кое-как схватив в охапку одежду, бросилась в пшеницу. Рупейко с Бермесюком согнуло пополам от хохота.
- Ось кошача сила...
Отсмеявшись и протерев глаза от выступивших слез, Бермесюк разглядел невозмутимо натягивающего юбку казака - и узнал вдруг дивчину, что так ласково улыбалась ему вечером у околицы.
- А вы ж с Розваги! - всунулся тут Рупейко. - А товарищ Опанас... Опанас Кальдмерский, голова наш! вы его видели?
- Видел пана Опанаса, как не видеть! - казак подобрал с земли косу и весело подмигнул ошалевшему Бермесюку. - Сказал бы, что велел он вам кланяться и здоровья желал, но брехать не буду - не велел. Не до того нынче пану Опанасу.
- Он убит? Ранен? Что?..
Рупейко походил на потерявшую цыпленка наседку, заглядывающую во все углы птичьего двора и кудахчущую от расстройства.
- Домой не дойдет, - серьезно ответил казак, хотя в черных глазах его искрилось веселье. - Могу проводить до него, если желаете.
- Я готов! - тут же согласился дурак Рупейко, и Бермесюк недовольно поморщился.
Но казак уже сам подхватил его под локоть, настойчиво прижимая к себе. Бермесюк дернулся было, да не вышло - хватка у "дивчины" была железной.
- А пойдемте-ка с нами, пане заступник. Негоже малую дытыну одну пускать, вдруг ведьма какая съест?
Казак хохотнул, слыша обиженное бурчание "дытыны" Рупейко.
- Откуда...
- Кто ж не знает Виктора Касьяновича, пана заступника коглгоспного головы? Я уж не так известен, так что позвольте представиться - вольный казак Ростислав Вальдеско.
- Добре, добре, - растерянно пробормотал Бермесюк.
Тоскливо сделалось вдруг ему. Может и нет в живых уже Опанаса и Зепко. Зарубили их казаки да в то озеро и спустили, и его, Бермесюка, спустят, висельники, сам Леворукий им не брат. Никого не боятся, только бы вредить добрым людям! Зарубят шашками и спляшут на костях... Дурак Рупейко за своим Опанасом хоть Леворукому в пасть полезет, туда ему и дорога, а самому бы пожить еще хочется, эх...
Так угрюмо думал Бермесюк, тащась под руку с вольным казаком Ростиславом Вальдеско сквозь ночной лес, и не радовали его ни свежий воздух, напоенный ароматом влажной травы, ни пение соловья, ни звездочки, приветливо глядящие сквозь густую листву. Хотелось только оказаться сейчас дома, на перине под уютным одеялом. И клял он неуемное свое любопытство и жажду справедливости, через которые придется ему претерпеть горькие муки. Если и не убьют казаки, то опозорят так, что вовек не отмоешься.
Вальдеско посмеивался на бесконечные вопросы Рупейка, которому не терпелось увидеть товарища Опанаса, но толком ничего не говорил. Бермесюк невольно прижимался к теплому боку - холодало.
Лес поредел и сошел на нет, впереди показался освещенный полудюжиной костров казачий хутор. Там не спали. В саду у самой большой хаты стоял длинный стол, уставленный бутылями и явствами, за ним орали песню не менее дюжины казаков в праздничных свитках. Еще двое шли по двору вприсядку, высоко вскидывая ноги в блестящих сапогах.
Дородная баба несла через улицу блюдо с пирожками - да так и встала, заметив гостей. Сунув блюдо идущему мимо парубку, она уперла руки в бока и шагнула навстречу. Поглядев на ее широкие нахмуренные брови, Бермесюк на всякий случай шарахнулся в сторону, но бабе не оказалось до него дела.
- Ростислав! - гаркнула она, да так, что перекрыла голосом крики пирующих. - Ты что ж, шибеник, вытворяешь, стыда на тебя нет?! Дивчиной обрядился, парубка привел - не казак, а гайифец нечестивый!
Еще звон в ушах не стих от этого крика, как Вальдеска уже не было рядом - только мелькнула его девическая сорочка за яблонями, да лунный свет блеснул на бритой голове. Баба однако не успокоилась, а двинулась следом с явным намерением поймать "шибеника" и оттаскать его за оседелец.
А перед гостями уже вырос длинный казак с обвислыми светлыми усами и, поведя грозными очами, спросил:
- Это кто ж вы такие будете?
Не успел Бермесюк ответить, как удалявшаяся баба кинула через плечо:
- Вальдеска друзья, привел, вишь, шибеник...
Дальнейшее ее ворчание потонуло в застольных песнях, которые разные исполняли пирующие в одно и то же время, но длинного казака такая рекомендация успокоила. Подхватив Бермесюка и вертевшего головой в поисках товарища Опанаса Рупейку под руки, длинный повлек их к пиршественному столу.
Тут Рупейко вскрикнул неразборчиво и, вывернувшись, бросился вперед, к знакомой фигуре, сидевшей на траве под яблоней. Товарищ Опанас имел вид больной и несчастный. Глаза его были полуприкрыты, губы с трудом шевелились, будто силясь произнести последнюю волю, рука то и дело приподнималась, стремясь поддержать валящуюся на бок больную голову - но тут же безвольно опадала назад.
Товарищ Опанас Калдмерский был жестоко, беспробудно пьян.
Хлопоты Рупейка не произвели на него никакого действия, и только когда, сжалившись смотреть на это печальное зрелище, длинный принес ледяной воды из колодца и вылил товарищу Опанасу на голову, тот сумел приподнять тяжелые веки и бессмысленно улыбнуться знакомым лицам. Тут же ему поднесли чарку, произведшую волшебное действие - Опанас закашлялся, поминая закатное пламя, потом с помощью верного Рупейка сумел все-таки подняться и потащиться обратно за стол. Там встретили его радостными возгласами. Наполнились горилкой чарки, возникло, словно из ниоткуда, большое блюдо с книшами и паляницами, и пир пошел своим чередом.
Суровый казак Роман Ольмейда лично поднес Бермесюку большую чарку, так что не выпить было невозможно, а вернувшийся уже в казачьем облачении Вальдеско сунул под руку глечик с солеными рыжиками.
Разбуженный шумом, лежащий физиономией в стол чернокудрый парубок поднял лицо и посмотрел на Бермесюка. По чрезмерно смуглому лицу его блуждала загадочная улыбка.
- Это иноземный журналист, - пояснил Бермесюку Вальдеско. - Луи... Лут...
- Слынько! - бас Ольмейды перекрыл на мгновение гам застолья. - Скажи, а что, горилка в твоем Фельпе есть?
- В Фельпе, - ответствовал журналист, подняв важно длинный палец, - всё есть!
После чего снова рухнул лицом в стол и, кажется, даже захрапел.
Бермесюк усиленно закусывал грибами, потом увидел рядом тарелку с мнишками и притянул ее тоже к себе. Пить ему, даже вдали от бдительного Хосича, не хотелось - с непривычки да на голодный желудок развезет в единый миг! Поэтому он налегал на закуску, а исправно наливаемую горилку и варенуху старался незаметно выплеснуть под стол.
Рупейко осоловел почти сразу и, забыв о бесценном товарище Опанасе, который, между тем, снова начал клевать носом, приставал к парубку равных с ним лет, представленого как "малый Салынчук". Заплетающимся языком толковал он что-то о трехпольном земледелии и четырехлетнем плане, присланном из города, которому предстоит поднять урожайность на недосягаемую высоту. Сосед отмахивался только, но потом, дойдя до нужной кондиции, решил поучить нового приятеля курить люльку. Люлька неудачно пыхнула, засыпав стол горячим табаком, а горе учитель получил плюху от хозяина люльки, своего дядьки Хомы Салынчука, сидевшего тут же рядом.
Длинный казак, которого все звали Билявкой видно за странный цвет волос, затеял историю, как Вальдеско за доярками ухаживал. По его рассказу выходило, что влюбился он в девятерых сразу, а как одна из них попросила "принесть ей черевики, что в Московии панянки носют", он тут же и притащил ей башмаки Федька, который племянник председателев - как раз впору пришлись! Казаки хохотали, сам же герой истории, до того подливавший Бермесюку горилки, исчез куда-то, и Ольмейда тоже ушел, а Опанас заснул окончательно, не донеся до рта куска паляницы и уткнувшись носом в вышитый на скатерти мак. Рупейко с малым Салынчуком, обнявшись, орали непристойную песню, которую им по малолетству и знать-то было не положено. Но дядька Салынчук уже забыл о племяннике, найдя себе новое развлечение.
- Ты глянь, що робит, кошача сила! - железная рука его перехватила Бермесюка, выплеснувшего под стол очередную порцию горилки, за запястье и сжала так, что затрещали кости.
Казаки все поворотились к нему.
- Ишь удумал, добрую горилку закатным тварям выплескивать!
- Не делают так добрые люди, - веско заявил длинный Билявка.
- Не делают, не делают! - подхватили казаки. - Добрый человек - он горилки выливать не станет, а кто льет понапрасну - враг добрых людей!
Тот враг, Враг - так незаметно к слову приросла большая буква, шум усилился.
- Да то ж сам Леворукий! - крикнул кто-то.
Казаки отхлынули, образовав вокруг испуганного таким поворотом Бермесюка свободное пространство, но не успел он выбраться из-за стола, как набросились на него и скрутили за спиной руки.
- Ишь, ховается! Тримай його, хлопцы!
Бермесюк растерянно оглядывался по сторонам, видя вместо веселых собутыльников озлобленные рожи, и не находя средь них ни одной сочувствующей, а его уже пригнули и поволокли вон из сада, продолжая рассуждать:
- Неча Леворукому средь добрых людей ходить, избавимся от него раз и навсегда. Сжечь, сжечь паскуду! Да что ж жечь - не ведьма! Повесить! Повесить - и вся недолга!
Уже и появилась откуда-то пеньковая веревка, длинный Билявка ловко связал из нее петлю и надел "Леворукому" на шею.
- Повесить! Повесить! - галдела толпа, волоча его на пригорок к росшему там столетнему дубу. Бермесюк успел заметить испуганное лицо бабы с пирожками, но та не решилась употребить свой громкий голос и власть над здешним обществом - отпрянула за плетень, лишь неодобрительно качая головой.
Чтоб не смущал речами добрых людей, Бермесюку заткнули рот пирогом с рыбой, таким большим, что ни прожевать, ни выплюнуть его было невозможно. Глупая смерть! - думал он, взгромождаясь под тычки и пинки на беспокойного коня, в то время как Хома Салынчук лез на дерево, привязывать веревку к самой толстой ветке. Глупая смерть! - сопротивляться не было сил, могильный холод уже сковал руки и ноги, Бермесюк закрыл глаза, не желая видеть беснующихся вокруг красных от горилки и злобы харь. Вспомнить ему было нечего - в Создателя он отродясь не верил, не Мотрю же вспоминать! Мелькнуло перед мысленным взором лицо вчерашней "дивчины", на что Бермесюк улыбнулся криво и крепче зажмурил глаза - чтоб случайно не увидеть Вальдеска в толпе палачей. Как чувствовал, как знал...
Взвилась хворостина, хлестнула по заду беснующегося коня, и тот рванулся вперед, сбрасывая несчастную жертву, у которой тут же затянулась ее шее толстая пеньковая петля. Закатные костры взвились перед глазами Бермесюка, свистнуло над головой крыло Создателева ангела - и в следующий момент он грянулся оземь, больно ударившись задом.
Чьи-то горячие пальцы содрали с шеи колючую веревку, и Бермесюк отчаянно закашлялся, выплюнув наконец треклятый пирог.
- Геть, шибеники! - прогремело над головой, лязгнула в ножнах казацкая шашка. Топот множества ног убедил Бермесюка, что палачи сбежали, и он решился наконец открыть глаза.
Тут же ему под нос сунули флягу.
- Выпей-ка, пан заступник, - в голосе Вальдеска не было всегдашнего веселья, скорее какое-то виноватое сочувствие.
Вовсе не горилка - теплый грушевый узвар прокатился в желудок, успокаивая саднящее горло.
- У малого Салынчука отобрал, - улыбаясь в ответ на удивленный взгляд пояснил Вальдеско. - Ему дядька другого не дозволяет.
- Вставай, пан Виктор, не сердись на моих дураков за удаль пьяную, - сказал Ольмейда, протягивая широкую как лопата ладонь. Бермесюк ухватился за нее и в самом деле встал, чувствуя как кружится вокруг него холм вместе с дубом и двумя казаками.
Через пару шагов в голове немного прояснилось.
- Я... не сержусь, - хотел сказать Бермесюк, но вместо этого отчаянно закашлялся.
Вальдеско подхватил его под руку.
- Пошли до моей хаты. Тетка хоть и вредная баба, а галушки робит добре. Посидим по-человечески.
И они пошли.
епілогАлая полоса протянулась над кромкой горизонта, возвещая скорый рассвет. Гасли одна за другой звезды в стремительно синеющем небе, и круглая луна казалась уже не наливным яблоком, а только белесой его тенью. Весело шуршала пшеница, ходя волнами под пахнущим утренней сыростью ветром.
Пыль на дороге была прибита росою - и тем лучше отпечатывались в ней следы проходящих людей, составляя странные узоры.
Первым шел Рупейко, бережно поддерживая за локоть трезвеющего от свежести воздуха товарища Опанаса. Угрюмый Зепко тащился следом. Тряпка, которой была перевязана его голова, то и дело сползала на нос и он, морщась, возвращал ее на место.
Бермесюк и Вальдеско шли бок о бок, не касаясь друг друга, только усмехаясь иногда и обмениваясь понимающими взглядами. То одного, то другого порой заносило в сторону, но он скоро возвращался, притянутый к соседу будто бы магнитом.
Когда впереди, в усадьбе закукарекал первый петух, Вальдеско остановился, не прощаясь. И долго еще стоял на дороге, глядя колгоспникам вслед.
@темы: таймлайн - модерн-ау
понедельник, 13 января 2014
И канон покажется флаффом
Название: Встреча или почему Альмейда отпустил Бермессера перед сражением в Хексберг
Рейтинг: G
Жанр: экшн
Категория: джен
Размер: 255 слов
Пейринг: Рамон Альмейда, Вернер фок Бермессер
Отказ от прав: мир принадлежит В. Камше.
Комментарий: написано на фест "Кэртианские бусы"
публикуетсяпо настойчивой просьбе с разрешения автора
осторожно, стехи!От бури кэцхен не спасли. Девятый вал
Унес другие корабли, нам грот сломал.
Остались мы без парусов и без руля.
Вновь гладок серых волн покров - но где земля?
Впередсмотрящий закричал: "Там паруса!"
И я подумал, что попал на небеса.
Потом увидели мы флаг - там белый гусь!
Он нас настиг, заклятый враг, и я клянусь -
Готов был броситься за борт - совсем дурак!
Но кто же знал, что это вот случится так!
Без пистолетов, шпаги я - и в кандалах
Как будто мучают меня в кошмарных снах.
Но в трюм меня не повели - в каюту лишь
Смотрю - на полках корабли - а ты стоишь
В мундире, смотришь свысока - мне до плеча.
А ночь темна и глубока. Горит свеча.
"Добро пожаловать на борт, о адмирал".
"Да Враг бы с кошками его тебя б подрал!"
"О адмирал, как вы грубы. А я вас спас".
"Вот попадись мне, сволочь, ты еще хоть раз!"
"Садитесь. Дайте я сниму с вас кандалы".
"Вот я бы в глаз влепил кому!" Но позабыл.
Налил вина ты мне, себе, заговорил...
Мы говорили до утра - о кораблях
О жизни, людях и ветрах, и о морях.
Мы плыли в Дриксен десять дней и как друзья
Расстались. Что ж, судьбе видней! Но помню я
Наш каждый выпитый бокал и разговор:
Хмельной и глупый до утра несли мы вздор
О том, что мы с тобой теперь друзья навек.
А что? Я, в общем-то, не зверь, я человек.
Я поднял райос в Хексберг, но. Превыше сил
Отправить было вас на дно. Я отпустил.
Название: Месть по-дриксенски
Рейтинг: G
Жанр: экшн
Категория: джен
Размер: 565 слов
Пейринг: Рамон Альмейда, Вернер фок Бермессер
Отказ от прав: мир принадлежит В. Камше.
Комментарий: написано на фест "Кэртианские бусы"
публикуется с разрешения автора
а тут аще поэма))- Я Альмейду не прощу!
На дне моря отыщу!
За разгром родного флота
Я жестоко отомщу!
Негодяй он и злодей,
марикьярский прохиндей.
Что ж ему, блин, не сиделось
В Кэналлоа-то своей?!
Хексберг был почти что взят!
Я бы принимал парад!
Нет же, сволочь, заявился,
Семь ветров ему под зад!
Вернер думал и гадал
И Альмейду проклинал,
Строил планы страшной мести,
Ночи три не ел, не спал.
Утром к Фридриху пошел -
Бац! Прошение на стол:
- Отпустите меня! К кошкам!
Я устал и очень зол.
Ему Фридрих говорит:
- Не собрался ль ты в Талиг?
Может, хватит, что Кальдмеер
Там аж с осени сидит?
- Догадался, молодец.
Только нам уже звездец -
Мы остались, блин, без флота,
Ты заметил наконец?
А Талигу хоть бы хны:
Отсидятся до весны
И пойдут на нас армадой -
Завоюют полстраны.
- И каков твой хитрый план?
Разнести их флот к чертям?
Со взрывчаткой будешь лично
Сутки лазить по трюмам?
- Нет уж, я их обману,
И не вспомнят про весну.
Фигурально выражаясь,
Я их всех в сортир макну!
- Да уж, Вернер, ты суров
И к сражениям готов.
Только в прошлый раз вернулся
Ты из Хексберг без штанов.
Вернер мрачно промолчал
И прошение забрал,
Но на следущее утро
Из столицы убежал.
Марикьярский добрый флот
В Хексберг счастливо живет:
Пьет, гуляет, матерится
Дни и ночи напролет.
И не могут мимо баб
Пройти спьяну просто так,
Только Вальдес пляшет с кэцхен
На заснеженных горах.
Он Альмейду звал с собой -
Тот как будто сам не свой:
Раз не пьет, не лезет к бабам -
Явно что-то с головой!
Но ходил Альмейда трезв
И на гору не полез.
А двух ведьм особо наглых
Он послал цензурно в лес.
Ночь, темно, луна. И вот
Кто-то по двору идет,
В шарф замотанный по уши,
И под нос себе поет:
- "Ох, любимый, милый мой,
Скоро встретимся с тобой.
Ох, ты горько пожалеешь,
Что гулял вчера с другой!"
Привязалась же напасть!
Нет уж, песенка не в масть...
Тьфу, и дверь еще закрыта
Как же мне туда попасть?
Приоткрытое окно!
Как же вовремя оно!
Я замерз уже как сволочь...
В доме тихо и темно.
Жутко дует из окон,
А камин не разожжен.
Неужели перепутал?!
Может, здесь живет не он?
Слышит - шорох за спиной.
Оглянулся - боже мой! -
Смотрит дуло пистолета!
- Вернер? Ба! Да ты за мной?
Вот же Вальдес удружил...
Ты лети ему скажи:
Хоть одну еще увижу -
Ему, сволочи, не жить!
И с чего, простите, он
Вдруг решил, что я влюблен
Я! В гусиную-то морду!..
- Ты чего несешь, Рамон?
- Сгинь, сказал! Вот прям сейчас!
Задолбали! В сотый раз!
Ну держись, проклятый Вальдес,
Скоро ты получишь в глаз!
- Да не кэцхен я, болван!
Приглядись получше сам:
Непрозрачный, крыльев нету
Али ты, скотина, пьян?
- Вернер, я теряю нить:
Здесь тебя не может быть!
Навигация закрыта!
Как ты мог сюда доплыть?
- Да по суше я, дурак!
Ты мне, кажется, не рад?
Нешто хочешь под конвоем
Отослать меня назад?
- Не хочу... Пойдем наверх?
У тебя на шапке снег...
Выпьем, заодно расскажешь
Ты с чего бы вдруг ко мне.
Наверху пылал камин
Они сели рядом с ним
Грелись, пили и болтали...
... о дальнейшем умолчим.
Вот такая уж как есть
Эта дриксенская месть:
Лишь бы повод подвернулся
С другом выпить и поесть.
Юг и север не свести?
Ты, читатель, уж прости:
Стоит только упороться -
И откроются пути.
Рейтинг: G
Жанр: экшн
Категория: джен
Размер: 255 слов
Пейринг: Рамон Альмейда, Вернер фок Бермессер
Отказ от прав: мир принадлежит В. Камше.
Комментарий: написано на фест "Кэртианские бусы"
публикуется
осторожно, стехи!От бури кэцхен не спасли. Девятый вал
Унес другие корабли, нам грот сломал.
Остались мы без парусов и без руля.
Вновь гладок серых волн покров - но где земля?
Впередсмотрящий закричал: "Там паруса!"
И я подумал, что попал на небеса.
Потом увидели мы флаг - там белый гусь!
Он нас настиг, заклятый враг, и я клянусь -
Готов был броситься за борт - совсем дурак!
Но кто же знал, что это вот случится так!
Без пистолетов, шпаги я - и в кандалах
Как будто мучают меня в кошмарных снах.
Но в трюм меня не повели - в каюту лишь
Смотрю - на полках корабли - а ты стоишь
В мундире, смотришь свысока - мне до плеча.
А ночь темна и глубока. Горит свеча.
"Добро пожаловать на борт, о адмирал".
"Да Враг бы с кошками его тебя б подрал!"
"О адмирал, как вы грубы. А я вас спас".
"Вот попадись мне, сволочь, ты еще хоть раз!"
"Садитесь. Дайте я сниму с вас кандалы".
"Вот я бы в глаз влепил кому!" Но позабыл.
Налил вина ты мне, себе, заговорил...
Мы говорили до утра - о кораблях
О жизни, людях и ветрах, и о морях.
Мы плыли в Дриксен десять дней и как друзья
Расстались. Что ж, судьбе видней! Но помню я
Наш каждый выпитый бокал и разговор:
Хмельной и глупый до утра несли мы вздор
О том, что мы с тобой теперь друзья навек.
А что? Я, в общем-то, не зверь, я человек.
Я поднял райос в Хексберг, но. Превыше сил
Отправить было вас на дно. Я отпустил.
Название: Месть по-дриксенски
Рейтинг: G
Жанр: экшн
Категория: джен
Размер: 565 слов
Пейринг: Рамон Альмейда, Вернер фок Бермессер
Отказ от прав: мир принадлежит В. Камше.
Комментарий: написано на фест "Кэртианские бусы"
публикуется с разрешения автора
Это как троянский конь, только эйнрехтский гусь (с) Mutineer
а тут аще поэма))- Я Альмейду не прощу!
На дне моря отыщу!
За разгром родного флота
Я жестоко отомщу!
Негодяй он и злодей,
марикьярский прохиндей.
Что ж ему, блин, не сиделось
В Кэналлоа-то своей?!
Хексберг был почти что взят!
Я бы принимал парад!
Нет же, сволочь, заявился,
Семь ветров ему под зад!
Вернер думал и гадал
И Альмейду проклинал,
Строил планы страшной мести,
Ночи три не ел, не спал.
Утром к Фридриху пошел -
Бац! Прошение на стол:
- Отпустите меня! К кошкам!
Я устал и очень зол.
Ему Фридрих говорит:
- Не собрался ль ты в Талиг?
Может, хватит, что Кальдмеер
Там аж с осени сидит?
- Догадался, молодец.
Только нам уже звездец -
Мы остались, блин, без флота,
Ты заметил наконец?
А Талигу хоть бы хны:
Отсидятся до весны
И пойдут на нас армадой -
Завоюют полстраны.
- И каков твой хитрый план?
Разнести их флот к чертям?
Со взрывчаткой будешь лично
Сутки лазить по трюмам?
- Нет уж, я их обману,
И не вспомнят про весну.
Фигурально выражаясь,
Я их всех в сортир макну!
- Да уж, Вернер, ты суров
И к сражениям готов.
Только в прошлый раз вернулся
Ты из Хексберг без штанов.
Вернер мрачно промолчал
И прошение забрал,
Но на следущее утро
Из столицы убежал.
Марикьярский добрый флот
В Хексберг счастливо живет:
Пьет, гуляет, матерится
Дни и ночи напролет.
И не могут мимо баб
Пройти спьяну просто так,
Только Вальдес пляшет с кэцхен
На заснеженных горах.
Он Альмейду звал с собой -
Тот как будто сам не свой:
Раз не пьет, не лезет к бабам -
Явно что-то с головой!
Но ходил Альмейда трезв
И на гору не полез.
А двух ведьм особо наглых
Он послал цензурно в лес.
Ночь, темно, луна. И вот
Кто-то по двору идет,
В шарф замотанный по уши,
И под нос себе поет:
- "Ох, любимый, милый мой,
Скоро встретимся с тобой.
Ох, ты горько пожалеешь,
Что гулял вчера с другой!"
Привязалась же напасть!
Нет уж, песенка не в масть...
Тьфу, и дверь еще закрыта
Как же мне туда попасть?
Приоткрытое окно!
Как же вовремя оно!
Я замерз уже как сволочь...
В доме тихо и темно.
Жутко дует из окон,
А камин не разожжен.
Неужели перепутал?!
Может, здесь живет не он?
Слышит - шорох за спиной.
Оглянулся - боже мой! -
Смотрит дуло пистолета!
- Вернер? Ба! Да ты за мной?
Вот же Вальдес удружил...
Ты лети ему скажи:
Хоть одну еще увижу -
Ему, сволочи, не жить!
И с чего, простите, он
Вдруг решил, что я влюблен
Я! В гусиную-то морду!..
- Ты чего несешь, Рамон?
- Сгинь, сказал! Вот прям сейчас!
Задолбали! В сотый раз!
Ну держись, проклятый Вальдес,
Скоро ты получишь в глаз!
- Да не кэцхен я, болван!
Приглядись получше сам:
Непрозрачный, крыльев нету
Али ты, скотина, пьян?
- Вернер, я теряю нить:
Здесь тебя не может быть!
Навигация закрыта!
Как ты мог сюда доплыть?
- Да по суше я, дурак!
Ты мне, кажется, не рад?
Нешто хочешь под конвоем
Отослать меня назад?
- Не хочу... Пойдем наверх?
У тебя на шапке снег...
Выпьем, заодно расскажешь
Ты с чего бы вдруг ко мне.
Наверху пылал камин
Они сели рядом с ним
Грелись, пили и болтали...
... о дальнейшем умолчим.
Вот такая уж как есть
Эта дриксенская месть:
Лишь бы повод подвернулся
С другом выпить и поесть.
Юг и север не свести?
Ты, читатель, уж прости:
Стоит только упороться -
И откроются пути.
@темы: таймлайн - канон, таймлайн - постканон
суббота, 15 сентября 2012
И канон покажется флаффом
Рейтинг: G
Жанр: ангст
Категория: джен
Размер: мини
Пейринг: адмирал Вернер фок Бермессер и его адъютант (НМП)
Отказ от прав: мир и большинство персонажей принадлежат В. Камше.
читать дальше- Хеллештерн.
Адмирал цур-зее Бермессер протянул своему адъютанту подзорную трубу.
- Этот корабль не кажется вам знакомым?
Клаус честно вгляделся. Потрепанный фрегат маневрировал, очевидно норовя убраться подальше от «Верной звезды». Видно было, как вспугнутыми белками носятся по вантам матросы – серые фигурки на паутине…
«Два кита» - россыпь мрачных скал, пройти которые под силу лишь самому опытному шкиперу – пользовались среди моряков дурной славой. Судя по всему, хозяин юркого кораблика – рисковый человек либо… либо очень уж не хочет встречаться с адмиралом цур-зее. Значит…
- Силуэт корабля кажется мне знакомым. Прошу прощения, запамятовал название – утка, селезень... Но точно что-то «хитрое».
- Вы правы, - тонко усмехнулся адмирал. – Мы видели его в Метхенберг – до… и после неудачной эскапады Кальдмеера. Хосс!
Шаутбенахт, задумчиво наблюдавший за попытками хитрого водоплавающего убраться с глаз долой, обернулся.
- Слушаю, господин адмирал.
- Дайте этому, с позволения сказать, судну команду лечь в дрейф. Хеллештерн, позовите капитана абордажников.
Задача, на первый взгляд, показалась простой: обыскать корабль, а шкипера и старших офицеров, буде таковые имеются, доставить на аудиенцию к адмиралу. Адъютант Хеллештерн отправился вместе с абордажной командой проследить за выполнением приказа.
Хитрая птичка оказалась зубастой. На входе в пролив вельбот встретила пуля – одинокая, но удачно нашедшая цель. Лейтенант Граббе с проклятием схватился за простреленное плечо, кто-то выругался. Встать в полный рост, да еще с трубой, означало сделаться второй мишенью, но и без трубы ясно – стреляют с острова. Горбатая, изрезанная расселинами скала послужила неизвестному стрелку отличным укрытием.
- Вперед, полный, - рявкнул сквозь зубы Граббе.
Свистнула пуля, взметнув фонтанчик в нескольких бье за кормой. Весла вспенили гладкую воду – на тот свет не хотелось никому… Поздно! Рулевой, молодой еще парень, не старше самого Клауса, оседал на дно лодки, обеими руками вцепившись в живот. Да что же это такое!
- Быстрее!
Вельбот качнуло, взметнулись, искрясь на солнце, тысячи брызг. Сзади грохнуло чье-то ружье – на идущем позади баркасе не желали быть беззащитной мишенью, да толку-то. Слишком далеко, слишком…
Они едва не летели над волнами, и все равно Клаусу казалось, что вельбот ползет. Сонная муха на бесконечном, глупом зеркале…
Грохот пушки показался чудесной музыкой: ядро ударило прямиком в островок, вдребезги разнеся скальный уступ. Шаутбенахт понял, что дело нечисто, и решил помочь – Клаус не слишком любил высокомерного барона фок Хосса, но капитан из него был отменный...
- Поворачиваем.
Граббе не мог не видеть, как двинулась к острову шлюпка – в ней не меньше десяти человек, одинокому стрелку хватит за глаза!
- Лейтенант Граббе, вы нарушаете приказ адмирала цур-зее, - на всякий случай напомнил Клаус. – Мы с вами должны первыми достичь преследуемого судна.
Ответ заглушил грохот пушки. Взметнулся очередной каменный фонтан, метнулась в камнях серая тень. Нет, две тени.
- Вон они!
- Причаливаем!
Короткий бой обошелся без участия адъютанта Хеллештерна, да он и не рвался вперед. Каждый должен заниматься своим делом. Выстрелы, звон сабель, крики…
Клаус и Граббе остались на вельботе вместе с хрипящим в агонии рулевым. Добить бы…
- Не нравится мне все это, - вдруг сказал Граббе.
Клаус оглянулся. Мористее дрейфующей «Верной звезды» полз туман, хотя ветра по-прежнему не было. Странно…
Рулевой в последний раз помянул Леворукого и, наконец, затих. Смолк и треск ружей. Неподалеку чайка скользнула над самой водой, выхватив из сине-зеленого зеркала рыбину, и тяжело полетела в сторону невидимого за гранитной скалой берега.
- Шварцготвурм!
Грохот эхом прокатился по скалам и затих вдали. Что…
Клаус выхватил из-за пояса трубу: над «Звездой» плыл белый дым, подхваченный взявшимся неизвестно откуда ветром. Полный бортовой – прямо в наползающую пелену. Какого…?
Ответ выскочил – другого слова не подобрать – из тумана, хищно оскалившись абордажными крючьями. Миг – и черный трехпалубный линеал с отвратительным скрежетом врезался в борт «Верной звезды». На мачте каплей крови мерцало алое полотнище.
- Фрошеры!
И не просто фрошеры, а те самые, уничтожившие флот Кесарии как ребенок ломает надоевшую игрушку.
Клаус медленно опустил трубу, чувствуя, как по спине ползет неприятный холод. В прошлый раз адмирал, слава Создателю, вытащил из смертельной ловушки хотя бы один линеал, а теперь бежать некуда. И абордажников на «Звезде» осталась едва ли половина, простые матросы – не бойцы, офицеров не так уж много.
- Хеллештерн, куда вы?
- Смотреть! – во имя Создателя, что он еще может сделать?!
- Стойте, не бросайте меня.
Помянув сквозь зубы закатных тварей, Клаус кое-как помог Граббе выбраться из вельбота на скользкие камни. Шлюпка обиженно закачалась на волнах, в нос ударил запах водорослей – ветер…
Граббе настоял на поиске ушедших абордажников. Нашли – трупы.
С вершины маленькой скалы Клаус заметил улепетывающие в сторону берега баркасы. Если не напорются на рифы – выживут…
Тихо, с отчаянной тоской взвыла труба – бой кончился быстро. Вот уже ползет вниз сине-белый флаг, а от борта второго фрошера, подобравшегося к самому входу в пролив, отваливает шлюпка. Во имя Создателя, зачем?!
Клаус едва не кубарем скатился со скалы и наткнулся на отчаянный взгляд Граббе.
- Что там?!
Забраться в какую-нибудь расселину в тщетной надежде, что не найдут? Поплыть к соседнему острову? У мертвецов наверняка остались не только ружья, но и патроны, можно повторить подвиг неизвестного стрелка…
- Фрошеры… Добивать идут.
Мысли отчаянно метались от одного невыполнимого решения к другому, пока Клаус наконец не догадался: незачем проклятым талигойцам, даже под райос, считать чужих мертвецов, не остров им нужен. Осторожно обогнув скалу, Клаус убедился в правоте своей догадки – шлюпка бодро шла в сторону спустившего паруса фрегата с птичьим названием. Рядом неслись две серебристые стрелы, третья резвилась поодаль – невысокие волны одна за другой бились о торчащую из воды скалу. Адъютант Хеллештерн никогда не видел кэцхен, но узнал знаменитых хексбергских ведьм с первого взгляда.
А шлюпка вскоре пошла назад, прихватив нескольких лишних пассажиров. Клаус залег в расселину, приникнув к окуляру больше со скуки, чем из интереса... Высокий человек в сухопутной одежде смотрел в сторону моря, время от времени зачем-то трогая скулу. Шляпы на нем не было, и налетевший ветер то и дело трепал светлые волосы.
- Ты умер, - в отчаянии прошептал Клаус. – Ты же умер…
Бывшего адмирала цур-зее Кальдмеера должны были вздернуть в столице 5 дней тому назад, во всяком случае, в Ротфогеле уже успели за это событие выпить. Но проклятый оружейник явился с того света, чтобы забрать с собой тех, кого не угробил при Хексберг. Рядом маячила ненавистная породистая физиономия Руперта фок Фельсенбурга, про которого Альхен Троттен успел прожужжать Клаусу все уши, скорбя о «безвременно погибшем друге».
Шлюпка неторопливо проползла к выходу из пролива и спустя короткое время причалила к борту «Верной звезды». Орали чайки.
Граббе сообщил, что сумел ножом выдавить пулю, и Клаус перевязал рану его же рубашкой.
До боли знакомые паруса сейчас казались рыжими. «Верная звезда» так и дрейфовала в обнимку с фрошерским линеалом, к слову сказать, подозрительно знакомым...
- Закатная тварь, - прошипел сквозь зубы Клаус, и это отнюдь не было ругательством. На Западном флоте печально знаменитую «Астэру» талигойского вице-адмирала Вальдеса не называли иначе.
Солнце неторопливо клонилось к закату, раскатав от горизонта золотистую дорогу, над которой носились коричневые росчерки – чайки. На небе ни облачка, и ветер почти стих, лишь мелкие волны бьются о борт «Звезды» .
Клаус отчаянно щурился в окуляр трубы, пытаясь разглядеть шевелящиеся на юте фигурки, но не мог. Можно только догадываться: вот эта, с алой искрой на голове, наверняка Вальдес. А вон Кальдмеер стоит у фальшборта, высокий – ни с кем не спутаешь. Пленных офицеров выстроили в ряд, их не так уж много, но кто именно выжил, не понять.
Вспомнился вдруг адмирал. Зимой, на приеме у Его Высочества Фридриха: именно тогда они узнали, что Кальдмеер умудрился выжить. Граф Бермессер отсалютовал собеседнику бокалом и без улыбки поблагодарил за приятное известие. «Я не верю», - сказал ему Клаус тем же вечером, когда они вместе сидели у камина в гостиной. Адмирал усмехнулся в ответ: «Смерть была бы для него милосерднее».
А что теперь? Алый флаг на мачте, алое солнце заигрывает с морем, то касаясь горизонта, то подпрыгивая вверх. О марикьяре в Западном флоте ходят легенды одна страшнее другой, да и откуда они вообще взялись здесь, так далеко от Талига? Знают, что Кесарии теперь нечем ответить, Метхенберг с Ротфогелем и те прикрыты кое-как, вот фрошеры и хозяйничают в Устричном море как дома. Как же мерзко…
Слабая надежда, что Бешеный, воссоединившись со своим другом Ледяным, уберется восвояси, таяла с каждой минутой.
«Мы не можем покинуть линию», - тихо сказал фок Хосс, - «это будет позором». «Предпочитаете Закат?» - нервно и зло бросил тогда еще вице-адмирал, и приказал разворачиваться. Матросы по тавернам шипели, что, де, Бермессерова холера во всем виновата, нечего было своих бросать! Будто есть разница, достанется рыбам линеалом больше или меньше! Кого смог – спас, остальных, по милости Кальдмеера, успешно потопили, а кто виноват остался? Народная молва глупа и беспощадна, кого больше любят, тот и прав!
Вот, поговорили и разошлись: пленных повели куда-то, фрошеры и «почетные гости» остались на юте. Может, обойдется? Регент выкупит пленных, не может не выкупить. Хотя на суше война, переговоры затянутся надолго… Ну и пусть, главное – все останутся живы: и адмирал, и Хосс и даже эта пиявка Троттен.
«Вы выбираете ремесло, которое должно стать первой ступенью на пути к вашему возвышению - и не знаете, где находится бизань-мачта», - с первой же встречи граф Бермессер опроверг едва ли не все ходящие о нем слухи. Он неплохо разбирался в морской науке, хотя и признавал, что больше теоретик, нежели практик – и потратил немало времени, следя, чтобы новоиспеченный адъютант изучил будущее дело не хуже. И Клаус действительно полюбил море, порой задумываясь о том, чтобы пойти по стопам своего покровителя… До Хексберг. Глядя, как ползут по стеньгам флаги очередного беспомощного приказа Кальдмеера, адъютант Хеллештерн понял, что ни за какие сокровища мира не согласился быть сейчас на его месте. Даже шаутбенахтом, приказывающим выполнять этот самоубийственный маневр – не согласился. И благословлял небо, что попал именно на «Верную звезду», единственный корабль, сумевший вернуться в Метхенберг из «победоносного похода». Адмирал Бермессер сделал все, что мог, заслужив этим искреннюю преданность адъютанта…
Раскаленный, чуть сплюснутый шар осторожно коснулся горизонта, и вопли чаек стали совсем уж нестерпимыми. Клаус осторожно переступил с ноги на ногу, пошевелил затекшими плечами. Фрошеры что, ночевать здесь собрались? Вроде нет, расцепляются потихоньку… Расцепились – «Верная звезда» закачалась в золотисто-розовых волнах, «Закатная тварь» хищно застыла рядом.
А это еще что такое?!
В ответ на хриплое ругательство вскинулся внизу Граббе, но Клаус только отмахнулся. Матросы в алых косынках скользили по нок-рее, убирая паруса. На палубе кто-то зашевелился…
Оцепенев от ужаса, Клаус фок Хеллештерн смотрел, как один за другим ползут в воздух двенадцать силуэтов. Темно-синяя дриксенская форма кажется лиловой на фоне тонущего в море шара, занявшего, кажется, полнеба, а лиц по-прежнему не разглядеть… Да и нужно ли?
Из горла вырывается не то хрип, не то рев, холодная рука стискивает сердце, будто стремясь выжать его досуха, подгибаются колени. За что?! Как же вы посмели, твари?..
Труба со стуком катится по камню, можно зажмуриться изо всех сил, только это не помогает: Клаус словно наяву видит перед собой адмирала. Своего адмирала, который даже стоя на пороге Заката, умудрился вытащить оттуда других. Кого смог.
Чуть прищуренные глаза, поджатые губы кривятся в нежеланной усмешке: «Смерть была бы для него милосерднее». В самом деле, была бы.
- Ты сдохнешь, тварь! – крик это или шепот? – И ты, и твой Фельсенбург!
Где он слышал о клятве на крови? Неважно! Ледяное лезвие кинжала – подарок адмирала пришелся кстати! – рассекает запястье, падают на камень темные капли.
- Клянусь, - вот теперь он точно шепчет, точнее, шипит, невидяще глядя вниз, в расширенные от ужаса глаза Граббе, - я вас убью. Обоих. Только, пожалуйста, вернитесь в Дриксен…
Жанр: ангст
Категория: джен
Размер: мини
Пейринг: адмирал Вернер фок Бермессер и его адъютант (НМП)
Отказ от прав: мир и большинство персонажей принадлежат В. Камше.
читать дальше- Хеллештерн.
Адмирал цур-зее Бермессер протянул своему адъютанту подзорную трубу.
- Этот корабль не кажется вам знакомым?
Клаус честно вгляделся. Потрепанный фрегат маневрировал, очевидно норовя убраться подальше от «Верной звезды». Видно было, как вспугнутыми белками носятся по вантам матросы – серые фигурки на паутине…
«Два кита» - россыпь мрачных скал, пройти которые под силу лишь самому опытному шкиперу – пользовались среди моряков дурной славой. Судя по всему, хозяин юркого кораблика – рисковый человек либо… либо очень уж не хочет встречаться с адмиралом цур-зее. Значит…
- Силуэт корабля кажется мне знакомым. Прошу прощения, запамятовал название – утка, селезень... Но точно что-то «хитрое».
- Вы правы, - тонко усмехнулся адмирал. – Мы видели его в Метхенберг – до… и после неудачной эскапады Кальдмеера. Хосс!
Шаутбенахт, задумчиво наблюдавший за попытками хитрого водоплавающего убраться с глаз долой, обернулся.
- Слушаю, господин адмирал.
- Дайте этому, с позволения сказать, судну команду лечь в дрейф. Хеллештерн, позовите капитана абордажников.
Задача, на первый взгляд, показалась простой: обыскать корабль, а шкипера и старших офицеров, буде таковые имеются, доставить на аудиенцию к адмиралу. Адъютант Хеллештерн отправился вместе с абордажной командой проследить за выполнением приказа.
Хитрая птичка оказалась зубастой. На входе в пролив вельбот встретила пуля – одинокая, но удачно нашедшая цель. Лейтенант Граббе с проклятием схватился за простреленное плечо, кто-то выругался. Встать в полный рост, да еще с трубой, означало сделаться второй мишенью, но и без трубы ясно – стреляют с острова. Горбатая, изрезанная расселинами скала послужила неизвестному стрелку отличным укрытием.
- Вперед, полный, - рявкнул сквозь зубы Граббе.
Свистнула пуля, взметнув фонтанчик в нескольких бье за кормой. Весла вспенили гладкую воду – на тот свет не хотелось никому… Поздно! Рулевой, молодой еще парень, не старше самого Клауса, оседал на дно лодки, обеими руками вцепившись в живот. Да что же это такое!
- Быстрее!
Вельбот качнуло, взметнулись, искрясь на солнце, тысячи брызг. Сзади грохнуло чье-то ружье – на идущем позади баркасе не желали быть беззащитной мишенью, да толку-то. Слишком далеко, слишком…
Они едва не летели над волнами, и все равно Клаусу казалось, что вельбот ползет. Сонная муха на бесконечном, глупом зеркале…
Грохот пушки показался чудесной музыкой: ядро ударило прямиком в островок, вдребезги разнеся скальный уступ. Шаутбенахт понял, что дело нечисто, и решил помочь – Клаус не слишком любил высокомерного барона фок Хосса, но капитан из него был отменный...
- Поворачиваем.
Граббе не мог не видеть, как двинулась к острову шлюпка – в ней не меньше десяти человек, одинокому стрелку хватит за глаза!
- Лейтенант Граббе, вы нарушаете приказ адмирала цур-зее, - на всякий случай напомнил Клаус. – Мы с вами должны первыми достичь преследуемого судна.
Ответ заглушил грохот пушки. Взметнулся очередной каменный фонтан, метнулась в камнях серая тень. Нет, две тени.
- Вон они!
- Причаливаем!
Короткий бой обошелся без участия адъютанта Хеллештерна, да он и не рвался вперед. Каждый должен заниматься своим делом. Выстрелы, звон сабель, крики…
Клаус и Граббе остались на вельботе вместе с хрипящим в агонии рулевым. Добить бы…
- Не нравится мне все это, - вдруг сказал Граббе.
Клаус оглянулся. Мористее дрейфующей «Верной звезды» полз туман, хотя ветра по-прежнему не было. Странно…
Рулевой в последний раз помянул Леворукого и, наконец, затих. Смолк и треск ружей. Неподалеку чайка скользнула над самой водой, выхватив из сине-зеленого зеркала рыбину, и тяжело полетела в сторону невидимого за гранитной скалой берега.
- Шварцготвурм!
Грохот эхом прокатился по скалам и затих вдали. Что…
Клаус выхватил из-за пояса трубу: над «Звездой» плыл белый дым, подхваченный взявшимся неизвестно откуда ветром. Полный бортовой – прямо в наползающую пелену. Какого…?
Ответ выскочил – другого слова не подобрать – из тумана, хищно оскалившись абордажными крючьями. Миг – и черный трехпалубный линеал с отвратительным скрежетом врезался в борт «Верной звезды». На мачте каплей крови мерцало алое полотнище.
- Фрошеры!
И не просто фрошеры, а те самые, уничтожившие флот Кесарии как ребенок ломает надоевшую игрушку.
Клаус медленно опустил трубу, чувствуя, как по спине ползет неприятный холод. В прошлый раз адмирал, слава Создателю, вытащил из смертельной ловушки хотя бы один линеал, а теперь бежать некуда. И абордажников на «Звезде» осталась едва ли половина, простые матросы – не бойцы, офицеров не так уж много.
- Хеллештерн, куда вы?
- Смотреть! – во имя Создателя, что он еще может сделать?!
- Стойте, не бросайте меня.
Помянув сквозь зубы закатных тварей, Клаус кое-как помог Граббе выбраться из вельбота на скользкие камни. Шлюпка обиженно закачалась на волнах, в нос ударил запах водорослей – ветер…
Граббе настоял на поиске ушедших абордажников. Нашли – трупы.
С вершины маленькой скалы Клаус заметил улепетывающие в сторону берега баркасы. Если не напорются на рифы – выживут…
Тихо, с отчаянной тоской взвыла труба – бой кончился быстро. Вот уже ползет вниз сине-белый флаг, а от борта второго фрошера, подобравшегося к самому входу в пролив, отваливает шлюпка. Во имя Создателя, зачем?!
Клаус едва не кубарем скатился со скалы и наткнулся на отчаянный взгляд Граббе.
- Что там?!
Забраться в какую-нибудь расселину в тщетной надежде, что не найдут? Поплыть к соседнему острову? У мертвецов наверняка остались не только ружья, но и патроны, можно повторить подвиг неизвестного стрелка…
- Фрошеры… Добивать идут.
Мысли отчаянно метались от одного невыполнимого решения к другому, пока Клаус наконец не догадался: незачем проклятым талигойцам, даже под райос, считать чужих мертвецов, не остров им нужен. Осторожно обогнув скалу, Клаус убедился в правоте своей догадки – шлюпка бодро шла в сторону спустившего паруса фрегата с птичьим названием. Рядом неслись две серебристые стрелы, третья резвилась поодаль – невысокие волны одна за другой бились о торчащую из воды скалу. Адъютант Хеллештерн никогда не видел кэцхен, но узнал знаменитых хексбергских ведьм с первого взгляда.
А шлюпка вскоре пошла назад, прихватив нескольких лишних пассажиров. Клаус залег в расселину, приникнув к окуляру больше со скуки, чем из интереса... Высокий человек в сухопутной одежде смотрел в сторону моря, время от времени зачем-то трогая скулу. Шляпы на нем не было, и налетевший ветер то и дело трепал светлые волосы.
- Ты умер, - в отчаянии прошептал Клаус. – Ты же умер…
Бывшего адмирала цур-зее Кальдмеера должны были вздернуть в столице 5 дней тому назад, во всяком случае, в Ротфогеле уже успели за это событие выпить. Но проклятый оружейник явился с того света, чтобы забрать с собой тех, кого не угробил при Хексберг. Рядом маячила ненавистная породистая физиономия Руперта фок Фельсенбурга, про которого Альхен Троттен успел прожужжать Клаусу все уши, скорбя о «безвременно погибшем друге».
Шлюпка неторопливо проползла к выходу из пролива и спустя короткое время причалила к борту «Верной звезды». Орали чайки.
Граббе сообщил, что сумел ножом выдавить пулю, и Клаус перевязал рану его же рубашкой.
До боли знакомые паруса сейчас казались рыжими. «Верная звезда» так и дрейфовала в обнимку с фрошерским линеалом, к слову сказать, подозрительно знакомым...
- Закатная тварь, - прошипел сквозь зубы Клаус, и это отнюдь не было ругательством. На Западном флоте печально знаменитую «Астэру» талигойского вице-адмирала Вальдеса не называли иначе.
Солнце неторопливо клонилось к закату, раскатав от горизонта золотистую дорогу, над которой носились коричневые росчерки – чайки. На небе ни облачка, и ветер почти стих, лишь мелкие волны бьются о борт «Звезды» .
Клаус отчаянно щурился в окуляр трубы, пытаясь разглядеть шевелящиеся на юте фигурки, но не мог. Можно только догадываться: вот эта, с алой искрой на голове, наверняка Вальдес. А вон Кальдмеер стоит у фальшборта, высокий – ни с кем не спутаешь. Пленных офицеров выстроили в ряд, их не так уж много, но кто именно выжил, не понять.
Вспомнился вдруг адмирал. Зимой, на приеме у Его Высочества Фридриха: именно тогда они узнали, что Кальдмеер умудрился выжить. Граф Бермессер отсалютовал собеседнику бокалом и без улыбки поблагодарил за приятное известие. «Я не верю», - сказал ему Клаус тем же вечером, когда они вместе сидели у камина в гостиной. Адмирал усмехнулся в ответ: «Смерть была бы для него милосерднее».
А что теперь? Алый флаг на мачте, алое солнце заигрывает с морем, то касаясь горизонта, то подпрыгивая вверх. О марикьяре в Западном флоте ходят легенды одна страшнее другой, да и откуда они вообще взялись здесь, так далеко от Талига? Знают, что Кесарии теперь нечем ответить, Метхенберг с Ротфогелем и те прикрыты кое-как, вот фрошеры и хозяйничают в Устричном море как дома. Как же мерзко…
Слабая надежда, что Бешеный, воссоединившись со своим другом Ледяным, уберется восвояси, таяла с каждой минутой.
«Мы не можем покинуть линию», - тихо сказал фок Хосс, - «это будет позором». «Предпочитаете Закат?» - нервно и зло бросил тогда еще вице-адмирал, и приказал разворачиваться. Матросы по тавернам шипели, что, де, Бермессерова холера во всем виновата, нечего было своих бросать! Будто есть разница, достанется рыбам линеалом больше или меньше! Кого смог – спас, остальных, по милости Кальдмеера, успешно потопили, а кто виноват остался? Народная молва глупа и беспощадна, кого больше любят, тот и прав!
Вот, поговорили и разошлись: пленных повели куда-то, фрошеры и «почетные гости» остались на юте. Может, обойдется? Регент выкупит пленных, не может не выкупить. Хотя на суше война, переговоры затянутся надолго… Ну и пусть, главное – все останутся живы: и адмирал, и Хосс и даже эта пиявка Троттен.
«Вы выбираете ремесло, которое должно стать первой ступенью на пути к вашему возвышению - и не знаете, где находится бизань-мачта», - с первой же встречи граф Бермессер опроверг едва ли не все ходящие о нем слухи. Он неплохо разбирался в морской науке, хотя и признавал, что больше теоретик, нежели практик – и потратил немало времени, следя, чтобы новоиспеченный адъютант изучил будущее дело не хуже. И Клаус действительно полюбил море, порой задумываясь о том, чтобы пойти по стопам своего покровителя… До Хексберг. Глядя, как ползут по стеньгам флаги очередного беспомощного приказа Кальдмеера, адъютант Хеллештерн понял, что ни за какие сокровища мира не согласился быть сейчас на его месте. Даже шаутбенахтом, приказывающим выполнять этот самоубийственный маневр – не согласился. И благословлял небо, что попал именно на «Верную звезду», единственный корабль, сумевший вернуться в Метхенберг из «победоносного похода». Адмирал Бермессер сделал все, что мог, заслужив этим искреннюю преданность адъютанта…
Раскаленный, чуть сплюснутый шар осторожно коснулся горизонта, и вопли чаек стали совсем уж нестерпимыми. Клаус осторожно переступил с ноги на ногу, пошевелил затекшими плечами. Фрошеры что, ночевать здесь собрались? Вроде нет, расцепляются потихоньку… Расцепились – «Верная звезда» закачалась в золотисто-розовых волнах, «Закатная тварь» хищно застыла рядом.
А это еще что такое?!
В ответ на хриплое ругательство вскинулся внизу Граббе, но Клаус только отмахнулся. Матросы в алых косынках скользили по нок-рее, убирая паруса. На палубе кто-то зашевелился…
Оцепенев от ужаса, Клаус фок Хеллештерн смотрел, как один за другим ползут в воздух двенадцать силуэтов. Темно-синяя дриксенская форма кажется лиловой на фоне тонущего в море шара, занявшего, кажется, полнеба, а лиц по-прежнему не разглядеть… Да и нужно ли?
Из горла вырывается не то хрип, не то рев, холодная рука стискивает сердце, будто стремясь выжать его досуха, подгибаются колени. За что?! Как же вы посмели, твари?..
Труба со стуком катится по камню, можно зажмуриться изо всех сил, только это не помогает: Клаус словно наяву видит перед собой адмирала. Своего адмирала, который даже стоя на пороге Заката, умудрился вытащить оттуда других. Кого смог.
Чуть прищуренные глаза, поджатые губы кривятся в нежеланной усмешке: «Смерть была бы для него милосерднее». В самом деле, была бы.
- Ты сдохнешь, тварь! – крик это или шепот? – И ты, и твой Фельсенбург!
Где он слышал о клятве на крови? Неважно! Ледяное лезвие кинжала – подарок адмирала пришелся кстати! – рассекает запястье, падают на камень темные капли.
- Клянусь, - вот теперь он точно шепчет, точнее, шипит, невидяще глядя вниз, в расширенные от ужаса глаза Граббе, - я вас убью. Обоих. Только, пожалуйста, вернитесь в Дриксен…
@темы: таймлайн - канон
пятница, 20 апреля 2012
И канон покажется флаффом
Рейтинг: G
Жанр: экшн
Категория: джен
Размер: 7030 слов
Пейринг: нмп в количестве
Отказ от прав: мир принадлежит В. Камше. Персонажи - уже не совсем
Комментарий: написано по заявке на Хот-Фест "Кесарь Ольгерд берет Хексберг"
читать дальше«Вижу противника!» - передали по шканцам. Ваффе! Значит, авангард скоро вступит в бой.
Рейнгард фок Ховенде радостно улыбнулся и подставил лицо свежему ветру. Сегодня они победят, обязательно победят! Моряки Дриксен отомстят за «Черный Хексберг» - 25 лет назад проклятые фрошеры разгромили кесарский флот так, что из нескольких тысяч моряков на родину вернулась едва ли сотня. Было бы здорово приурочить победу к тому самому дню Осенних Молний, но кесарь решил иначе…
Рейнгард покосился на адмирала – тот стоял прямо, расправив широкие плечи, не сводя взгляда с вырастающей на горизонте обметанной туманом горы. Ветер ерошил светлые, слишком короткие для дворянина волосы. «В море адмирал – кесарь, - говорили на флоте. И, посмеиваясь, добавляли – А наш кесарь и есть адмирал».
Кесарь Ольгерд, адмирал цур-зее кесарии Дриксен, обернулся и махнул рукой, подзывая сигнальщика. В тот же момент взвились флаги на идущей впереди «Куннигунде» - «От Ваффе. Главные силы противника – 35 вымпелов».
Фрошерами командует Дитер фок Таннер, самый молодой и отчаянный из талигойских адмиралов. Он не сдастся и не уйдет, пока в строю останется хотя бы один линеал. «Не надейтесь на легкую победу, - говорил адмирал еще в Метхенберг. – Пусть Хексберг считается неприступным, мы возьмем его. Но будьте готовы платить». Он повторял это снова и снова…
Перед самым выходом Его Величество лично поднялся на каждый корабль – на надраенной до блеска палубе торжественно выстраивалась команда и глухой, низкий голос кесаря Ольгерда, усиленный рупором, разносился над затаившими дыхание офицерами и матросами: «Пусть каждый из вас помнит: прославленный победами над неприятелем флот кесарии Дриксен должен умножить ее славу. Сражайтесь, не щадя ни сил, ни самой жизни! Дриксен верит своим морякам!»
Отзвонили сигнальщики – и корабль начал сбрасывать паруса, замедляя ход. Куннигунда стремительно удалялась, следуя приказу – первые пять кораблей кордебаталии догоняли авангард. Скоро там, впереди, заговорят пушки…
Неужели им достанутся только форты? Всем сердцем желая удачи Ваффе, лейтенант Хохвенде мечтал, что кто-нибудь из фрошеров вырвется и «Слава кесарии» вступит в бой. Теперь флагман – первый в кордебаталии. Старики говорили, что так ходят в бой только варвары-мориски, но кесарь был непреклонен.
Рейнгард ни разу не участвовал в настоящем морском сражении. На учениях они сотни раз отрабатывали всевозможные ситуации – адмирал был поистине неистощим в изобретении препятствий, но применить знания на практике молодым офицерам и матросам предстояло впервые.
«Эзелхарду, Северной звезде и Святому Адриану выйти из линии и лечь в дрейф». Это – резерв на случай непредвиденной ситуации, еще одно изобретение кесаря-адмирала.
«А ведь этот бой для него тоже – первый», - мелькнула в голове предательская мыслишка. Легенды о приключениях молодого кесаря передавались в Метхенберг из уст в уста. Два года он инкогнито, под именем Олле Лайбаха служил адьютантом у Ваффе, еще год пробыл шкипером на корвете, воевал с каданскими и ардорскими контрабандистами, один раз даже сцепился с неизвестно как забредшим в Устричное море гайифским фрегатом. И учения, учения, учения… Но в бой он ведет свой флот впервые.
Впрочем, еще не ведет – план обговорен до мельчайших деталей, и пока команды флагмана отдает шаутбенахт Ремайер. Пока…
Отдаленный грохот заставил Рейнгарда радостно встрепенуться. Началось! Таннер и Ваффе приветствуют друг друга – непреложная традиция флотов всех стран от Седого моря до Померанцевого.
Адмирал, не оглядываясь, протянул руку, и лейтенант поспешно вложил в нее трубу. Вдалеке упиралась в тучи гора – наверное, в окуляр уже можно разглядеть форты или даже саму крепость. Пока же Рейнгард видел только белые барашки волн, да ползущие по небу дымчато-серые тучи. Слева по борту виднелся обманчиво близкий берег – однообразные дюны перетекали одна в другую, пейзаж не менялся уже который час.
- Хербсте, - глухо сказал кесарь, опуская трубу и указывая ею куда-то вдаль.
Рейнгард, сложив ладони козырьком, всмотрелся – точно. Словно нерадивая служанка разлила кувшин с маслом – мутно-желтая вода вытекала из камышей, нехотя смешиваясь с серой, морской. Устье Хербсте. За десятки хорн отсюда дриксенцы тоже сражаются с ненавистными фрошерами. Если… нет, не если – когда! Хексберг будет взят, талигойская армия лишится снабжения с моря, а через короткое время окажется взята в клещи, и даже прославленный маршал Придд ничего не сможет сделать.
При мысли о победе губы сами расплылись в улыбке, но Рейнгард сомкнул их усилием воли. Не стоит смаковать грядущие победы и неслучившиеся поражения – так говорил на учениях Ханс Ваффе, и лейтенант был с ним согласен. Но иногда позволял себе помечтать, как победоносные офицеры флота Его Величества кесаря Ольгерда возвращаются в Метхенберг, а потом и в столицу. Агнесса обязательно обратит внимание на героя – а лейтенант Хохвенде станет героем! – битвы за Хексберг, и канцлер не посмеет запретить дочери принимать от него знаки внимания.
Как всегда при воспоминании о канцлере Фельсенбурге настроение упало на несколько градусов. Разряженный в пух и прах паркетный шаркун, в жизни не покидавший Эйнрехта, посмел обвинить Рейнгарда фок Хохвенде в трусости! Не в лицо – попробовал бы! – а дав Хансу Ваффе «добрый совет» не брать сына покойного генерала Хохвенде на флот. Рейнгарду рассказал об этом сам вице-адмирал. А потом, усмехнувшись при виде его ярости, добавил, что храбрость доказывают не на дуэли, а в бою. Будь это в столице, Рейнгард придумал бы как отомстить спесивому канцлеру, но усталость после многочасовых учебных баталий быстро выметала из головы лишние мысли. Однако для себя он решил твердо – лейтенант Хохвенде оправдает доверие вице-адмирала и кесаря, даже если это будет стоить ему жизни.
Пушки уже грохотали в полную силу, над серой водой плыли рассеянные клочья дыма. Адмирал словно слился со своей трубой и застыл, напомнив Рейнгарду стоящий на одной из площадей Эйнрехта памятник Людвигу Гордому. Легендарный кесарь тоже мечтал взять Хексберг – и его потомок скоро исполнит эту мечту!
2.
Питер Клюгкатер, капитан известной всему западному побережью «Трехцветной кошки», оглядел с мостика занявших свои места матросов и довольно хмыкнул. Эти не подведут – ни капитана, ни кесаря.
Четверть века назад дядюшка Юхан чудом спас свой корабль из подстроенной ушлыми талигойцами ловушки. И, не пристрели Добряка каданские контрабандисты десять лет назад, оторвал бы он племянничку дурную голову, рискнувшую второй раз потащиться за кесарским флотом в пасть крабьей теще.
А кесарь обещал устроить закатным кошкам обед из фрошеров и уже несколько лет подряд драл со своих матросов по три шкуры. Питер вместе с другими торгашами, чьи корабли наняли – наняли, не отобрали! – для перевозки солдат, был на учениях – тут и сам Добряк не нашел бы, к чему прицепиться. Только в Талиге лягушек не ловят, даром что фрошеры. Что Дриксен готовит флот к большой войне, не заметил бы только слепой. Адмирал Салина, чтоб его крабы сожрали, наверняка ошивается поблизости, а что его на Марикьяре видели – так в прошлый раз тоже видели, шпионы соврут – недорого возьмут, особенно, если есть, кому платить…
- Добрый день, шкипер.
Вот ведь подкрался, тварюга закатная! Полковник Кёниг, в очередной раз пересчитав засевших в трюме солдат, выбрался подышать свежим воздухом и теперь загадочно улыбался, разглядывая в трубу серую хмарь, откуда слышался грохот тяжелых пушек.
- И вам дня доброго, - степенно проговорил Питер, думая, не достать ли трубу. И чего сухопутчик высматривает – ни кошки ж не видать?
- Готовы к высадке? – полковник со звонким щелчком сложил трубу и повернулся к шкиперу.
- Два часа до прилива, успеем. Было б куда.
- Не верите в гений нашего кесаря? – усмехнулся Кёниг, прищурив светлые глаза. Иди, иди, докладывай генералу, морда столичная. Как бы не пришлось крабьей теще докладывать.
- Там видно будет, - вернул усмешку Питер. – Пока ждем сигнала.
В прошлый раз так и не дождались. Тридцать лет отдавший морю шкипер передернул мясистыми плечами и отошел к борту. «Черный Хексберг» врезался в память до последней детали – вот дядюшка забористо обкладывает ни в чем не повинную мачту, что-то нудит зеленый от качки интендант, улыбается Леффер – хороший был парень, жалко… Все как всегда – а с юго-запада вестниками Заката выплывают чужие корабли... Шкипер сплюнул – вот ведь привязалось. Жена, рисуясь перед соседками, наняла дочкам учителя словесности – и теперь поэтические выверты всплывали в мозгу Питера к месту и не к месту.
Кесарь Ольгерд не поленился, вытягивал из «господина Клюгкатера» самые мелкие подробности того сражения, вплоть до цвета моря. И то сказать – сколько их тогда выбралось, не считая отсидевшихся в трюмах солдат? Дюжин пять хоть наберется? А кто до нынешнего дня на корм селедкам не отправился? Сам Питер, кривой Зюсс, да еще этот… как же они его называли… брат Ротгер, что ли? Канцлер, морда жирная. Не поленился ведь, приперся в Метхенберг, любимому кесарю платочком помахать. Других-то наследничков нету…
- Посмотрите-ка, шкипер, - показалось или голос полковника действительно дрогнул? – Вон там, без трубы пока не видно.
Рука в синем мундире с серебряными нашивками показывала на юг. В тот же момент заорали с мачты:
- Паруса!
Ах ты ж! Шкипер поспешно вскинул трубу. Таак… На Марикьяре Салина, как же, всю жизнь мечтал. Обед закатным кошкам достанется знатный!
- Паруса ставить! По марсам и салингам!
Ольгерд заставил их затвердить военные команды. Затащил на свои учения, лично проверил каждую лоханку, вбил в самые тупые головы с десяток планов сражения. До седьмого пота гонял, сорвав к кошкам весенний фрахт. Зато вон даже у придурка Герберта сейчас матросы белками носятся по вантам, ставя паруса не хуже синезадых.
- Следить за сигналами! - рявкнул шкипер.
Ботцер должен заметить гостей с минуты на минуту, если уже не заметил. Вице-адмирал не оплошает, чай не Бермессер. Приплыла лиса в курятник, как же – куры-то нынче ученые, господа селедки… Ай да кесарь, ай да крабий сын! Как знал!
3
До утонувших в сером мареве кораблей-призраков оставалось всего ничего. Таннер лез напролом, норовя проскользнуть сквозь дриксенскую линию или сцепиться с кем-нибудь на абордаж, дав соседям возможность пробраться к идущим в сторону Шмутце купцам. Ваффе пока держался на расстоянии, предпочитая соревноваться с фрошерами в меткости. Кто побеждал – в дыму было не видать, но Рейнгард не сомневался – дриксенские канониры заткнут за пояс пресловутых марикьяре. Не просто так же кесарь…
- Мой адмирал! – носатый сигнальщик выскочил как игла из гаифской шкатулки и замер, вытянув руки по швам.
- Докладывайте, - серые как море глаза кесаря Ольгерда странно блеснули. Рейнгард затаил дыхание.
- От вице-адмирала Ботцера! Противник на юго-западе, в четырех хорнах. Больше пятидесяти вымпелов в боевой линии.
Но как?! – Рейнгард едва не выкрикнул это вслух. Они шестнадцать раз перепроверили – флот Салины еще недавно был на Марикьяре, в Хексберг о нем даже не вспоминали! Откуда же…
- Лейтенант Хохвенде, шаутбенахта Ремайера ко мне.
- Слушаюсь, мой адмирал!
Рейнгард щелкнул каблуками и рванул вниз, а кесарь уже отдавал приказы сигнальщику:
- Всей линии «Приготовиться к развороту…»
Лейтенант несся вперед, не разбирая дороги, чуть не сбил с ног какого-то матроса, буркнул извинение и понесся дальше, стараясь не поскользнуться на сырой палубе. Едва не сбил лбом мачту и выпалил прямо на ходу:
- Шаутбенахт Ремайер – к адмиралу!
Пожилой капитан «Славы кесарии» любил подшутить над неуклюжими новичками, но теперь не до шуток.
- Передайте, что сейчас буду.
Рейнгард торопливо кивнул и бросился обратно. Не удержался – глянул вверх, где беспомощно трепыхались, ползя по стеньгам, сигнальные флажки. Вице-адмирал Ботцер ведет колонну… По линии – «Поворот все вдруг»… Что же будет?!
Все-таки он умудрился споткнуться на последней ступеньке и едва не кувырнулся под ноги адмиралу. Тот сделал вид, что не заметил, а может, и вправду не обратил внимания, занятый своими мыслями. Лицо кесаря было привычно спокойным, только уголки тонких напряженных губ чуть опустились вниз, словно он… улыбался?!
Взвыли боцманские дудки, взлетели по мачтам серые фигурки марсовых, прибежал очередной сигнальщик.
- Мой адмирал! Ханс Ваффе докладывает: «Иду на сближение с противником».
- Передайте: «Действовать по намеченному плану. Что возможно вывести из боя – выводите как можно скорее». Резерву: «Присоединиться к кордебаталии».
Только спина мелькнула… Ольгерд на мгновение сжал губы в линию, а потом вдруг посмотрел на Рейнгарда. Серые глаза прожгли душу насквозь, адъютант кесаря-адмирала судорожно вздохнул и вытянулся в струнку. Он не боится, не боится!
- Лейтенант Хохвенде, – глухой, отрывистый голос – назовите мне причины поражения адмирала Кальдмеера.
Рейнгард услышал себя будто со стороны, этот урок он отвечал десятки раз:
- Неожиданное появление превосходящих сил противника, плохая выучка матросов и канониров на большинстве линеалов, балласт в виде купцов, несогласованность действий армии и флота…
Но Кальдмеер почти справился, несмотря на перечисленное. И если бы не жуткий шторм, погубивший то, что удалось спасти… Рейнгард глубоко вздохнул – и вдруг понял, что успокоился. Адмирал Ольгерд учел ошибки своего предшественника, и сегодня дриксенцы не только не проиграют – они победят!
Ольгерд чуть заметно усмехнулся и кивком показал на «Святого Йозефа» - тот разворачивался, с точностью до бье повторяя движение флагмана. Раньше считалось, что так умеют только марикьяре – раньше, но не теперь!
- Мой адмирал!
Шаутбенахт Ремайер облокотился на перила, пытаясь отдышаться. Полное лицо под шапкой седых волос было багровым. Старик…
- Я принимаю командование, - спокойно сообщил кесарь. - Выходите из линии и ставьте все паруса. Нужно успеть как можно ближе к началу кордебаталии.
4.
Торговые лоханки разбегались вспугнутыми курами… В борт ударила бродячая волна, подняв тучу брызг, и шкипер Клюкгатер помянул недобрым словом крабью тещу.
- Вам не кажется, что ветер крепчает? – как бы невзначай поинтересовался Кёниг.
Шкипер молча сплюнул. Впереди, перед носом Гербертова корыта в свинцовой воде блеснула серебристая полоска. Ведьма! Счастье, что Бешеного уже нет среди живых, а то несдобровать бы незваным гостям. Хотя им и так несдобровать – шван действительно усиливался, какая-то лоханка рыскнула носом и круто обрасопила реи, чуть не сцепившись с товаркой снастями. Ублюдки вяленые!
Фрошеры должны были увидеть панику среди неуклюжих «купцов» – и видели, чтоб им с крабьей тещей повидаться! «Красная утка» вон, чуть в мели не залезла, «Веселый Торстен», наоборот, выскочил почти наперерез вползавшим в залив громадинам, и теперь торопливо плюхал назад. А это что за нахал? Питер вскинул трубу – здоровое трехмачтовое корыто тихой сапой пробиралось к выходу из залива, по большой дуге обходя фрошеров. Ах ты ж крабий пащенок, сбежать решил, паскуда!
- Дезертир! – процедил сквозь зубы полковник.
- Чтоб его крабы сожрали, - согласился Питер.
Жаль далеко, а то врезал бы по твари всеми десятью пушками. Лоханка не военная, торгаш – да кто ж его знает, это море. За сбежавшего Бермессера огреб весь флот – не хватало снова шлепнуться в ту же лужу!
Шкипер не собирался драться «до последнего матроса», как желал Его Величество, и вообще бы не отказался сейчас сидеть где-нибудь в ардорском трактире, но раз подрядился на фрахт – держись до конца. Иначе в Метхенберг можешь не показываться, да и море предателей недолго носит – Питер Клюкгатер сдохнет, не забудет, как болтались черные фигурки на мачтах уходящего в закат корабля. Нет, господа селедки, лучше окочуриться под фрошерскими ядрами, чем – так…
Грохнула одинокая пушка – и рядом с незадачливым беглецом взметнулся водяной столб. Питер ошарашено завертел головой, отыскивая обидчика – вдоль борта первого из фрошерских кораблей плыло белое облачко.
- Здороваются, чтоб их! – восхитился Питер, вновь поднимая трубу.
- Ваш друг оценил вежливость.
- Я этого ублюдка салаки с Бермессером знать не знаю, - огрызнулся шкипер, наблюдая, как кошачья лоханка торопливо разворачивается обратно. - Ишь, перетрусили, крабьи дети!
Полковник буркнул что-то трудноразличимое, а через мгновение с мачты донеслось:
- Еще корабли!
Да сколько ж тут этих тварей! Мористее, аккурат навстречу несостоявшемуся дезертиру, выползали новые паруса. К счастью, немного – но купцам и того хватит…
5.
- Противник выходит на параллельный курс, - доложил запыхавшийся сигнальщик. – Авангард к бою готов.
- Пора. Передайте: «Белый лебедь и Эйна – освободить флагману место в колонне».
- В первые ряды не успели, - с сожалением заметил Ремайер. – Жаль.
- Ботцер справится. – кесарь поднес ко рту рупор, и низкий глухой голос знакомо разнесся над палубами. – Приготовиться к повороту!
Спокойно и привычно – словно на учениях. Внизу суетились подносчики, таская картузы с порохом. Кто-то уже мочил швабры – подтирать искры. Палубы хорошенько пролили водой, но этого может оказаться недостаточно, малейшая неосторожность – и огонь уничтожит корабль куда быстрее выстрелов противника.
- Шкоты передних парусов! Руль под ветер!
«Слава кесарии» разворачивалась под оглушительный звон сигнального колокола. Резкий порыв ветра заставил корабль покачнуться, сзади рыскнула носом Эйна – но тут же выровнялась. Ветер последний час вообще скакал туда-сюда, как перепуганная белка. На флоте шепотом передавали легенды о хексбергских кэцхен: линеалы им не по зубам, но выбить из линии могут, а какой-нибудь вельбот и вовсе перевернут в одно мгновение.
- Шван крепчает, - заметил Ремайер. – Если так пойдет дальше, волны достанут до нижних портов.
Адмирал подошел к борту и несколько минут молча наблюдал, как перекатываются один за другим темно-серые валы.
- Не достанут. Но к ночи может разыграться – мы должны встать на якорь до темноты.
Скучный, незначащий разговор о погоде – и ни слова о том, что к ночи в заливе должен остаться только один флот…
- Мой адмирал, линия выровнена!
- Хорошо.
Фрошерская колонна тянулась навстречу – издалека казалось, что мачты упираются прямо в низкие серые тучи. Огромные корабли шли один за другим, одинаково кренясь под ветром – опасные, необыкновенно красивые хищные звери…
- Открыть порты! Готовность к бою!
Глухо зарокотали барабаны. Палуба под ногами дрогнула – это выкатывают тяжелые пушки. Взлетели по вантам матросы – «Слава кесарии» сбрасывала паруса, замедляя ход. Слева, в сотне бье, пронеслась узкая седая стрела, таща за собой невысокую волну.
- Кэцхен, - вздохнул шаутбенахт, запуская пятерню в седую шевелюру. Кесарь Ольгерд задумчиво проследил взглядом за блестящей, несмотря на хмурую погоду, полоской, и отвернулся к ползущим навстречу фрошерам.
- Мой адмирал, палубная команда готова!
- Мой адмирал, пушки третьей палубы готовы!
- Мой адмирал… Мой адмирал… Мой адмирал…
Посыльные один за другим выскакивали на ют и тут же исчезали, уступая место следующим. Рейнгард изо всех сил сдерживал ползущую на лицо гордую улыбку. Они готовы, все, от повязывающего серебряный шейный платок капитана Ремайера до вон того, в последний раз проверяющего фок-шкот матроса! Готовы победить или умереть во славу Дриксен и кесаря – адмирала-кесаря Ольгерда!
- Мой адмирал, от Ваффе: Гордость варитов и Удача догоняют кордебаталию. Остальные связаны боем.
- Удача – это к удаче, - усмехнулся Ремайер. – А Ханс справится.
Рейнард знал, что шаутбенахт и вице-адмирал друзья не разлей вода. В Метхенберг часто можно было увидеть, как прогуливаются рядом высокий, худой как цапля, Ваффе и полный краснолицый Ремайер. В учебных баталиях Ханс Ваффе всегда «играл» за Талиг, а пресловутого фок Таннера помнил еще помощником капитана. Он справится, обязательно…
- От Ботцера! – прокричали со шканцев. – Авангард противника ведет…
Последние слова заглушил хлопнувший над головой парус. Ремайер поднял зрительную трубу.
- Судя по вымпелам – Валенсио Аларкон. И на этот раз под «Фрошзингером», как полагается, поводов для «райос» у наших вспыльчивых друзей не нашлось. К счастью.
- К счастью, - задумчиво повторил адмирал. – Команды будут чувствовать себя увереннее.
6.
Фрошерский залп взметнул фонтан почти перед носом у Ботцера. Тот не затянул с ответом – грохнул всем правым бортом, «Буревестник» тут же затянуло дымом. Ну все, теперь держитесь, господа селедки!
- Лево руля! – рявкнул шкипер.
«Трехцветная кошка» весело скакала по волнам вглубь залива. Где-то там продолжали палить, хотя последнее время вроде бы стало потише. Зато теперь гремело за кормой –громадины ползли навстречу друг другу, мало помалу одеваясь дымом. Кажется, что скоро сойдутся – хотя крабья теща их знает. Главное, что до продолжающих «бестолково метаться» по заливу купцов никому дела нету, хотя у входа по-прежнему маячит с полдюжины фрегатов. Хорошо, если только караулят, а ну как решат поохотиться? Охрана-то вся впереди – фрошерский прорыв караулит…
Вон у того, самого здорового, пушек тридцать, не меньше, родимая «Трехцветка» только булькнуть и успеет. Нет уж, господа селедки, чем дальше от фрошеров, тем лучше. Пока. А там видно будет.
- За удачу, шкипер! – полковник отсалютовал Питеру флягой с коронованным лебедем. Серебряная, ишь ты!
- За удачу!
Шкипер звонко щелкнул по хвосту рыбохвостки и от души хлебнул можжевеловки. Приятно обожгло горло. Рядом шумно выдохнул Кёниг:
- Хороша, зараза. Как считаете, успеем?
- А чего бы не успеть, - степенно ответил Питер, рассматривая, как ползущие громадины одна за другой втягиваются в дымное облако. Грохоту – хоть уши затыкай, но отрезавшим торговые лоханки линеалам теперь надолго будет не до них.
Канонирам доставалось от кесаря больше всех – и с качелей стреляли, и с телег. Матросня в таверне болтала, как-то раз чуть не в шторм их в море поволокли – по скалам долбить. Молодец Его Величество, только зря он давал придуркам языком трепать, фрошеры поди в каждую дырку шпионов понатыкали. С этих станется!
- Кэцхен! – завопили с мачты. – Справа по борту!
Повернуть бы носом к ветру, да не успеют…
- Убра-ать паруса!
От шкиперского рева команда заметалась как посоленная. Пенная линия резала черную воду быстрее идущего на всех парусах фрегата, определенно наметившись на «Трехцветку». Кёниг, не будь дурак, ухватился за вантину, но шкипер Клюгкатер только пошире расставил ноги, упираясь в палубу. Не сухопутчик, устоит.
Последний матрос кубарем скатился с мачты – успели, крабьи дети! – когда ветер взвизгнул прищемившей хвост кошкой и заметался в снастях. Грохнула о борт бродячая волна, подняв тучу брызг, и корабль начал крениться на левый борт.
- Руль по ветру! – заорал Питер, приседая на правую ногу, чтобы удержать равновесие. – Живо!
Ветер шибанул в ухо ледяным кулаком, вздул парусом куртку. «Кошка» резко качнулась влево – и шкипер едва не хлопнулся на задницу. Кэцхен, обиженно взвизгнув, наподдала хвостом, и отпустила – корабль еще качало из стороны в сторону, а блестящая полоса уже неслась дальше, к торопливо убавлявшему паруса придурку Герберту.
Питер снова приложился к доставшейся от любимого дядюшки фляге. Пронесла, нелегкая! Кёниг медленно поднимался, приглаживая растрепанные светлые волосы. По крючковатому носу скатывались длинные капли, но испуганным сухопутчик не выглядел.
- Воюем, полковник, - усмехнулся Питер, приподнимая флягу.
Собеседник вернул усмешку и поправил намокший шейный платок.
- Кэцхен, значит…
- Она...
- Хорошо воюете, шкипер. Далеко нам еще?
- До крабьей тещи? Не бойтесь, успеем… Лево руля! Паруса ставить! – матросы снова бросились к вантам, и Кёниг одобрительно склонил породистую голову.
- С вашего разрешения, я спущусь к своим людям.
Шкипер раздраженно дернул плечом – ишь ты, вежливый какой! – и сложил ладони рупором:
- Уснули что ли, салаки тухлые! А ну живее, кто к крабьей теще не хочет!
7.
Дым ел глаза, методично ухали пушки, сзади, на Эйне навязчиво хлопал разорванный парус.
Фрошеры шли друг за другом след в след – между кораблями было едва ли 400 бье. Рейнгард знал, что дриксенцы умеют не хуже – до трехсот, но сомкни они сейчас колонну – кордебаталию быстро поставят в два огня. Значит, надо изворачиваться и ждать…
- Дождались! – азартно воскликнул Ремайер. – Сейчас развернутся!
По стеньгам тонувшего в дыму линеала ползли флаги – «Приготовиться. Поворот все вдруг».
- Начинаем… - адмирал вскинул рупор и замер, вглядываясь в противника. Время растянулось в какую-то патоку – вот канонир обстоятельно банит пушку, несколько матросов лениво возят швабрами, затирая рассыпанный порох… Да и фрошеры еле шевелятся в сером дыму. Наконец, нос ползущего навстречу линеала медленно вздрагивает…
Есть! Поворачивает! Рейнгард рывком обернулся к адмиралу и тут же услышал
– Полный бортовой! Огонь!
Флагман тряхнуло отдачей, кажется фрошеру сбили бизань-мачту, но сейчас не до того…
- Всем: «Один румб вправо! Стрелкам приготовиться!»
Палуба чуть накренилась – корабль ложился на новый курс. Этот маневр они отрабатывали десятки раз – завершив поворот, фрошеры окажутся куда ближе, чем собирались.
- Лейтенант Хохвенде, готовы? – светлые брови кесаря удивленно приподнялись при виде застывшего столбом адьютанта.
Создатель, как он мог забыть! Место Рейнгарда рядом со стрелками, хуже того, он один из троих, которые…
- Да, мой адмирал!
Лейтенант вихрем слетел по лестнице и бросился на бак. Только бы Готлиб зарядил его ружье, как обещал…
Рейнгард сам вызвался в стрелки – мало кто из солдат и даже офицеров умеет обращаться с винтовым ружьем. Можно, конечно, научить, но лучше взять тех, кто знаком с дорогим оружием с детства.
- Огонь!
Отдача едва не швырнула Рейнгарда мимо лестницы. Значит, фрошеры уже повернули… Надо ж было так… Над головой просвистело ядро, грохнувшись далеко за кормой. А, не ждали так близко!
Готлиб уже стоял на одном колене, поводя дулом из стороны в сторону. Искал цель… Матрос-заряжальщик просиял при виде Рейнгарда и подал ему ружье.
Теперь успокоиться, выровнять дыхание, присмотреться... Из обычного мушкета так далеко не прицелиться – солдаты будут стрелять наудачу, тогда как они с Готлибом Цваером и Найной Бромером могут выбрать себе мишень. «Самая страшная пробоина в корабле, - наставлял их Ханс Ваффе, - это дырка от пули во лбу капитана». А еще лучше – адмирала, но брейд-вымпел Салины виднелся чуть впереди, пока же им предстояло разобраться с его охраной.
Звучит просто, но на самом деле – задача не из легких. Каждый из них попадет с двухсот шагов в куропатку, но то на суше. А здесь – свистит в ушах ветер, палуба под ногами ходит ходуном, да и корабль напротив не стоит на месте. Только издалека кажется, что противник движется плавно, как утка по безветренному озеру – в прицеле чужая палуба скачет бешеной козой. Рейнард присмотрел себе высокого офицера с алой повязкой на предплечье. Доберемся еще до капитана – сначала нужно пристреляться.
- Пли! – треск полутора сотен мушкетов на мгновение заглушил даже грохот пушек. Попали, хотя от картечи толку было больше. А офицер в последний момент дернулся – и пуля ушла в белый свет. Жаль.
Рейнард отдал ружье заряжальщику и взял второе. Ну, кто тут у нас?
- Вон он, - глухо сказали рядом. Рейнгард покосился на ружье Готлиба и поправил прицел. Высокий худощавый человек в черно-белом мундире что-то говорил вытянувшемуся в струнку адьютанту. Пора!
-Давай вместе, - шепнул Рейнгард. – Раз, два…
Два выстрела слились в один. Лейтенант отбросил бесполезное ружье и выхватил трубу. Адъютант – молодой парень, не старше самого Рейнгарда, скрючился на досках, зажимая рану в боку. Капитан склонился над ним, держась за левое предплечье – красивое смуглое лицо казалось удивленным. Готлиб разочаровано вздохнул.
- Только ранили.
- Ничего, сейчас передохнем и…
В этот раз пушки «Славы Кесарии» грянули одновременно с фрошерскими. Ядро разметало прислугу одной из пушек, другое срикошетило о палубу недалеко от стрелков, и острая щепка едва не распорола Рейнгарду щеку, оставив длинную царапину.
- Герр Цвайер!
- Герр Хохвенде!
Заряжальщики подали им ружья – но капитана на юте уже не было, его место занял жирный офицер в начищенной до блеска кирасе. Пришлось снова браться за трубу, кое-как придерживая локтем ствол. Где же он…
- Пли!
Снова затрещали мушкеты. Лысый старичок в синем нелепо взмахнул руками и завалился на бок, открывая присевшего на канатный ящик фрошера в разорванном до локтя мундире. Капитан гибким движением встал на одно колено и положил здоровую руку на тощую шею старика, очевидно, ища пульс. Темные глаза нехорошо сощурились в сторону «Славы кесарии» - на какой-то миг Рейнгарду показалось, что враг смотрит на него в упор.
Лейтенант торопливо отбросил трубу и поднял к плечу приклад. Сейчас… Фрошерский линеал вдруг поднялся на волне, а когда опустился – капитан уже стоял на ногах, отдавая приказ подбежавшему офицеру. Рейнгард на волосок сдвинул прицел и мягко нажал на курок.
Попал! Рука сама потянулась за трубой, но тут фрошерские пушки окутал дым, кто-то закричал… огненный ветер протащил лейтенанта Хохвенде спиной по занозистым палубным доскам, а потом голова раскололась на куски и Рейнгарда накрыла темнота.
8.
«Трехцветная кошка» тихо кралась по самой границе мелей, подальше от грохочущей дымной каши, в которую смешались вояки. За кормой виднелись паруса «Веселого Торстена» - именно что виднелись, капитан, не будь дурак, выкрасил свою посудину в серый цвет вместе со снастями и паруса словно растворялись в низко ползущих тучах. Единственный выстрел с линеала пустит любого из них ко дну, но фрошерам, к счастью, не до того. Хотя, почему «к счастью»? Удачу можно схватить за хвост, если на плечах у тебя голова, а не пивная кружка. Его Величество Кесарь Ольгерд дураком не был, потому Питер ему и поверил, потащившись в пасть к крабовой теще.
- Полковник, готовы? Скоро подходим.
Кёниг свел в полосу рыжие брови и кивнул, не отрывая глаз от клокочущего варева. Море кипело, полоумный шван рвал паруса, не разбирая своих и чужих, метались в дыму серые фигурки. Питер видел, как перебитая метким выстрелом грот-мачта медленно заваливалась навстречу волнам, таща за собой паруса и снасти. Фрошеры бросились рубить шкоты – и едва не зачерпнувшая воды громадина постепенно выправилась. Далеко впереди виднелся черный столб, кто-то уже навоевался, хотелось надеяться, что чужой.
Шкипер прищурился, разглядывая флаги. До фрошерского брейд-вымпела оставалось всего ничего, а им надо пройти чуть дальше. Адмирала Салину кесарь просил оставить ему.
Ну и оставим, зачем нам эта трехпалубная лоханка, нам бы кого попроще… Например, вон того, с разбитой носовой фигурой. Почти целый, крабья радость, даже паруса не порваны.
- Руль по ветру! Помалу!
«Кошка» послушно повела носом, ложась на другой курс. Ну теперь держитесь, господа селедки. Если выгорит, гулять метхенбергским забулдыгам за шкиперов счет три дня, не меньше. И матросам лишних монет добавить – ишь носятся, салакины дети, с крабихами целоваться-то неохота!
- Так держать! И чтоб как мыши!
- Помоги нам Создатель, Питер… - тихо сказал Кёниг.
Шкипер вынул флягу и глотнул – для бодрости.
– Как вернетесь в Метхенберг, встретимся у Карла. «?», знаете? Выпьем за здравие Его Величества и упокой фрошеров.
- Обязательно выпьем. Доброго вам ветра, шкипер.
- На удачу!
Шкипер и полковник по очереди приложились к дядюшкиному наследству. Привычно булькнула можжевеловка, а наперерез «Трехцветке» уже плыли клочья кисло-пахнущего дыма. Береговые дюны понемногу исчезали в подступающих сумерках, в темных пенистых волнах кувыркались обломки досок и прочая дрянь.
- Контра-брас! Руль на борт!
Тут ори, не ори – фрошеры ничего, кроме пушек не слышат. Питер уже и сам себя не слышал – но матросы кошками скользили по вантам, и «Трехцветка» стремительно разворачивалась, норовя подобраться к облюбованному фрошеру.
- Паруса убрать!
Кораблик качнуло бродячей волной, но темно-коричневый борт с закрытыми, слава всем богам, портами стремительно приближался. Грохнуло – на этот раз совсем близко, за бортом взвились десятки мелких фонтанчиков. Невидимый за нависшей громадиной свой саданул картечью, и как же вовремя! Пока фрошеры выбираются из-под трупов невезучих товарищей, им будет не до отирающейся о борт «Кошки», а там станет поздно.
- Крючья готовить! – рявкнул Кёниг.
Первая партия абордажников уже раскручивала кошки – миг, и в щербатый фальшборт линеала впились два десятка разлапистых якорей. Один сорвался, пришлось бросать заново, а по остальным уже взлетали иссиня-черные фигуры, сжимая в зубах абордажные сабли. Ну, теперь пойдет потеха!
Над головой кто-то истошно заорал, полетело в жадные волны безголовое тело, свой, чужой – в сумерках не разобрать. Питер сплюнул и отошел поближе к нависшему борту, чтоб не задела случайная пуля. Другой бы на его месте поспешил отвалить подальше от опасного соседа, но шкипер Клюкгатер дураком не был. Фрошеры быстро просекут, что к чему, и начнут со всей дури лупить по каждой тени больше чайки. Нет уж, господа селедки, мы в гости к крабам не торопимся…
Далеко, за прилепившимся к красно-коричневой громадине «Веселым Торстеном» сверкнула вспышка. Быстро они сообразили! Питер прищурился в клубящееся серое марево – оставшийся без мачт кораблик упорно лез вперед, справа по борту болталось что-то темное. Шлюпку что ли тащат? Точно – похожее на восьминогого таракана пятно отползало в сторону, взмахивая тонкими лапками. Искалеченная лоханка ткнулась почти в корму линеала, и тут грохнуло так, что у шкипера заложило уши.
- Закатные твари! – ахнул Питер, любуясь взметнувшимся к небу огненным столбом. Рыжая змея хлестнула дернувшегося в сторону фрошера по палубе и радостно вцепилась в паруса. Вокруг метались черные фигурки, нелепо взмахивая руками.
Шкипер довольно крякнул. Вот вам, крабьи дети, и за «Черный Хексберг», и за сорванный весенний фрахт и за потопленную-таки сволочными фрегатами «Красную утку». Умница-кесарь нашел-таки на фрошеров управу, и закатные кошки нынче получат отменный ужин!
9.
- Бум! Бум! – глухо рокотали пушки, но Рейнгарду Хохвенде было не до них. Сверкающий ледяной водоворот затягивал его, словно щепку, а напротив, танцуя, свивалась кольцами черно-синяя змея. И она, и Рейнгард неслись по кругу, но с каждым оборотом тварь становилась все ближе. А снизу рвалось жарко-алое пламя, опаляя лицо и почему-то спину. Лейтенант из последних сил дернулся, пытаясь повернуться, и ядовитые клыки впились ему в шею…
- Ваше Величество!
Почему они так обращаются к адмиралу? Неужели бой закончился? Тогда почему не смолкают пушки?
Упрямые ресницы не хотели разлипаться. Что-то мокрое и холодное мазнуло Рейнгарда по векам и переносице.
- Подождите, сейчас…
Мокро! Лейтенант распахнул глаза и тут же зажмурился от ослепительного света.
- Уберите факел, - сказал глухой, до боли знакомый голос.
Вторая попытка оказалась удачнее. Когда звезды над головой перестали кружиться, Рейнгард увидел лицо своего адмирала. Над бровями и по щекам размазалась серая копоть, грязный мундир продран в нескольких местах, а петлице невесть как застряла щепка. Платок где-то потерялся - шея измазана кровью…
- Вы ранены? - хотел спросить Рейнгард, но из горла вырвался сухой хрип.
Тут же чья-то заботливая рука приподняла голову, а у пересохших губ появилась фляга. К счастью, это оказалась вода, касеру лейтенант Хохвенде ненавидел всеми фибрами души.
- Мой адмирал…
- Мы победили, Рейнгард. Вас ждет серебряный «Королевский лебедь».
Одна из высших морских наград!
- Благодарю, мой адмирал.
«Бум! Бум!» Если бой окончен, почему стреляют? Нахмуренные брови потянули за собой влажную корку на висках, отчаянно зачесалась переносица.
- А пушки…
- Это пройдет, герр Хохвенде, - сообщил откуда-то сзади усталый голос судового врача. – Вас здорово приложило головой о фальшборт.
- Ваше Величество, вице-адмирал Ваффе!
- Иду. Выздоравливайте, лейтенант.
Не дожидаясь ответа, кесарь повернулся и шагнул к застывшей у лестницы высокой, чуть сутоловатой фигуре. Ханс Ваффе где-то потерял свою известную всему Метхенбергу темно-синюю шляпу, неровный свет факелов превращал худое морщинистое лицо в мрачную маску.
Вместо привычного «Докладывайте», кесарь тихо спросил:
- Ну как вы?
Вице-адмирал только махнул длинной, похожей на крабью клешню рукой.
- А… Мы выбрались, но победа обошлась недешево. На ходу осталось меньше половины, троих пустили ко дну, а на «Синей чайке» взорвалась крюйт-камера. Одна радость – Сван прихватил с собой в Закат фок Таннера…
- И кто повел эскадру?
Адмирал Ваффе потер большим пальцем переносицу.
- Прозвучит глупо, мой кесарь, но я не знаю. Красно-коричневый вымпел, незнакомый, мои окрестили его Закатной тварью.
- Бешеный вернулся с того света?
За спиной кесаря пронесся испуганный шепот. Бешеный! В Дриксен вице-адмиралом Вальдесом до сих пор пугали детей и салажат. На самом деле, его никто не видел в Хексберг уже лет пять – но кто знает…
- Вряд ли, разве что ведьмы его омолодили. Парню было не больше двадцати, да и на кэнналийца он не походил ни разу. Обычный северянин, даже странно… Он потопил «Кунигунду» и достал-таки меня на абордаж. – вице-адмирал тяжело вздохнул. - От команды мало что осталось, если бы не подошел «Зимний ветер» с солдатами – вы бы со мной сейчас не разговаривали.
- Его убили?
- Да, хотя это стоило мне не меньше роты. Такого врага нельзя оставлять за спиной, врага за спиной вообще оставлять нельзя… Их вырвалось всего трое или четверо. Часть пришлось потопить, остальных мы захватили; как рассветет – посчитаем точно. А что здесь?
Рейнгарду показалось, что Ольгерд выпрямился – словно офицер, докладывающий старшему по званию.
- Брандеры нам очень помогли, а вот от стрелков толку оказалось немного. Слишком далеко, хотя винтовые ружья себя оправдали. – кесарь дернул плечом, словно хотел повернуться, но передумал. – Ботцера все-таки поставили в два огня – если бы не купцы с абордажниками, от авангарда бы мало что осталось. Точные потери пока неизвестны, но талигойцам пришлось хуже. Хотя, надо отдать им должное, все держались до последнего, мне показалось, с каким-то самоубийственным отчаянием.
- Очень странно… Хексберг не такая большая потеря, по сравнению с флотом. Сколько их ушло?
Адмирал запрокинул голову, разглядывая звезды. Желтые блики заплясали по светлым, чуть рыжеватым в свете факелов волосам.
- Не больше дюжины. Сколько из них дотянет хотя бы до Ардоры – неизвестно, но Его Величество Карл Четвертый скоро обнаружит, что надолго остался без флота.
Послесловие
Рейнгард часто представлял себе этот миг: кесарь Ольгерд вступает в захваченный Хексберг – на самом деле оказалось похоже и непохоже. По улицам гулял ледяной ветер, пригибая к земле голые деревья, зловеще свистя под крышами домов с выбитыми стеклами, норовя сдернуть шляпу или бросить в лицо горсть пожухлых листьев.
На осаду ушло два месяца. Кесарь не раз предлагал хексбергцам оставить город, но те держались до последнего… до последнего человека, способного держать в руках оружие. Они ждали помощи с востока, но ее не было. Армия маршала Придда оказалась накрепко связана боями в Гельбе и Марагоне, хотя Дриксен это обошлось куда как недешево. Рейнгард видел, как мрачнел кесарь, выслушивая донесения фельдмаршала Рейфера: фрошеры один за другим перехватывают обозы с боеприпасами, подходящие резервы едва успевают заполнять образовавшиеся дыры, солдаты устали от беспрерывных маршей.
Отправляясь в Хексберг, кесарь Ольгерд обещал своим подданным остановить утомившую всех войну, но, по слухам, в Дриксен уже шептались, что Его Величество не спешит выполнять щедрые обещания.
Осадной армии тоже приходилось нелегко – Рейнгард уже забыл, когда в последний раз удалось согреться. Приближалась зима, холодный ветер беспрепятственно гулял по дюнам, норовя сдуть вкопанные в сырой песок палатки. Корабли в заливе беспрерывно долбили сначала по фортам, потом по самой цитадели – мерный гул пушек стал привычной частью жизни.
Они все устали неимоверно – от кесаря до последнего солдата. У Рейнгарда сжималось сердце, когда он видел непривычно худое лицо и глубокие синие тени под глазами. Три дня назад Ольгерд в последний раз предложил талигойцам уйти и, получив привычный отказ, велел начинать штурм.
Озверевшие от усталости солдаты прошли по улицам города как утюг по мятой простыне, буквально размазав по камням так и не сдавшихся защитников. И вот теперь – впервые за много недель – вокруг царила блаженная тишина. После грома пушек, трескотни залпов, крика и стонов… Сейчас же был слышен только мрачный свист ветра да глухой рокот невидимого за домами зимнего моря. Третий день штормило – и Его Величество приказал кораблям уходит в Метхенберг, оставив лишь две дюжины линеалов и фрегатов в основательно разрушенном торговом порту.
Позади негромко переговаривалась свита – в основном сухопутные офицеры, из адмиралов в Хексберг остался только Ваффе. Кесарь шел молча, почти не оглядываясь по сторонам, то и дело прикрывая покрасневшие от усталости глаза. Он был без шляпы – и ветер свободно трепал отросшие за время осады светлые волосы.
Навстречу попадались отряды фуражиров. Продовольствия пока хватало, но кесарь собирался остаться в захваченном городе на всю зиму. Вчера, едва смолкли пушки, Ольгерд отправил два ультиматума – Его Величеству Карлу Четвертому Оллару и Его Превосходительству Первому маршалу Талига Валентину Придду. Что потребовал впервые взявший легендарный Хексберг полководец от своих противников, Рейнгард не знал. Остановить войну – в этом никто не сомневался. Скорее всего, отвести войска за Хербсте – плоскогорье Гельбе останется за Дриксен, а Южная Марагона так и будет частью Талига. Захватить два десятка разрушенных крепостей и сидеть там, каждую минуту ожидая удара в спину от свихнувшихся марагов – увольте. Так говорили сухопутчики, и Рейнгард был склонен им верить. А Хексберг невозможно взять с суши, особенно с Рейфером за спиной, так что прославленному маршалу Придду останется только утереться черно-белой перевязью и порадоваться, что кесарь Ольгерд не захотел большего…
За спиной послышался стук копыт – и спустя несколько мгновений рядом спрыгивал с коня молодой офицер. Рейгард узнал адъютанта начальника штаба.
- Ваше величество! – адъютант молодцевато отдал честь, моргая красными от ветра и недосыпа глазами.
- Говорите, лейтенант.
- Пленные распределены по уцелевшим казармам, через три часа генерал пришлет вам полный список.
Фрошеры, даже если кто-то умудрился сбежать, вряд ли смогли прихватить с собой дриксенских пленных, но у Придда наверняка есть кто-то на обмен, да и выкуп никто не отменял. Лейтенанту фок Хохвенде не нужны фрошерские таллы, но офицерам победнее наверняка пригодятся.
- Хорошо, - кивнул Ольгерд. – Передайте генералу…
Впереди, между домами мелькнула серая тень, и Рейнгард выхватил пистолет, одновременно поворачиваясь так, чтобы загородить собой кесаря. Его Величество выше и шире в плечах, но насколько возможно…
- Что там, Рейнгард?
- Ходит кто-то… Вон там, за домом с красной крышей.
Не свои – свои бы прятаться не стали. Солдаты проверили все дома до самых подвалов, но это не значит, что нашли всех.
- Хельмут, Гэвин, проверить, - отрывисто приказал начальник охраны.
Солдаты сунулись было вперед, но тень сама вынырнула навстречу. Маленькая худая женщина в сером платье замерла посреди улицы – близоруко сощуренные глаза с ненавистью вглядывались в дриксенцев. На закопченном морщинистом лице виднелись дорожки от слез. Женщина прошипела что-то на талиг, плюнула и бросилась наискосок, к сгоревшему каменному дому, до взятия города, очевидно, бывшему двухэтажным.
Гэвин и Хельмут повернулись, ожидая приказа, но начальник смотрел на кесаря.
- Вы знаете, кто это? – задумчиво спросил Ольгерд у всех сразу, не отрывая взгляда от поглотивших женщину покрытых сажей камней.
- Разрешите доложить, мой кесарь! – вытянулся в струнку адъютант начальника штаба.
- Говорите.
- Это Серая Вдова. Я слышал, как фрошеры говорили о ней – Маргарита Шварц была замужем за незнамо как осевшим тут дриксенцем, вроде бы их привез адмирал Вальдес много лет назад. Ее муж умер незадолго до исчезновения Бешеного – она уже тогда начала вести себя странно, а когда ее сыновья погибли вместе с фок Таннером, совсем помешалась и…
- Руперт Шварц, - откликнулся адмирал Ваффе. – Так звали того парня, который чуть не пустил ко дну наш авангард.
Кесарь молчал, смотря куда-то вдаль – словно видел в закопченных развалинах что-то, недоступное остальным. Обычные люди, задумываясь, теребили пуговицы на камзоле или эфес шпаги, тот же Ваффе поглаживал большим пальцем переносицу… А кесарь Ольгерд застывал, будто превращаясь в статую, и придворные испуганно замолкали при виде этой ледяной неподвижности.
Где-то мяукнула кошка, ветер гнал вдоль улицы обрывок пергамента, вдалеке протрубили сбор. От противного звука полковой трубы Ольгерд очнулся и медленно поднял руку, коснувшись скулы. Тихо охнул Ханс Ваффе, и все взгляды устремились на него. Вице-адмирал только отмахнулся и, прикрыв глаза, повторил жест кесаря. Худая морщинистая рука словно гладила невидимый шрам.
- Найдите ее, - глухо приказал Ольгерд. – Господа, мы возвращаемся в лагерь.
Свита, недоуменно перешептываясь, потянулась за быстро шагающим кесарем. Вскоре Его Величество подозвал к себе вице-адмирала и жестом велел офицерам отстать на несколько шагов. Рейнгард и еще один лейтенант, наоборот, вышли вперед – мало ли...
Лейтенант изо всех сил старался не слушать, но ветер то и дело доносил обрывки фраз:
- …может быть совпадением… назвал сына в честь… тоже стали моряками… Бешеный…
Кем же был загадочный герр Шварц, чей сын с легкостью взял на абордаж самого адмирала Ваффе? В Хексберг ненавидели «гусей», как они вообще оказались здесь, да еще и прожили столько лет? И при чем тут исчезнувший 5 лет назад незнамо куда Ротгер Вальдес?
- …только Бешеный и мог…
В подворотне что-то блеснуло, и тело Рейнгарда, не успевшего понять, что происходит, само развернулось и бросилось назад, к ничего не подозревающему кесарю.
- Ваше ве…
Ледяная молния впилась под лопатку, и лейтенант фок Хохвенде кубарем покатился к ногам того, кого только что спас.
- Взять его!
Как глупо… Выжить в морской баталии, месяц пролечившись от контузии, не погибнуть при штурме Хексберг, где сухопутчики положили едва не половину приведенных с собой солдат – и вот так, когда все уже позади…
- Мой кесарь…
- Тише, Рейнгард. Это может быть…
- Ваше Величество! – пронзительно завопил кто-то, заставив кесаря недовольно поморщиться. – Поймали!
- Ханс, проследите, чтобы он не двигался.
Кесарь исчез, его место занял разом постаревший на 10 лет Ваффе.
- Что там? – из последних сил прошипел Рейнгард. Проклятый фрошер…
- Лежи тихо, - нахмурился адмирал. – Кажется, это кэнналиец.
С той стороны, где исчез кесарь, донеслась ругань на незнакомом языке – очевидно, кэнналийском. С редкими вставками на талиг.
- Поганый гусь… (непонятно)… будь ты проклят, тварь дриксенская! (снова непонятно)… это ты его убил, ты… предатель… сволочь!.. Хочешь райос – будет…
- Извольте успокоиться и объяснить ваши претензии, - невозмутимо сказал на талиг Ольгерд. – Что вы ожидали увидеть на войне, кроме смерти, и кого я, по вашим словам, предательски убил?
Может, этот кэнналиец тоже сошел с ума? Разгром флота, двухмесячная осада…
- Альмиранте! Ты убил рэя Салину, тварь! Ты не мог его победить, поэтому заставил Хосе ударить в спину! Ты обманул его, иначе мой брат бы не предал!
- Я не знаю вашего брата и победил Альберто Салину в честном бою, - спокойно отозвался кесарь. – А за покушение на офицера кесарии вы будете расстреляны. Хельмут!
Вокруг затопали чужие сапоги, кэнналийская ругань перемешалась с дриксенской. Куда-то исчез Ваффе, а незнакомый голос над головой сообщил, что срочно нужны носилки.
Рейнгард закрыл глаза. Он сделал все, что мог – что значит жизнь лейтенанта Хохвенде по сравнению с грядущими победами Его Величества? Кесарь Ольгерд жив, а Рейнгард оправдал его доверие, и даже канцлер Фельсенбург не посмеет ничего возразить…
Вокруг грохотало штормящее море, безумно хотелось спать. Уплывая в мутное небытие, Рейнгард услышал далекое:
- Вырвался, сволочь… Ловите…
Жанр: экшн
Категория: джен
Размер: 7030 слов
Пейринг: нмп в количестве
Отказ от прав: мир принадлежит В. Камше. Персонажи - уже не совсем
Комментарий: написано по заявке на Хот-Фест "Кесарь Ольгерд берет Хексберг"
читать дальше«Вижу противника!» - передали по шканцам. Ваффе! Значит, авангард скоро вступит в бой.
Рейнгард фок Ховенде радостно улыбнулся и подставил лицо свежему ветру. Сегодня они победят, обязательно победят! Моряки Дриксен отомстят за «Черный Хексберг» - 25 лет назад проклятые фрошеры разгромили кесарский флот так, что из нескольких тысяч моряков на родину вернулась едва ли сотня. Было бы здорово приурочить победу к тому самому дню Осенних Молний, но кесарь решил иначе…
Рейнгард покосился на адмирала – тот стоял прямо, расправив широкие плечи, не сводя взгляда с вырастающей на горизонте обметанной туманом горы. Ветер ерошил светлые, слишком короткие для дворянина волосы. «В море адмирал – кесарь, - говорили на флоте. И, посмеиваясь, добавляли – А наш кесарь и есть адмирал».
Кесарь Ольгерд, адмирал цур-зее кесарии Дриксен, обернулся и махнул рукой, подзывая сигнальщика. В тот же момент взвились флаги на идущей впереди «Куннигунде» - «От Ваффе. Главные силы противника – 35 вымпелов».
Фрошерами командует Дитер фок Таннер, самый молодой и отчаянный из талигойских адмиралов. Он не сдастся и не уйдет, пока в строю останется хотя бы один линеал. «Не надейтесь на легкую победу, - говорил адмирал еще в Метхенберг. – Пусть Хексберг считается неприступным, мы возьмем его. Но будьте готовы платить». Он повторял это снова и снова…
Перед самым выходом Его Величество лично поднялся на каждый корабль – на надраенной до блеска палубе торжественно выстраивалась команда и глухой, низкий голос кесаря Ольгерда, усиленный рупором, разносился над затаившими дыхание офицерами и матросами: «Пусть каждый из вас помнит: прославленный победами над неприятелем флот кесарии Дриксен должен умножить ее славу. Сражайтесь, не щадя ни сил, ни самой жизни! Дриксен верит своим морякам!»
Отзвонили сигнальщики – и корабль начал сбрасывать паруса, замедляя ход. Куннигунда стремительно удалялась, следуя приказу – первые пять кораблей кордебаталии догоняли авангард. Скоро там, впереди, заговорят пушки…
Неужели им достанутся только форты? Всем сердцем желая удачи Ваффе, лейтенант Хохвенде мечтал, что кто-нибудь из фрошеров вырвется и «Слава кесарии» вступит в бой. Теперь флагман – первый в кордебаталии. Старики говорили, что так ходят в бой только варвары-мориски, но кесарь был непреклонен.
Рейнгард ни разу не участвовал в настоящем морском сражении. На учениях они сотни раз отрабатывали всевозможные ситуации – адмирал был поистине неистощим в изобретении препятствий, но применить знания на практике молодым офицерам и матросам предстояло впервые.
«Эзелхарду, Северной звезде и Святому Адриану выйти из линии и лечь в дрейф». Это – резерв на случай непредвиденной ситуации, еще одно изобретение кесаря-адмирала.
«А ведь этот бой для него тоже – первый», - мелькнула в голове предательская мыслишка. Легенды о приключениях молодого кесаря передавались в Метхенберг из уст в уста. Два года он инкогнито, под именем Олле Лайбаха служил адьютантом у Ваффе, еще год пробыл шкипером на корвете, воевал с каданскими и ардорскими контрабандистами, один раз даже сцепился с неизвестно как забредшим в Устричное море гайифским фрегатом. И учения, учения, учения… Но в бой он ведет свой флот впервые.
Впрочем, еще не ведет – план обговорен до мельчайших деталей, и пока команды флагмана отдает шаутбенахт Ремайер. Пока…
Отдаленный грохот заставил Рейнгарда радостно встрепенуться. Началось! Таннер и Ваффе приветствуют друг друга – непреложная традиция флотов всех стран от Седого моря до Померанцевого.
Адмирал, не оглядываясь, протянул руку, и лейтенант поспешно вложил в нее трубу. Вдалеке упиралась в тучи гора – наверное, в окуляр уже можно разглядеть форты или даже саму крепость. Пока же Рейнгард видел только белые барашки волн, да ползущие по небу дымчато-серые тучи. Слева по борту виднелся обманчиво близкий берег – однообразные дюны перетекали одна в другую, пейзаж не менялся уже который час.
- Хербсте, - глухо сказал кесарь, опуская трубу и указывая ею куда-то вдаль.
Рейнгард, сложив ладони козырьком, всмотрелся – точно. Словно нерадивая служанка разлила кувшин с маслом – мутно-желтая вода вытекала из камышей, нехотя смешиваясь с серой, морской. Устье Хербсте. За десятки хорн отсюда дриксенцы тоже сражаются с ненавистными фрошерами. Если… нет, не если – когда! Хексберг будет взят, талигойская армия лишится снабжения с моря, а через короткое время окажется взята в клещи, и даже прославленный маршал Придд ничего не сможет сделать.
При мысли о победе губы сами расплылись в улыбке, но Рейнгард сомкнул их усилием воли. Не стоит смаковать грядущие победы и неслучившиеся поражения – так говорил на учениях Ханс Ваффе, и лейтенант был с ним согласен. Но иногда позволял себе помечтать, как победоносные офицеры флота Его Величества кесаря Ольгерда возвращаются в Метхенберг, а потом и в столицу. Агнесса обязательно обратит внимание на героя – а лейтенант Хохвенде станет героем! – битвы за Хексберг, и канцлер не посмеет запретить дочери принимать от него знаки внимания.
Как всегда при воспоминании о канцлере Фельсенбурге настроение упало на несколько градусов. Разряженный в пух и прах паркетный шаркун, в жизни не покидавший Эйнрехта, посмел обвинить Рейнгарда фок Хохвенде в трусости! Не в лицо – попробовал бы! – а дав Хансу Ваффе «добрый совет» не брать сына покойного генерала Хохвенде на флот. Рейнгарду рассказал об этом сам вице-адмирал. А потом, усмехнувшись при виде его ярости, добавил, что храбрость доказывают не на дуэли, а в бою. Будь это в столице, Рейнгард придумал бы как отомстить спесивому канцлеру, но усталость после многочасовых учебных баталий быстро выметала из головы лишние мысли. Однако для себя он решил твердо – лейтенант Хохвенде оправдает доверие вице-адмирала и кесаря, даже если это будет стоить ему жизни.
Пушки уже грохотали в полную силу, над серой водой плыли рассеянные клочья дыма. Адмирал словно слился со своей трубой и застыл, напомнив Рейнгарду стоящий на одной из площадей Эйнрехта памятник Людвигу Гордому. Легендарный кесарь тоже мечтал взять Хексберг – и его потомок скоро исполнит эту мечту!
2.
Питер Клюгкатер, капитан известной всему западному побережью «Трехцветной кошки», оглядел с мостика занявших свои места матросов и довольно хмыкнул. Эти не подведут – ни капитана, ни кесаря.
Четверть века назад дядюшка Юхан чудом спас свой корабль из подстроенной ушлыми талигойцами ловушки. И, не пристрели Добряка каданские контрабандисты десять лет назад, оторвал бы он племянничку дурную голову, рискнувшую второй раз потащиться за кесарским флотом в пасть крабьей теще.
А кесарь обещал устроить закатным кошкам обед из фрошеров и уже несколько лет подряд драл со своих матросов по три шкуры. Питер вместе с другими торгашами, чьи корабли наняли – наняли, не отобрали! – для перевозки солдат, был на учениях – тут и сам Добряк не нашел бы, к чему прицепиться. Только в Талиге лягушек не ловят, даром что фрошеры. Что Дриксен готовит флот к большой войне, не заметил бы только слепой. Адмирал Салина, чтоб его крабы сожрали, наверняка ошивается поблизости, а что его на Марикьяре видели – так в прошлый раз тоже видели, шпионы соврут – недорого возьмут, особенно, если есть, кому платить…
- Добрый день, шкипер.
Вот ведь подкрался, тварюга закатная! Полковник Кёниг, в очередной раз пересчитав засевших в трюме солдат, выбрался подышать свежим воздухом и теперь загадочно улыбался, разглядывая в трубу серую хмарь, откуда слышался грохот тяжелых пушек.
- И вам дня доброго, - степенно проговорил Питер, думая, не достать ли трубу. И чего сухопутчик высматривает – ни кошки ж не видать?
- Готовы к высадке? – полковник со звонким щелчком сложил трубу и повернулся к шкиперу.
- Два часа до прилива, успеем. Было б куда.
- Не верите в гений нашего кесаря? – усмехнулся Кёниг, прищурив светлые глаза. Иди, иди, докладывай генералу, морда столичная. Как бы не пришлось крабьей теще докладывать.
- Там видно будет, - вернул усмешку Питер. – Пока ждем сигнала.
В прошлый раз так и не дождались. Тридцать лет отдавший морю шкипер передернул мясистыми плечами и отошел к борту. «Черный Хексберг» врезался в память до последней детали – вот дядюшка забористо обкладывает ни в чем не повинную мачту, что-то нудит зеленый от качки интендант, улыбается Леффер – хороший был парень, жалко… Все как всегда – а с юго-запада вестниками Заката выплывают чужие корабли... Шкипер сплюнул – вот ведь привязалось. Жена, рисуясь перед соседками, наняла дочкам учителя словесности – и теперь поэтические выверты всплывали в мозгу Питера к месту и не к месту.
Кесарь Ольгерд не поленился, вытягивал из «господина Клюгкатера» самые мелкие подробности того сражения, вплоть до цвета моря. И то сказать – сколько их тогда выбралось, не считая отсидевшихся в трюмах солдат? Дюжин пять хоть наберется? А кто до нынешнего дня на корм селедкам не отправился? Сам Питер, кривой Зюсс, да еще этот… как же они его называли… брат Ротгер, что ли? Канцлер, морда жирная. Не поленился ведь, приперся в Метхенберг, любимому кесарю платочком помахать. Других-то наследничков нету…
- Посмотрите-ка, шкипер, - показалось или голос полковника действительно дрогнул? – Вон там, без трубы пока не видно.
Рука в синем мундире с серебряными нашивками показывала на юг. В тот же момент заорали с мачты:
- Паруса!
Ах ты ж! Шкипер поспешно вскинул трубу. Таак… На Марикьяре Салина, как же, всю жизнь мечтал. Обед закатным кошкам достанется знатный!
- Паруса ставить! По марсам и салингам!
Ольгерд заставил их затвердить военные команды. Затащил на свои учения, лично проверил каждую лоханку, вбил в самые тупые головы с десяток планов сражения. До седьмого пота гонял, сорвав к кошкам весенний фрахт. Зато вон даже у придурка Герберта сейчас матросы белками носятся по вантам, ставя паруса не хуже синезадых.
- Следить за сигналами! - рявкнул шкипер.
Ботцер должен заметить гостей с минуты на минуту, если уже не заметил. Вице-адмирал не оплошает, чай не Бермессер. Приплыла лиса в курятник, как же – куры-то нынче ученые, господа селедки… Ай да кесарь, ай да крабий сын! Как знал!
3
До утонувших в сером мареве кораблей-призраков оставалось всего ничего. Таннер лез напролом, норовя проскользнуть сквозь дриксенскую линию или сцепиться с кем-нибудь на абордаж, дав соседям возможность пробраться к идущим в сторону Шмутце купцам. Ваффе пока держался на расстоянии, предпочитая соревноваться с фрошерами в меткости. Кто побеждал – в дыму было не видать, но Рейнгард не сомневался – дриксенские канониры заткнут за пояс пресловутых марикьяре. Не просто так же кесарь…
- Мой адмирал! – носатый сигнальщик выскочил как игла из гаифской шкатулки и замер, вытянув руки по швам.
- Докладывайте, - серые как море глаза кесаря Ольгерда странно блеснули. Рейнгард затаил дыхание.
- От вице-адмирала Ботцера! Противник на юго-западе, в четырех хорнах. Больше пятидесяти вымпелов в боевой линии.
Но как?! – Рейнгард едва не выкрикнул это вслух. Они шестнадцать раз перепроверили – флот Салины еще недавно был на Марикьяре, в Хексберг о нем даже не вспоминали! Откуда же…
- Лейтенант Хохвенде, шаутбенахта Ремайера ко мне.
- Слушаюсь, мой адмирал!
Рейнгард щелкнул каблуками и рванул вниз, а кесарь уже отдавал приказы сигнальщику:
- Всей линии «Приготовиться к развороту…»
Лейтенант несся вперед, не разбирая дороги, чуть не сбил с ног какого-то матроса, буркнул извинение и понесся дальше, стараясь не поскользнуться на сырой палубе. Едва не сбил лбом мачту и выпалил прямо на ходу:
- Шаутбенахт Ремайер – к адмиралу!
Пожилой капитан «Славы кесарии» любил подшутить над неуклюжими новичками, но теперь не до шуток.
- Передайте, что сейчас буду.
Рейнгард торопливо кивнул и бросился обратно. Не удержался – глянул вверх, где беспомощно трепыхались, ползя по стеньгам, сигнальные флажки. Вице-адмирал Ботцер ведет колонну… По линии – «Поворот все вдруг»… Что же будет?!
Все-таки он умудрился споткнуться на последней ступеньке и едва не кувырнулся под ноги адмиралу. Тот сделал вид, что не заметил, а может, и вправду не обратил внимания, занятый своими мыслями. Лицо кесаря было привычно спокойным, только уголки тонких напряженных губ чуть опустились вниз, словно он… улыбался?!
Взвыли боцманские дудки, взлетели по мачтам серые фигурки марсовых, прибежал очередной сигнальщик.
- Мой адмирал! Ханс Ваффе докладывает: «Иду на сближение с противником».
- Передайте: «Действовать по намеченному плану. Что возможно вывести из боя – выводите как можно скорее». Резерву: «Присоединиться к кордебаталии».
Только спина мелькнула… Ольгерд на мгновение сжал губы в линию, а потом вдруг посмотрел на Рейнгарда. Серые глаза прожгли душу насквозь, адъютант кесаря-адмирала судорожно вздохнул и вытянулся в струнку. Он не боится, не боится!
- Лейтенант Хохвенде, – глухой, отрывистый голос – назовите мне причины поражения адмирала Кальдмеера.
Рейнгард услышал себя будто со стороны, этот урок он отвечал десятки раз:
- Неожиданное появление превосходящих сил противника, плохая выучка матросов и канониров на большинстве линеалов, балласт в виде купцов, несогласованность действий армии и флота…
Но Кальдмеер почти справился, несмотря на перечисленное. И если бы не жуткий шторм, погубивший то, что удалось спасти… Рейнгард глубоко вздохнул – и вдруг понял, что успокоился. Адмирал Ольгерд учел ошибки своего предшественника, и сегодня дриксенцы не только не проиграют – они победят!
Ольгерд чуть заметно усмехнулся и кивком показал на «Святого Йозефа» - тот разворачивался, с точностью до бье повторяя движение флагмана. Раньше считалось, что так умеют только марикьяре – раньше, но не теперь!
- Мой адмирал!
Шаутбенахт Ремайер облокотился на перила, пытаясь отдышаться. Полное лицо под шапкой седых волос было багровым. Старик…
- Я принимаю командование, - спокойно сообщил кесарь. - Выходите из линии и ставьте все паруса. Нужно успеть как можно ближе к началу кордебаталии.
4.
Торговые лоханки разбегались вспугнутыми курами… В борт ударила бродячая волна, подняв тучу брызг, и шкипер Клюкгатер помянул недобрым словом крабью тещу.
- Вам не кажется, что ветер крепчает? – как бы невзначай поинтересовался Кёниг.
Шкипер молча сплюнул. Впереди, перед носом Гербертова корыта в свинцовой воде блеснула серебристая полоска. Ведьма! Счастье, что Бешеного уже нет среди живых, а то несдобровать бы незваным гостям. Хотя им и так несдобровать – шван действительно усиливался, какая-то лоханка рыскнула носом и круто обрасопила реи, чуть не сцепившись с товаркой снастями. Ублюдки вяленые!
Фрошеры должны были увидеть панику среди неуклюжих «купцов» – и видели, чтоб им с крабьей тещей повидаться! «Красная утка» вон, чуть в мели не залезла, «Веселый Торстен», наоборот, выскочил почти наперерез вползавшим в залив громадинам, и теперь торопливо плюхал назад. А это что за нахал? Питер вскинул трубу – здоровое трехмачтовое корыто тихой сапой пробиралось к выходу из залива, по большой дуге обходя фрошеров. Ах ты ж крабий пащенок, сбежать решил, паскуда!
- Дезертир! – процедил сквозь зубы полковник.
- Чтоб его крабы сожрали, - согласился Питер.
Жаль далеко, а то врезал бы по твари всеми десятью пушками. Лоханка не военная, торгаш – да кто ж его знает, это море. За сбежавшего Бермессера огреб весь флот – не хватало снова шлепнуться в ту же лужу!
Шкипер не собирался драться «до последнего матроса», как желал Его Величество, и вообще бы не отказался сейчас сидеть где-нибудь в ардорском трактире, но раз подрядился на фрахт – держись до конца. Иначе в Метхенберг можешь не показываться, да и море предателей недолго носит – Питер Клюкгатер сдохнет, не забудет, как болтались черные фигурки на мачтах уходящего в закат корабля. Нет, господа селедки, лучше окочуриться под фрошерскими ядрами, чем – так…
Грохнула одинокая пушка – и рядом с незадачливым беглецом взметнулся водяной столб. Питер ошарашено завертел головой, отыскивая обидчика – вдоль борта первого из фрошерских кораблей плыло белое облачко.
- Здороваются, чтоб их! – восхитился Питер, вновь поднимая трубу.
- Ваш друг оценил вежливость.
- Я этого ублюдка салаки с Бермессером знать не знаю, - огрызнулся шкипер, наблюдая, как кошачья лоханка торопливо разворачивается обратно. - Ишь, перетрусили, крабьи дети!
Полковник буркнул что-то трудноразличимое, а через мгновение с мачты донеслось:
- Еще корабли!
Да сколько ж тут этих тварей! Мористее, аккурат навстречу несостоявшемуся дезертиру, выползали новые паруса. К счастью, немного – но купцам и того хватит…
5.
- Противник выходит на параллельный курс, - доложил запыхавшийся сигнальщик. – Авангард к бою готов.
- Пора. Передайте: «Белый лебедь и Эйна – освободить флагману место в колонне».
- В первые ряды не успели, - с сожалением заметил Ремайер. – Жаль.
- Ботцер справится. – кесарь поднес ко рту рупор, и низкий глухой голос знакомо разнесся над палубами. – Приготовиться к повороту!
Спокойно и привычно – словно на учениях. Внизу суетились подносчики, таская картузы с порохом. Кто-то уже мочил швабры – подтирать искры. Палубы хорошенько пролили водой, но этого может оказаться недостаточно, малейшая неосторожность – и огонь уничтожит корабль куда быстрее выстрелов противника.
- Шкоты передних парусов! Руль под ветер!
«Слава кесарии» разворачивалась под оглушительный звон сигнального колокола. Резкий порыв ветра заставил корабль покачнуться, сзади рыскнула носом Эйна – но тут же выровнялась. Ветер последний час вообще скакал туда-сюда, как перепуганная белка. На флоте шепотом передавали легенды о хексбергских кэцхен: линеалы им не по зубам, но выбить из линии могут, а какой-нибудь вельбот и вовсе перевернут в одно мгновение.
- Шван крепчает, - заметил Ремайер. – Если так пойдет дальше, волны достанут до нижних портов.
Адмирал подошел к борту и несколько минут молча наблюдал, как перекатываются один за другим темно-серые валы.
- Не достанут. Но к ночи может разыграться – мы должны встать на якорь до темноты.
Скучный, незначащий разговор о погоде – и ни слова о том, что к ночи в заливе должен остаться только один флот…
- Мой адмирал, линия выровнена!
- Хорошо.
Фрошерская колонна тянулась навстречу – издалека казалось, что мачты упираются прямо в низкие серые тучи. Огромные корабли шли один за другим, одинаково кренясь под ветром – опасные, необыкновенно красивые хищные звери…
- Открыть порты! Готовность к бою!
Глухо зарокотали барабаны. Палуба под ногами дрогнула – это выкатывают тяжелые пушки. Взлетели по вантам матросы – «Слава кесарии» сбрасывала паруса, замедляя ход. Слева, в сотне бье, пронеслась узкая седая стрела, таща за собой невысокую волну.
- Кэцхен, - вздохнул шаутбенахт, запуская пятерню в седую шевелюру. Кесарь Ольгерд задумчиво проследил взглядом за блестящей, несмотря на хмурую погоду, полоской, и отвернулся к ползущим навстречу фрошерам.
- Мой адмирал, палубная команда готова!
- Мой адмирал, пушки третьей палубы готовы!
- Мой адмирал… Мой адмирал… Мой адмирал…
Посыльные один за другим выскакивали на ют и тут же исчезали, уступая место следующим. Рейнгард изо всех сил сдерживал ползущую на лицо гордую улыбку. Они готовы, все, от повязывающего серебряный шейный платок капитана Ремайера до вон того, в последний раз проверяющего фок-шкот матроса! Готовы победить или умереть во славу Дриксен и кесаря – адмирала-кесаря Ольгерда!
- Мой адмирал, от Ваффе: Гордость варитов и Удача догоняют кордебаталию. Остальные связаны боем.
- Удача – это к удаче, - усмехнулся Ремайер. – А Ханс справится.
Рейнард знал, что шаутбенахт и вице-адмирал друзья не разлей вода. В Метхенберг часто можно было увидеть, как прогуливаются рядом высокий, худой как цапля, Ваффе и полный краснолицый Ремайер. В учебных баталиях Ханс Ваффе всегда «играл» за Талиг, а пресловутого фок Таннера помнил еще помощником капитана. Он справится, обязательно…
- От Ботцера! – прокричали со шканцев. – Авангард противника ведет…
Последние слова заглушил хлопнувший над головой парус. Ремайер поднял зрительную трубу.
- Судя по вымпелам – Валенсио Аларкон. И на этот раз под «Фрошзингером», как полагается, поводов для «райос» у наших вспыльчивых друзей не нашлось. К счастью.
- К счастью, - задумчиво повторил адмирал. – Команды будут чувствовать себя увереннее.
6.
Фрошерский залп взметнул фонтан почти перед носом у Ботцера. Тот не затянул с ответом – грохнул всем правым бортом, «Буревестник» тут же затянуло дымом. Ну все, теперь держитесь, господа селедки!
- Лево руля! – рявкнул шкипер.
«Трехцветная кошка» весело скакала по волнам вглубь залива. Где-то там продолжали палить, хотя последнее время вроде бы стало потише. Зато теперь гремело за кормой –громадины ползли навстречу друг другу, мало помалу одеваясь дымом. Кажется, что скоро сойдутся – хотя крабья теща их знает. Главное, что до продолжающих «бестолково метаться» по заливу купцов никому дела нету, хотя у входа по-прежнему маячит с полдюжины фрегатов. Хорошо, если только караулят, а ну как решат поохотиться? Охрана-то вся впереди – фрошерский прорыв караулит…
Вон у того, самого здорового, пушек тридцать, не меньше, родимая «Трехцветка» только булькнуть и успеет. Нет уж, господа селедки, чем дальше от фрошеров, тем лучше. Пока. А там видно будет.
- За удачу, шкипер! – полковник отсалютовал Питеру флягой с коронованным лебедем. Серебряная, ишь ты!
- За удачу!
Шкипер звонко щелкнул по хвосту рыбохвостки и от души хлебнул можжевеловки. Приятно обожгло горло. Рядом шумно выдохнул Кёниг:
- Хороша, зараза. Как считаете, успеем?
- А чего бы не успеть, - степенно ответил Питер, рассматривая, как ползущие громадины одна за другой втягиваются в дымное облако. Грохоту – хоть уши затыкай, но отрезавшим торговые лоханки линеалам теперь надолго будет не до них.
Канонирам доставалось от кесаря больше всех – и с качелей стреляли, и с телег. Матросня в таверне болтала, как-то раз чуть не в шторм их в море поволокли – по скалам долбить. Молодец Его Величество, только зря он давал придуркам языком трепать, фрошеры поди в каждую дырку шпионов понатыкали. С этих станется!
- Кэцхен! – завопили с мачты. – Справа по борту!
Повернуть бы носом к ветру, да не успеют…
- Убра-ать паруса!
От шкиперского рева команда заметалась как посоленная. Пенная линия резала черную воду быстрее идущего на всех парусах фрегата, определенно наметившись на «Трехцветку». Кёниг, не будь дурак, ухватился за вантину, но шкипер Клюгкатер только пошире расставил ноги, упираясь в палубу. Не сухопутчик, устоит.
Последний матрос кубарем скатился с мачты – успели, крабьи дети! – когда ветер взвизгнул прищемившей хвост кошкой и заметался в снастях. Грохнула о борт бродячая волна, подняв тучу брызг, и корабль начал крениться на левый борт.
- Руль по ветру! – заорал Питер, приседая на правую ногу, чтобы удержать равновесие. – Живо!
Ветер шибанул в ухо ледяным кулаком, вздул парусом куртку. «Кошка» резко качнулась влево – и шкипер едва не хлопнулся на задницу. Кэцхен, обиженно взвизгнув, наподдала хвостом, и отпустила – корабль еще качало из стороны в сторону, а блестящая полоса уже неслась дальше, к торопливо убавлявшему паруса придурку Герберту.
Питер снова приложился к доставшейся от любимого дядюшки фляге. Пронесла, нелегкая! Кёниг медленно поднимался, приглаживая растрепанные светлые волосы. По крючковатому носу скатывались длинные капли, но испуганным сухопутчик не выглядел.
- Воюем, полковник, - усмехнулся Питер, приподнимая флягу.
Собеседник вернул усмешку и поправил намокший шейный платок.
- Кэцхен, значит…
- Она...
- Хорошо воюете, шкипер. Далеко нам еще?
- До крабьей тещи? Не бойтесь, успеем… Лево руля! Паруса ставить! – матросы снова бросились к вантам, и Кёниг одобрительно склонил породистую голову.
- С вашего разрешения, я спущусь к своим людям.
Шкипер раздраженно дернул плечом – ишь ты, вежливый какой! – и сложил ладони рупором:
- Уснули что ли, салаки тухлые! А ну живее, кто к крабьей теще не хочет!
7.
Дым ел глаза, методично ухали пушки, сзади, на Эйне навязчиво хлопал разорванный парус.
Фрошеры шли друг за другом след в след – между кораблями было едва ли 400 бье. Рейнгард знал, что дриксенцы умеют не хуже – до трехсот, но сомкни они сейчас колонну – кордебаталию быстро поставят в два огня. Значит, надо изворачиваться и ждать…
- Дождались! – азартно воскликнул Ремайер. – Сейчас развернутся!
По стеньгам тонувшего в дыму линеала ползли флаги – «Приготовиться. Поворот все вдруг».
- Начинаем… - адмирал вскинул рупор и замер, вглядываясь в противника. Время растянулось в какую-то патоку – вот канонир обстоятельно банит пушку, несколько матросов лениво возят швабрами, затирая рассыпанный порох… Да и фрошеры еле шевелятся в сером дыму. Наконец, нос ползущего навстречу линеала медленно вздрагивает…
Есть! Поворачивает! Рейнгард рывком обернулся к адмиралу и тут же услышал
– Полный бортовой! Огонь!
Флагман тряхнуло отдачей, кажется фрошеру сбили бизань-мачту, но сейчас не до того…
- Всем: «Один румб вправо! Стрелкам приготовиться!»
Палуба чуть накренилась – корабль ложился на новый курс. Этот маневр они отрабатывали десятки раз – завершив поворот, фрошеры окажутся куда ближе, чем собирались.
- Лейтенант Хохвенде, готовы? – светлые брови кесаря удивленно приподнялись при виде застывшего столбом адьютанта.
Создатель, как он мог забыть! Место Рейнгарда рядом со стрелками, хуже того, он один из троих, которые…
- Да, мой адмирал!
Лейтенант вихрем слетел по лестнице и бросился на бак. Только бы Готлиб зарядил его ружье, как обещал…
Рейнгард сам вызвался в стрелки – мало кто из солдат и даже офицеров умеет обращаться с винтовым ружьем. Можно, конечно, научить, но лучше взять тех, кто знаком с дорогим оружием с детства.
- Огонь!
Отдача едва не швырнула Рейнгарда мимо лестницы. Значит, фрошеры уже повернули… Надо ж было так… Над головой просвистело ядро, грохнувшись далеко за кормой. А, не ждали так близко!
Готлиб уже стоял на одном колене, поводя дулом из стороны в сторону. Искал цель… Матрос-заряжальщик просиял при виде Рейнгарда и подал ему ружье.
Теперь успокоиться, выровнять дыхание, присмотреться... Из обычного мушкета так далеко не прицелиться – солдаты будут стрелять наудачу, тогда как они с Готлибом Цваером и Найной Бромером могут выбрать себе мишень. «Самая страшная пробоина в корабле, - наставлял их Ханс Ваффе, - это дырка от пули во лбу капитана». А еще лучше – адмирала, но брейд-вымпел Салины виднелся чуть впереди, пока же им предстояло разобраться с его охраной.
Звучит просто, но на самом деле – задача не из легких. Каждый из них попадет с двухсот шагов в куропатку, но то на суше. А здесь – свистит в ушах ветер, палуба под ногами ходит ходуном, да и корабль напротив не стоит на месте. Только издалека кажется, что противник движется плавно, как утка по безветренному озеру – в прицеле чужая палуба скачет бешеной козой. Рейнард присмотрел себе высокого офицера с алой повязкой на предплечье. Доберемся еще до капитана – сначала нужно пристреляться.
- Пли! – треск полутора сотен мушкетов на мгновение заглушил даже грохот пушек. Попали, хотя от картечи толку было больше. А офицер в последний момент дернулся – и пуля ушла в белый свет. Жаль.
Рейнард отдал ружье заряжальщику и взял второе. Ну, кто тут у нас?
- Вон он, - глухо сказали рядом. Рейнгард покосился на ружье Готлиба и поправил прицел. Высокий худощавый человек в черно-белом мундире что-то говорил вытянувшемуся в струнку адьютанту. Пора!
-Давай вместе, - шепнул Рейнгард. – Раз, два…
Два выстрела слились в один. Лейтенант отбросил бесполезное ружье и выхватил трубу. Адъютант – молодой парень, не старше самого Рейнгарда, скрючился на досках, зажимая рану в боку. Капитан склонился над ним, держась за левое предплечье – красивое смуглое лицо казалось удивленным. Готлиб разочаровано вздохнул.
- Только ранили.
- Ничего, сейчас передохнем и…
В этот раз пушки «Славы Кесарии» грянули одновременно с фрошерскими. Ядро разметало прислугу одной из пушек, другое срикошетило о палубу недалеко от стрелков, и острая щепка едва не распорола Рейнгарду щеку, оставив длинную царапину.
- Герр Цвайер!
- Герр Хохвенде!
Заряжальщики подали им ружья – но капитана на юте уже не было, его место занял жирный офицер в начищенной до блеска кирасе. Пришлось снова браться за трубу, кое-как придерживая локтем ствол. Где же он…
- Пли!
Снова затрещали мушкеты. Лысый старичок в синем нелепо взмахнул руками и завалился на бок, открывая присевшего на канатный ящик фрошера в разорванном до локтя мундире. Капитан гибким движением встал на одно колено и положил здоровую руку на тощую шею старика, очевидно, ища пульс. Темные глаза нехорошо сощурились в сторону «Славы кесарии» - на какой-то миг Рейнгарду показалось, что враг смотрит на него в упор.
Лейтенант торопливо отбросил трубу и поднял к плечу приклад. Сейчас… Фрошерский линеал вдруг поднялся на волне, а когда опустился – капитан уже стоял на ногах, отдавая приказ подбежавшему офицеру. Рейнгард на волосок сдвинул прицел и мягко нажал на курок.
Попал! Рука сама потянулась за трубой, но тут фрошерские пушки окутал дым, кто-то закричал… огненный ветер протащил лейтенанта Хохвенде спиной по занозистым палубным доскам, а потом голова раскололась на куски и Рейнгарда накрыла темнота.
8.
«Трехцветная кошка» тихо кралась по самой границе мелей, подальше от грохочущей дымной каши, в которую смешались вояки. За кормой виднелись паруса «Веселого Торстена» - именно что виднелись, капитан, не будь дурак, выкрасил свою посудину в серый цвет вместе со снастями и паруса словно растворялись в низко ползущих тучах. Единственный выстрел с линеала пустит любого из них ко дну, но фрошерам, к счастью, не до того. Хотя, почему «к счастью»? Удачу можно схватить за хвост, если на плечах у тебя голова, а не пивная кружка. Его Величество Кесарь Ольгерд дураком не был, потому Питер ему и поверил, потащившись в пасть к крабовой теще.
- Полковник, готовы? Скоро подходим.
Кёниг свел в полосу рыжие брови и кивнул, не отрывая глаз от клокочущего варева. Море кипело, полоумный шван рвал паруса, не разбирая своих и чужих, метались в дыму серые фигурки. Питер видел, как перебитая метким выстрелом грот-мачта медленно заваливалась навстречу волнам, таща за собой паруса и снасти. Фрошеры бросились рубить шкоты – и едва не зачерпнувшая воды громадина постепенно выправилась. Далеко впереди виднелся черный столб, кто-то уже навоевался, хотелось надеяться, что чужой.
Шкипер прищурился, разглядывая флаги. До фрошерского брейд-вымпела оставалось всего ничего, а им надо пройти чуть дальше. Адмирала Салину кесарь просил оставить ему.
Ну и оставим, зачем нам эта трехпалубная лоханка, нам бы кого попроще… Например, вон того, с разбитой носовой фигурой. Почти целый, крабья радость, даже паруса не порваны.
- Руль по ветру! Помалу!
«Кошка» послушно повела носом, ложась на другой курс. Ну теперь держитесь, господа селедки. Если выгорит, гулять метхенбергским забулдыгам за шкиперов счет три дня, не меньше. И матросам лишних монет добавить – ишь носятся, салакины дети, с крабихами целоваться-то неохота!
- Так держать! И чтоб как мыши!
- Помоги нам Создатель, Питер… - тихо сказал Кёниг.
Шкипер вынул флягу и глотнул – для бодрости.
– Как вернетесь в Метхенберг, встретимся у Карла. «?», знаете? Выпьем за здравие Его Величества и упокой фрошеров.
- Обязательно выпьем. Доброго вам ветра, шкипер.
- На удачу!
Шкипер и полковник по очереди приложились к дядюшкиному наследству. Привычно булькнула можжевеловка, а наперерез «Трехцветке» уже плыли клочья кисло-пахнущего дыма. Береговые дюны понемногу исчезали в подступающих сумерках, в темных пенистых волнах кувыркались обломки досок и прочая дрянь.
- Контра-брас! Руль на борт!
Тут ори, не ори – фрошеры ничего, кроме пушек не слышат. Питер уже и сам себя не слышал – но матросы кошками скользили по вантам, и «Трехцветка» стремительно разворачивалась, норовя подобраться к облюбованному фрошеру.
- Паруса убрать!
Кораблик качнуло бродячей волной, но темно-коричневый борт с закрытыми, слава всем богам, портами стремительно приближался. Грохнуло – на этот раз совсем близко, за бортом взвились десятки мелких фонтанчиков. Невидимый за нависшей громадиной свой саданул картечью, и как же вовремя! Пока фрошеры выбираются из-под трупов невезучих товарищей, им будет не до отирающейся о борт «Кошки», а там станет поздно.
- Крючья готовить! – рявкнул Кёниг.
Первая партия абордажников уже раскручивала кошки – миг, и в щербатый фальшборт линеала впились два десятка разлапистых якорей. Один сорвался, пришлось бросать заново, а по остальным уже взлетали иссиня-черные фигуры, сжимая в зубах абордажные сабли. Ну, теперь пойдет потеха!
Над головой кто-то истошно заорал, полетело в жадные волны безголовое тело, свой, чужой – в сумерках не разобрать. Питер сплюнул и отошел поближе к нависшему борту, чтоб не задела случайная пуля. Другой бы на его месте поспешил отвалить подальше от опасного соседа, но шкипер Клюкгатер дураком не был. Фрошеры быстро просекут, что к чему, и начнут со всей дури лупить по каждой тени больше чайки. Нет уж, господа селедки, мы в гости к крабам не торопимся…
Далеко, за прилепившимся к красно-коричневой громадине «Веселым Торстеном» сверкнула вспышка. Быстро они сообразили! Питер прищурился в клубящееся серое марево – оставшийся без мачт кораблик упорно лез вперед, справа по борту болталось что-то темное. Шлюпку что ли тащат? Точно – похожее на восьминогого таракана пятно отползало в сторону, взмахивая тонкими лапками. Искалеченная лоханка ткнулась почти в корму линеала, и тут грохнуло так, что у шкипера заложило уши.
- Закатные твари! – ахнул Питер, любуясь взметнувшимся к небу огненным столбом. Рыжая змея хлестнула дернувшегося в сторону фрошера по палубе и радостно вцепилась в паруса. Вокруг метались черные фигурки, нелепо взмахивая руками.
Шкипер довольно крякнул. Вот вам, крабьи дети, и за «Черный Хексберг», и за сорванный весенний фрахт и за потопленную-таки сволочными фрегатами «Красную утку». Умница-кесарь нашел-таки на фрошеров управу, и закатные кошки нынче получат отменный ужин!
9.
- Бум! Бум! – глухо рокотали пушки, но Рейнгарду Хохвенде было не до них. Сверкающий ледяной водоворот затягивал его, словно щепку, а напротив, танцуя, свивалась кольцами черно-синяя змея. И она, и Рейнгард неслись по кругу, но с каждым оборотом тварь становилась все ближе. А снизу рвалось жарко-алое пламя, опаляя лицо и почему-то спину. Лейтенант из последних сил дернулся, пытаясь повернуться, и ядовитые клыки впились ему в шею…
- Ваше Величество!
Почему они так обращаются к адмиралу? Неужели бой закончился? Тогда почему не смолкают пушки?
Упрямые ресницы не хотели разлипаться. Что-то мокрое и холодное мазнуло Рейнгарда по векам и переносице.
- Подождите, сейчас…
Мокро! Лейтенант распахнул глаза и тут же зажмурился от ослепительного света.
- Уберите факел, - сказал глухой, до боли знакомый голос.
Вторая попытка оказалась удачнее. Когда звезды над головой перестали кружиться, Рейнгард увидел лицо своего адмирала. Над бровями и по щекам размазалась серая копоть, грязный мундир продран в нескольких местах, а петлице невесть как застряла щепка. Платок где-то потерялся - шея измазана кровью…
- Вы ранены? - хотел спросить Рейнгард, но из горла вырвался сухой хрип.
Тут же чья-то заботливая рука приподняла голову, а у пересохших губ появилась фляга. К счастью, это оказалась вода, касеру лейтенант Хохвенде ненавидел всеми фибрами души.
- Мой адмирал…
- Мы победили, Рейнгард. Вас ждет серебряный «Королевский лебедь».
Одна из высших морских наград!
- Благодарю, мой адмирал.
«Бум! Бум!» Если бой окончен, почему стреляют? Нахмуренные брови потянули за собой влажную корку на висках, отчаянно зачесалась переносица.
- А пушки…
- Это пройдет, герр Хохвенде, - сообщил откуда-то сзади усталый голос судового врача. – Вас здорово приложило головой о фальшборт.
- Ваше Величество, вице-адмирал Ваффе!
- Иду. Выздоравливайте, лейтенант.
Не дожидаясь ответа, кесарь повернулся и шагнул к застывшей у лестницы высокой, чуть сутоловатой фигуре. Ханс Ваффе где-то потерял свою известную всему Метхенбергу темно-синюю шляпу, неровный свет факелов превращал худое морщинистое лицо в мрачную маску.
Вместо привычного «Докладывайте», кесарь тихо спросил:
- Ну как вы?
Вице-адмирал только махнул длинной, похожей на крабью клешню рукой.
- А… Мы выбрались, но победа обошлась недешево. На ходу осталось меньше половины, троих пустили ко дну, а на «Синей чайке» взорвалась крюйт-камера. Одна радость – Сван прихватил с собой в Закат фок Таннера…
- И кто повел эскадру?
Адмирал Ваффе потер большим пальцем переносицу.
- Прозвучит глупо, мой кесарь, но я не знаю. Красно-коричневый вымпел, незнакомый, мои окрестили его Закатной тварью.
- Бешеный вернулся с того света?
За спиной кесаря пронесся испуганный шепот. Бешеный! В Дриксен вице-адмиралом Вальдесом до сих пор пугали детей и салажат. На самом деле, его никто не видел в Хексберг уже лет пять – но кто знает…
- Вряд ли, разве что ведьмы его омолодили. Парню было не больше двадцати, да и на кэнналийца он не походил ни разу. Обычный северянин, даже странно… Он потопил «Кунигунду» и достал-таки меня на абордаж. – вице-адмирал тяжело вздохнул. - От команды мало что осталось, если бы не подошел «Зимний ветер» с солдатами – вы бы со мной сейчас не разговаривали.
- Его убили?
- Да, хотя это стоило мне не меньше роты. Такого врага нельзя оставлять за спиной, врага за спиной вообще оставлять нельзя… Их вырвалось всего трое или четверо. Часть пришлось потопить, остальных мы захватили; как рассветет – посчитаем точно. А что здесь?
Рейнгарду показалось, что Ольгерд выпрямился – словно офицер, докладывающий старшему по званию.
- Брандеры нам очень помогли, а вот от стрелков толку оказалось немного. Слишком далеко, хотя винтовые ружья себя оправдали. – кесарь дернул плечом, словно хотел повернуться, но передумал. – Ботцера все-таки поставили в два огня – если бы не купцы с абордажниками, от авангарда бы мало что осталось. Точные потери пока неизвестны, но талигойцам пришлось хуже. Хотя, надо отдать им должное, все держались до последнего, мне показалось, с каким-то самоубийственным отчаянием.
- Очень странно… Хексберг не такая большая потеря, по сравнению с флотом. Сколько их ушло?
Адмирал запрокинул голову, разглядывая звезды. Желтые блики заплясали по светлым, чуть рыжеватым в свете факелов волосам.
- Не больше дюжины. Сколько из них дотянет хотя бы до Ардоры – неизвестно, но Его Величество Карл Четвертый скоро обнаружит, что надолго остался без флота.
Послесловие
Рейнгард часто представлял себе этот миг: кесарь Ольгерд вступает в захваченный Хексберг – на самом деле оказалось похоже и непохоже. По улицам гулял ледяной ветер, пригибая к земле голые деревья, зловеще свистя под крышами домов с выбитыми стеклами, норовя сдернуть шляпу или бросить в лицо горсть пожухлых листьев.
На осаду ушло два месяца. Кесарь не раз предлагал хексбергцам оставить город, но те держались до последнего… до последнего человека, способного держать в руках оружие. Они ждали помощи с востока, но ее не было. Армия маршала Придда оказалась накрепко связана боями в Гельбе и Марагоне, хотя Дриксен это обошлось куда как недешево. Рейнгард видел, как мрачнел кесарь, выслушивая донесения фельдмаршала Рейфера: фрошеры один за другим перехватывают обозы с боеприпасами, подходящие резервы едва успевают заполнять образовавшиеся дыры, солдаты устали от беспрерывных маршей.
Отправляясь в Хексберг, кесарь Ольгерд обещал своим подданным остановить утомившую всех войну, но, по слухам, в Дриксен уже шептались, что Его Величество не спешит выполнять щедрые обещания.
Осадной армии тоже приходилось нелегко – Рейнгард уже забыл, когда в последний раз удалось согреться. Приближалась зима, холодный ветер беспрепятственно гулял по дюнам, норовя сдуть вкопанные в сырой песок палатки. Корабли в заливе беспрерывно долбили сначала по фортам, потом по самой цитадели – мерный гул пушек стал привычной частью жизни.
Они все устали неимоверно – от кесаря до последнего солдата. У Рейнгарда сжималось сердце, когда он видел непривычно худое лицо и глубокие синие тени под глазами. Три дня назад Ольгерд в последний раз предложил талигойцам уйти и, получив привычный отказ, велел начинать штурм.
Озверевшие от усталости солдаты прошли по улицам города как утюг по мятой простыне, буквально размазав по камням так и не сдавшихся защитников. И вот теперь – впервые за много недель – вокруг царила блаженная тишина. После грома пушек, трескотни залпов, крика и стонов… Сейчас же был слышен только мрачный свист ветра да глухой рокот невидимого за домами зимнего моря. Третий день штормило – и Его Величество приказал кораблям уходит в Метхенберг, оставив лишь две дюжины линеалов и фрегатов в основательно разрушенном торговом порту.
Позади негромко переговаривалась свита – в основном сухопутные офицеры, из адмиралов в Хексберг остался только Ваффе. Кесарь шел молча, почти не оглядываясь по сторонам, то и дело прикрывая покрасневшие от усталости глаза. Он был без шляпы – и ветер свободно трепал отросшие за время осады светлые волосы.
Навстречу попадались отряды фуражиров. Продовольствия пока хватало, но кесарь собирался остаться в захваченном городе на всю зиму. Вчера, едва смолкли пушки, Ольгерд отправил два ультиматума – Его Величеству Карлу Четвертому Оллару и Его Превосходительству Первому маршалу Талига Валентину Придду. Что потребовал впервые взявший легендарный Хексберг полководец от своих противников, Рейнгард не знал. Остановить войну – в этом никто не сомневался. Скорее всего, отвести войска за Хербсте – плоскогорье Гельбе останется за Дриксен, а Южная Марагона так и будет частью Талига. Захватить два десятка разрушенных крепостей и сидеть там, каждую минуту ожидая удара в спину от свихнувшихся марагов – увольте. Так говорили сухопутчики, и Рейнгард был склонен им верить. А Хексберг невозможно взять с суши, особенно с Рейфером за спиной, так что прославленному маршалу Придду останется только утереться черно-белой перевязью и порадоваться, что кесарь Ольгерд не захотел большего…
За спиной послышался стук копыт – и спустя несколько мгновений рядом спрыгивал с коня молодой офицер. Рейгард узнал адъютанта начальника штаба.
- Ваше величество! – адъютант молодцевато отдал честь, моргая красными от ветра и недосыпа глазами.
- Говорите, лейтенант.
- Пленные распределены по уцелевшим казармам, через три часа генерал пришлет вам полный список.
Фрошеры, даже если кто-то умудрился сбежать, вряд ли смогли прихватить с собой дриксенских пленных, но у Придда наверняка есть кто-то на обмен, да и выкуп никто не отменял. Лейтенанту фок Хохвенде не нужны фрошерские таллы, но офицерам победнее наверняка пригодятся.
- Хорошо, - кивнул Ольгерд. – Передайте генералу…
Впереди, между домами мелькнула серая тень, и Рейнгард выхватил пистолет, одновременно поворачиваясь так, чтобы загородить собой кесаря. Его Величество выше и шире в плечах, но насколько возможно…
- Что там, Рейнгард?
- Ходит кто-то… Вон там, за домом с красной крышей.
Не свои – свои бы прятаться не стали. Солдаты проверили все дома до самых подвалов, но это не значит, что нашли всех.
- Хельмут, Гэвин, проверить, - отрывисто приказал начальник охраны.
Солдаты сунулись было вперед, но тень сама вынырнула навстречу. Маленькая худая женщина в сером платье замерла посреди улицы – близоруко сощуренные глаза с ненавистью вглядывались в дриксенцев. На закопченном морщинистом лице виднелись дорожки от слез. Женщина прошипела что-то на талиг, плюнула и бросилась наискосок, к сгоревшему каменному дому, до взятия города, очевидно, бывшему двухэтажным.
Гэвин и Хельмут повернулись, ожидая приказа, но начальник смотрел на кесаря.
- Вы знаете, кто это? – задумчиво спросил Ольгерд у всех сразу, не отрывая взгляда от поглотивших женщину покрытых сажей камней.
- Разрешите доложить, мой кесарь! – вытянулся в струнку адъютант начальника штаба.
- Говорите.
- Это Серая Вдова. Я слышал, как фрошеры говорили о ней – Маргарита Шварц была замужем за незнамо как осевшим тут дриксенцем, вроде бы их привез адмирал Вальдес много лет назад. Ее муж умер незадолго до исчезновения Бешеного – она уже тогда начала вести себя странно, а когда ее сыновья погибли вместе с фок Таннером, совсем помешалась и…
- Руперт Шварц, - откликнулся адмирал Ваффе. – Так звали того парня, который чуть не пустил ко дну наш авангард.
Кесарь молчал, смотря куда-то вдаль – словно видел в закопченных развалинах что-то, недоступное остальным. Обычные люди, задумываясь, теребили пуговицы на камзоле или эфес шпаги, тот же Ваффе поглаживал большим пальцем переносицу… А кесарь Ольгерд застывал, будто превращаясь в статую, и придворные испуганно замолкали при виде этой ледяной неподвижности.
Где-то мяукнула кошка, ветер гнал вдоль улицы обрывок пергамента, вдалеке протрубили сбор. От противного звука полковой трубы Ольгерд очнулся и медленно поднял руку, коснувшись скулы. Тихо охнул Ханс Ваффе, и все взгляды устремились на него. Вице-адмирал только отмахнулся и, прикрыв глаза, повторил жест кесаря. Худая морщинистая рука словно гладила невидимый шрам.
- Найдите ее, - глухо приказал Ольгерд. – Господа, мы возвращаемся в лагерь.
Свита, недоуменно перешептываясь, потянулась за быстро шагающим кесарем. Вскоре Его Величество подозвал к себе вице-адмирала и жестом велел офицерам отстать на несколько шагов. Рейнгард и еще один лейтенант, наоборот, вышли вперед – мало ли...
Лейтенант изо всех сил старался не слушать, но ветер то и дело доносил обрывки фраз:
- …может быть совпадением… назвал сына в честь… тоже стали моряками… Бешеный…
Кем же был загадочный герр Шварц, чей сын с легкостью взял на абордаж самого адмирала Ваффе? В Хексберг ненавидели «гусей», как они вообще оказались здесь, да еще и прожили столько лет? И при чем тут исчезнувший 5 лет назад незнамо куда Ротгер Вальдес?
- …только Бешеный и мог…
В подворотне что-то блеснуло, и тело Рейнгарда, не успевшего понять, что происходит, само развернулось и бросилось назад, к ничего не подозревающему кесарю.
- Ваше ве…
Ледяная молния впилась под лопатку, и лейтенант фок Хохвенде кубарем покатился к ногам того, кого только что спас.
- Взять его!
Как глупо… Выжить в морской баталии, месяц пролечившись от контузии, не погибнуть при штурме Хексберг, где сухопутчики положили едва не половину приведенных с собой солдат – и вот так, когда все уже позади…
- Мой кесарь…
- Тише, Рейнгард. Это может быть…
- Ваше Величество! – пронзительно завопил кто-то, заставив кесаря недовольно поморщиться. – Поймали!
- Ханс, проследите, чтобы он не двигался.
Кесарь исчез, его место занял разом постаревший на 10 лет Ваффе.
- Что там? – из последних сил прошипел Рейнгард. Проклятый фрошер…
- Лежи тихо, - нахмурился адмирал. – Кажется, это кэнналиец.
С той стороны, где исчез кесарь, донеслась ругань на незнакомом языке – очевидно, кэнналийском. С редкими вставками на талиг.
- Поганый гусь… (непонятно)… будь ты проклят, тварь дриксенская! (снова непонятно)… это ты его убил, ты… предатель… сволочь!.. Хочешь райос – будет…
- Извольте успокоиться и объяснить ваши претензии, - невозмутимо сказал на талиг Ольгерд. – Что вы ожидали увидеть на войне, кроме смерти, и кого я, по вашим словам, предательски убил?
Может, этот кэнналиец тоже сошел с ума? Разгром флота, двухмесячная осада…
- Альмиранте! Ты убил рэя Салину, тварь! Ты не мог его победить, поэтому заставил Хосе ударить в спину! Ты обманул его, иначе мой брат бы не предал!
- Я не знаю вашего брата и победил Альберто Салину в честном бою, - спокойно отозвался кесарь. – А за покушение на офицера кесарии вы будете расстреляны. Хельмут!
Вокруг затопали чужие сапоги, кэнналийская ругань перемешалась с дриксенской. Куда-то исчез Ваффе, а незнакомый голос над головой сообщил, что срочно нужны носилки.
Рейнгард закрыл глаза. Он сделал все, что мог – что значит жизнь лейтенанта Хохвенде по сравнению с грядущими победами Его Величества? Кесарь Ольгерд жив, а Рейнгард оправдал его доверие, и даже канцлер Фельсенбург не посмеет ничего возразить…
Вокруг грохотало штормящее море, безумно хотелось спать. Уплывая в мутное небытие, Рейнгард услышал далекое:
- Вырвался, сволочь… Ловите…
@темы: таймлайн - постканон
воскресенье, 22 января 2012
И канон покажется флаффом
наш маршал встав на четвереньки
дурную песню голосил
но хайнрих приказал всем думать
что это был случайный глюк
доволен олаф счастлив ротгер
а также руппи и гудрун
и только госпоже бермессер
никто сыночка не вернет
вариант:
довольны юхан и кальдмеер
вальдес луиджи фельсенбург
и только вернер недоволен
на рее холодно висеть
пришла урфрида к лионелю
чтоб предложить ему себя
в фандоме голову сломали
зачем был нужен этот бред
рудольфа сравнивали с волком
он был силен умен и смел
но годы не прошли бесследно
стал маразматиком рудольф
гуляли двое в лабиринте
такой канонный алвадик
мог получиться к сожаленью
там нет хорошего конца
арлетта с левием прекрасно
вскрывают тайны и гробы
проблема в том что наблюдая
со скуки можно помереть
маллэ попал в ловушку дриксов
потом еще в одну попал
его спасал жермон ариго
а надо было пристрелить
любитель яблок старый маршал
давненько с бруно воевал
предусмотрительный и умный
а только все равно дурак
вот рокэ в пропасть навернулся
марсель рыдает и скорбит
зато такой большой могилы
на свете нет ни у кого
PS: кстати, кто желает, можно продолжить))
дурную песню голосил
но хайнрих приказал всем думать
что это был случайный глюк
доволен олаф счастлив ротгер
а также руппи и гудрун
и только госпоже бермессер
никто сыночка не вернет
вариант:
довольны юхан и кальдмеер
вальдес луиджи фельсенбург
и только вернер недоволен
на рее холодно висеть
пришла урфрида к лионелю
чтоб предложить ему себя
в фандоме голову сломали
зачем был нужен этот бред
рудольфа сравнивали с волком
он был силен умен и смел
но годы не прошли бесследно
стал маразматиком рудольф
гуляли двое в лабиринте
такой канонный алвадик
мог получиться к сожаленью
там нет хорошего конца
арлетта с левием прекрасно
вскрывают тайны и гробы
проблема в том что наблюдая
со скуки можно помереть
маллэ попал в ловушку дриксов
потом еще в одну попал
его спасал жермон ариго
а надо было пристрелить
любитель яблок старый маршал
давненько с бруно воевал
предусмотрительный и умный
а только все равно дурак
вот рокэ в пропасть навернулся
марсель рыдает и скорбит
зато такой большой могилы
на свете нет ни у кого
PS: кстати, кто желает, можно продолжить))
@темы: таймлайн - канон
четверг, 19 января 2012
И канон покажется флаффом
Жанр: drama
Рейтинг: PG
Категория: джен
Дисклеймер: все права на героев и мир принадлежат В.В. Камше
Комментарий: "Четырнадцатый сонет" все читали? А вот иная версия событий.
публикуется с разрешения автора
читать дальшеПетро окунулся в горячую, воняющую потом, смолой и дешевой касерой толпу. Замутило, но отрабатывать двадцатку надо, не ел бы - тогда мог бы и не ныть, а хочешь жрать - зарабатывай, как умеешь, пока не доучился и не стал человеком.
Собравшихся на митинг «пролетариев» Петро, пожалуй, тоже считал людьми, но только не сейчас: слишком забивала мозги вонь немытых тел, слишком уж некуртуазно пинали его локтями по рёбрам, слишком громко орали рупоры - виски уже начинало ломить.
"Свобода, рівність, братерство!" И так - сотни раз, со всех сторон площади.
"Свобода-рівність-братерство, хліб - селянам, заводи - робітникам! Да живе вільний пролетарій! Ганьба кривавому царському режиму! Слава вільній праці! Хай живе Велика Епіне!"
Петро подумал, что это будет самая дорогая двадцатка в его жизни. Хорошо ещё, если не побьют. Признают в нём интеллигента - и сразу же, за милую душу...
- A, кошача кров! - рявкнули над ухом.
- Що, за старим режимом скучив?! - Петро дёрнулся, впечатавшись в чью-то широкую, грязную спину. Его толкнули, он с трудом удержался на ногах. - Лихвар!
Петро выдохнул. «Лихвар» - это наверняка не про него, с таким обтрёпанным костюмом он сойдёт разве что за попрошайку или карманника.
- За патли та в пику! Та це ж царська шльондра, мабуть!
- Покидьок! Лайно собаче!
Удалось, наконец, обернуться. Трое молодчиков с нашивками Варастийской железной дороги трясли невысокого - во всяком случае, на их фоне - молодого человека. Молодой человек, лет которому было под сорок, выглядел по меньшей мере - старомодный камзол зелёно-чёрных цветов, какой-то перстень, который с него уже срывали жадные руки «пролетариата».
Щеголь что-то втолковывал на чистейшем талиг - дурак. Камзола ему мало. Потом - кричал, но никто не слушал. Потом - вырывался, но не долго.
- Та тримайте, тримайте ж його!
Навалились скопом, все вместе. Зелёный камзол, изрядно уже обтрёпанный, потонул в гуще человеческих тел, но глухие звуки ударов и стон - один-единственныйи почти уже нечеловеческий - как-то прорывались сквозь вой толпы, крики оратора, брань и свист.
Петро понял, что его сейчас вырвет прямо на суконную, измазанную ржавчиной и мазутом спину, и принялся пробиваться к домам. Леворукий с нею, с двадцаткой! Левору-укий! Петра согнуло пополам в сухом спазме - в желудке со вчерашнего утра пусто. Возле домов он обернулся - ничего уже не увидел, только толпу, плотную, огромную, живую - она колыхалась, как единый организм, что-то дышащее, мыслящее, но безумное.
Петро почувствовал, что его охватывает неудержимая паника, и принялся пятиться. Пятился, пока не дошел до угла, где наткнулся на телеграфный столб, подпрыгнул от ужаса, а потом развернулся и бросился бежать...
...В себя пришел на пустыре, напротив разгромленного не так давно здания Губернского совета. Губернатор Эпинэ был убит, имущество сожгли или растащили, а вокруг здания словно всю ночь плясали пьяные кэцхен - вытоптано, грязно... Сволочь, глупые, бездарные, им бы только пожрать, только бы разрушить, сломать, а создавать когда? И как? Как?
Петро зажмурился, и перед глазами тут же возникло лицо мужчины в зелёном камзоле. Очень знакомое лицо... Растерянное, испуганное, но знакомое...
Петро присел у монумента - статую с него свалили, и она разбилась на три части. «Рокэ Первый Алва, 362 к.С. - 24 к.В.» - золочёные буквы содрали, на мраморе остались только уродливые углубления.
Петро дрожащими руками полез в сумку - за фляжкой. Обыкновенная вода из дворового колодца, но внутри всё пересохло так, что и вина никакого не надо. Особенно если вспомнить, какое вино сейчас подают - за месяц не отлежишься... Рука наткнулась на сборник поэзии Талига прошлого круга – Петро всегда носил его с собой, чтобы соседи не украли. Веннен, Дидерих и...
Теперь уже не только руки дрожали - всего Петра трясло от макушки до пят, пока он искал нужную страницу. «Марсель Валме, 365 - 400 к.С.» И портрет тут же - чёрно-белый, расплывчатый, но не узнать нельзя...
Петро захлопнул книгу. Стихи он помнил - сам переводил с талиг на эпинэ, никто другой пока не взялся - да и кому надо, у всех революция... Вот победит революция, свергнем очередного тирана-Алву, поднимем производство, создадим коммуны, устроим социализм во всех Золотых землях - вот тогда-то...
Петро устало зажмурился и облокотился о холодный мрамор. Пережитое уже не воспринималось разумом и казалось сном, потому что быть такого взаправду просто не могло.
Строчки возникали в темноте под крепко зажмуренными веками сами - на желтом листе кривоватым почерком, написанные давно не точеным пером.
Твоя обитель святістю горда.
Я бачив: небеса над нею ясні.
Але життя до себе вабить власно.
Я заплутав в мерзенних цих роках.
Я не помічу Першого суда
Крізь поєдинки й пристрастні обійми.
Лиш натяком, неясним та невпинним,
Мене бентежить марність забуття.
Примара, мрія, сон про дальнє літо.
Так стали спогади химерні всі ці,
Як винних лоз той вишуканий згин.
Я пам'ятаю парк, він повен квітів,
Що пахнуть солодко та сумовито...
Я там не був. Ні - був. Я там загинув.
Рейтинг: PG
Категория: джен
Дисклеймер: все права на героев и мир принадлежат В.В. Камше
Комментарий: "Четырнадцатый сонет" все читали? А вот иная версия событий.
публикуется с разрешения автора
читать дальшеПетро окунулся в горячую, воняющую потом, смолой и дешевой касерой толпу. Замутило, но отрабатывать двадцатку надо, не ел бы - тогда мог бы и не ныть, а хочешь жрать - зарабатывай, как умеешь, пока не доучился и не стал человеком.
Собравшихся на митинг «пролетариев» Петро, пожалуй, тоже считал людьми, но только не сейчас: слишком забивала мозги вонь немытых тел, слишком уж некуртуазно пинали его локтями по рёбрам, слишком громко орали рупоры - виски уже начинало ломить.
"Свобода, рівність, братерство!" И так - сотни раз, со всех сторон площади.
"Свобода-рівність-братерство, хліб - селянам, заводи - робітникам! Да живе вільний пролетарій! Ганьба кривавому царському режиму! Слава вільній праці! Хай живе Велика Епіне!"
Петро подумал, что это будет самая дорогая двадцатка в его жизни. Хорошо ещё, если не побьют. Признают в нём интеллигента - и сразу же, за милую душу...
- A, кошача кров! - рявкнули над ухом.
- Що, за старим режимом скучив?! - Петро дёрнулся, впечатавшись в чью-то широкую, грязную спину. Его толкнули, он с трудом удержался на ногах. - Лихвар!
Петро выдохнул. «Лихвар» - это наверняка не про него, с таким обтрёпанным костюмом он сойдёт разве что за попрошайку или карманника.
- За патли та в пику! Та це ж царська шльондра, мабуть!
- Покидьок! Лайно собаче!
Удалось, наконец, обернуться. Трое молодчиков с нашивками Варастийской железной дороги трясли невысокого - во всяком случае, на их фоне - молодого человека. Молодой человек, лет которому было под сорок, выглядел по меньшей мере - старомодный камзол зелёно-чёрных цветов, какой-то перстень, который с него уже срывали жадные руки «пролетариата».
Щеголь что-то втолковывал на чистейшем талиг - дурак. Камзола ему мало. Потом - кричал, но никто не слушал. Потом - вырывался, но не долго.
- Та тримайте, тримайте ж його!
Навалились скопом, все вместе. Зелёный камзол, изрядно уже обтрёпанный, потонул в гуще человеческих тел, но глухие звуки ударов и стон - один-единственныйи почти уже нечеловеческий - как-то прорывались сквозь вой толпы, крики оратора, брань и свист.
Петро понял, что его сейчас вырвет прямо на суконную, измазанную ржавчиной и мазутом спину, и принялся пробиваться к домам. Леворукий с нею, с двадцаткой! Левору-укий! Петра согнуло пополам в сухом спазме - в желудке со вчерашнего утра пусто. Возле домов он обернулся - ничего уже не увидел, только толпу, плотную, огромную, живую - она колыхалась, как единый организм, что-то дышащее, мыслящее, но безумное.
Петро почувствовал, что его охватывает неудержимая паника, и принялся пятиться. Пятился, пока не дошел до угла, где наткнулся на телеграфный столб, подпрыгнул от ужаса, а потом развернулся и бросился бежать...
...В себя пришел на пустыре, напротив разгромленного не так давно здания Губернского совета. Губернатор Эпинэ был убит, имущество сожгли или растащили, а вокруг здания словно всю ночь плясали пьяные кэцхен - вытоптано, грязно... Сволочь, глупые, бездарные, им бы только пожрать, только бы разрушить, сломать, а создавать когда? И как? Как?
Петро зажмурился, и перед глазами тут же возникло лицо мужчины в зелёном камзоле. Очень знакомое лицо... Растерянное, испуганное, но знакомое...
Петро присел у монумента - статую с него свалили, и она разбилась на три части. «Рокэ Первый Алва, 362 к.С. - 24 к.В.» - золочёные буквы содрали, на мраморе остались только уродливые углубления.
Петро дрожащими руками полез в сумку - за фляжкой. Обыкновенная вода из дворового колодца, но внутри всё пересохло так, что и вина никакого не надо. Особенно если вспомнить, какое вино сейчас подают - за месяц не отлежишься... Рука наткнулась на сборник поэзии Талига прошлого круга – Петро всегда носил его с собой, чтобы соседи не украли. Веннен, Дидерих и...
Теперь уже не только руки дрожали - всего Петра трясло от макушки до пят, пока он искал нужную страницу. «Марсель Валме, 365 - 400 к.С.» И портрет тут же - чёрно-белый, расплывчатый, но не узнать нельзя...
Петро захлопнул книгу. Стихи он помнил - сам переводил с талиг на эпинэ, никто другой пока не взялся - да и кому надо, у всех революция... Вот победит революция, свергнем очередного тирана-Алву, поднимем производство, создадим коммуны, устроим социализм во всех Золотых землях - вот тогда-то...
Петро устало зажмурился и облокотился о холодный мрамор. Пережитое уже не воспринималось разумом и казалось сном, потому что быть такого взаправду просто не могло.
Строчки возникали в темноте под крепко зажмуренными веками сами - на желтом листе кривоватым почерком, написанные давно не точеным пером.
Твоя обитель святістю горда.
Я бачив: небеса над нею ясні.
Але життя до себе вабить власно.
Я заплутав в мерзенних цих роках.
Я не помічу Першого суда
Крізь поєдинки й пристрастні обійми.
Лиш натяком, неясним та невпинним,
Мене бентежить марність забуття.
Примара, мрія, сон про дальнє літо.
Так стали спогади химерні всі ці,
Як винних лоз той вишуканий згин.
Я пам'ятаю парк, він повен квітів,
Що пахнуть солодко та сумовито...
Я там не був. Ні - був. Я там загинув.
@темы: таймлайн - модерн-ау
И канон покажется флаффом
Название: Скрип замка разобьет...
Рейтинг:R (за жестокость) ладно, PG-13
Жанр: ангст, драма
Категория: джен
Размер: мини
Пейринг: Лионель Савиньяк и другие
Отказ от прав: все персонажи и мир принадлежат В. Камше.
Комментарий: написано по заявке на Хот-Фест "Пост-канон. Кто будет, кто не будет, на чем сердце успокоится"
Предупреждение: перед прочтением (особенно второй части) уберите от экранов беременных, сердечников и савиньяколаверов.
Часть перваяФакел мигает в такт биению сердца, пляшут по стенам багровые отблески. Или это снова мутится в глазах? Лионель с силой зажмурился; прикрыть бы глаза руками и посидеть так хоть несколько минут, но руки прикованы к стене – не пошевелить. Впрочем, он обойдётся и так, привык.
Угнетала даже не беспомощность, а туманность перспектив. Нет, с главной – со смертью, он давно определился, ещё когда теньент на взмыленной лошади привёз на западную границу сообщение о том, что Рудольф и его наследники были перебиты за одну ночь – все. Кажется, в тот день Эмиль перестал смеяться, или это случилось раньше?.. А может, когда увидел то, что осталось от Рокэ Алвы?.. Когда Арно был вызван в столицу и исчез?..
Нужно было мчаться в Олларию, хотя все понимали, что поздно – вот теперь по-настоящему поздно… Они разругались: Эмиль бросил армию и дриксов на старшего и сорвался на юг, к Дьегаррону, надеясь, что дороги ещё не перекрыты, Ли остался – чтобы не отдать на съедение "гусям" доверенную ему после смерти фок Варзов Западную армию.
А за ним пришли, обвинив в измене, и это могло быть самым смешным в этой глупой истории… Могло бы… Пришел не кто-нибудь – Райнштайнер. Ли хорошо помнил, как выхватил пистолет, выстрелил, но не знавшая промаха рука дрогнула, и пуля лишь прочертила красную полосу на рукаве мундира. Чувствуя себя последним Давенпортом, Савиньяк выскочил в окно, но внизу его ждали.
Так в его жизни появилась боль.
Когда его, избитого и ничего не соображающего – оба состояния были крайне непривычны и неприятны – привязали к седлу, он увидел Райнштайнера с перевязанным плечом – тот садился на лошадь. Его тоже вызывали в столицу.
Тогда Лионель ещё не догадывался, для чего.
Теперь – знал, равно как и то, что никогда не ответит на вопрос о том, где Эмиль и что он задумал.
Его Величество Вальтер Первый нашел идеального исполнителя. Барону было всё равно, какой приказ выполнять, он не злился за рану, он исполнял свой долг – допрашивал преступника и предателя со всей возможной тщательностью. Удовольствие от унижений бывшего маршала получал разве что Манрик, вновь получивший должность кансильера и прибравший, наконец, к рукам Надор. Этот мстил, и мстил от всей души.
Лионель не сомневался, что жить ему осталось недолго. И что смерть его не будет легкой. Даже если он сдаст Эмиля, даже если согласится работать на нового короля… И ещё – ему не вернут Арно, чьи следы затерялись где-то на гайифской границе, не вернут мать, не выдержавшую зрелища страданий сына…
«Сволочи», - пробормотал Ли. Вышло какое-то шипение, губы пересохли и слушались с трудом.
Эмиль должен выжить – за них всех. Жить за других – глупое занятие, Росио попытался, и что из этого вышло? Но отомстить – вдруг получится?
Больше всего Лионеля угнетала неизвестность. Чувство времени обманывало его: иногда казалось, что между допросами проходит несколько дней, иногда – не более получаса. Неизвестность рождала страх: вот сейчас... Лязгнет замок, дверь распахнется, одна радость – освободят руки, пусть ненадолго, пока идут по коридору, но всё же… Мышцы затекали так, что хотелось выть, пальцы не слушались, а когда кровь свободно устремлялась по венам, словно тысячи иголок вонзались в измученное тело.
Когда тело отказывалось идти, его волокли. Бывало, Лионель терял сознание ещё по дороге в пыточную – тогда его окатывали водой, и первое, что он видел, очнувшись – спокойное и равнодушное лицо Ойгена Райнштайнера. Вторым: виноватое – Чарльза Давенпорта.
Лионель ненавидел Чарльза за эту проклятую жалость. За то, что он по вечерам наверняка пьет стаканами касеру и проклинает себя – но всё равно участвует в допросах. А ведь у Давенпорта не осталось ни родственников, ни друзей, на чем его поймали?
Глядя на своих палачей, Савиньяк неизменно вспоминал темную от времени виселицу в углу тюремного двора. Когда по приезде в столицу с него, обессиленного, сняли веревки, позволив сползти с лошади, Ли попытался выпрямиться и увидел изуродованное тело…
Тогда, во дворе Багерлее, ему впервые стало страшно. А теперь оставалось только завидовать виконту Валме, который так и не стал графом. Его отец ненадолго пережил последнего сына...
«Упрямство не доводит до добра», - равнодушно пояснил Райнштайнер. И на следующий день позволил Лионелю убедиться в этом на собственной шкуре…
Умереть быстро – или превратить остаток своей жизни в Закат и всё равно умереть? Главное – есть ли за что?..
Лионель снова зажмурился. Глаза слезились, мельтешение бликов от факела казалось красной плесенью, тянущейся из сырого камня – на свет.
Когда же за ним придут? Должно быть, скоро.
Вспомнить бы ещё, терял он сознание после прошлого допроса или нет?
Лионель не помнил, сколько он уже не спал: со вздёрнутыми над головой руками это затруднительно, хотя холод и слабость иногда окунали его в вязкое, опасное беспамятство. Снились кошмары. Росио, блуждающий в темноте Лабиринта, и Росио, безумный Росио, который всё же сумел вернуться, хотя лучше бы он погиб. Влюблённая дурочка Елена получила, наконец, своего Ворона – а Вальтер не возражал. Ему нравилось изысканное развлечение – смотреть на непобедимого Алву, сумасшедшую развалину, бродящую по Олларии в поисках одной ей видимых теней… Кого? Окделла, Марселя, давно мёртвых братьев или друзей?
Эмиль, при известии о возвращении Алвы бросившийся в столицу, вернулся постаревшим на десяток лет и отказывался говорить, пока брат не залил в него полфляжки касеры. А потом уже не мог остановиться: рассказывал об Алве, который его не узнал, о Елене, об её сестре, отданной наследнику Придда в обмен на фельпский хлеб… Тогда возникший из небытия Вальтер всего лишь вернул себе должность супрема, а замок Ноймар ещё не превратился в обитель призраков, братскую могилу для королевских наследников… Тогда ещё не знали, что дальше будет только хуже, и смеялись: «И не такое переживем!». А вот кошки с две!..
Иногда Лионелю снились мать с отцом: они шли через парк давно потерянного Сэ, держась за руки – чёрные фигурки среди золотых листьев, и казались молодыми и счастливыми. И Лионель, с радостью осознавая, что ничего не болит, не подкашиваются ноги, не мутится в голове, как мальчишка бежал за ними, догонял, вцеплялся в руки, плакал – а потом поднимал голову и видел мёртвые лица…
После этого не хотелось ни спать, ни даже думать. И допрос становился счастьем, давая хоть какую-то возможность забыться.
Лязгнули ключи. Вспомни Леворукого – и он придёт…
Солдаты никогда с ним не разговаривали; этого не требовалось. Звякнули кандалы, отозвались болью руки. Ноги не держали, его обхватили поперёк спины, задев свежие раны, но Лионель даже не застонал – ерунда по сравнению с тем, что ждет его через несколько минут – и просто обвис. Это даже не казалось унизительным: в конце концов, их же рук дело – вот пусть и таскают, как обморочную девицу. Он и так продержался, кажется, слишком долго!
Тридцать девять шагов. Дверь, окованная железом. Внутри – жарко, душно, к горлу подкатывает тошнота, становится противно от собственной слабости, они все-таки заставили его бояться!
Его привязывают к массивному дубовому креслу. Ровно через минуту явится Райнштайнер. Если не повезёт – с Давенпортом.
Не повезло… Смотреть на обоих нет сил, но Ойген не любит, когда пленник закрывает глаза. Пощечин и так будет немало, зачем нарываться на еще одну?
- ...местонахождение вашего брата… планы… свержение Его Величества Вальтера Первого Придда… кто ещё… когда… сколько…
- Ну вас к кошкам, - привычно огрызается Лионель.
Это всё, что он себе позволял, втянешься в диалог – всё, конец выдержке. Проговоришься. Молчи…
Больно. Сейчас будет больно, ну да закатные твари с этим: Эмиль стоит любой боли, да и чувства будто притупились в последнее время. Он или привыкает, или умирает, наконец… Неважно, скорее бы.
Неизвестно, что хуже: допрос или его ожидание.
- Вы знаете, чем заканчивается любое восстание. Рано или поздно мы все равно поймаем всех заговорщиков, стоит ли терять время и мучаться? Савиньяки всегда отличались здравым смыслом и предусмотрительностью…
«А ты вырвал её из горящего Сэ, - думает Лионель. – Зачем? Чтобы через год притащить в Багерлее и привести на допрос?» Она ведь молчала, просто смотрела огромными от ужаса глазами. Она не могла выбрать между ним и Эмилем: не могла приказать старшему говорить и выдать младшего, и не могла видеть, как старший корчится от боли. Она умерла у него на глазах… Чего они добились? Ничего. Одним трупом больше...
- Вспомните, что произошло с герцогом Фельсенбург, когда тот попытался спасти от правосудия своего приговорённого адмирала? С графом Лэкдеми случится то же самое.
Отрубленная голова на залитых кровью досках помоста... Так и получается обычно. И с графом Савиньяком будет так же.
А скольким не будет уже никак и никогда?!
Скольким – лучше бы так, а не иначе? Арно, Марианна, Матильда Ракан, в конце-то концов…
- Вы напрасно упорствуете…
Лионель не слушал, он давно выучил эту песню наизусть. Какие же эти бергеры… Как собачий клещ – не отцепится, пока не обглодает скелет. Нет бы сразу – плети, щипцы, иглы, что у него там ещё? Знает, ведь, что уговаривать бесполезно. Совесть, что ли, оправдывает? Да есть ли она у него?
Впрочем, сила Райнштайнеру тоже не помогла... Другой давно бы сорвался, придушил, ударил слишком сильно – и всё. А вот нет, не положено… Каждый день – одно и то же. Сначала – увещевания, потом угрозы. Потом… Потом – страшно. Но скорее бы, тогда и кончится быстрее.
Равнодушие или жалость? Что раздражает больше?
- Скажите, вам стыдно, Чарльз? – спросил Ли, не глядя на Райнштайнера. Давенпорт вздрогнул. Обернулся.
- Нет.
- Жалко?
- Н-нет!..
- А мне жаль, что я сразу не понял, что первый в вашей жизни толковый поступок оказался и последним. Жаль... Мы все ошибались, столько недальновидных поступков не помнит, наверное, ни один Излом… Мне поздно их исправлять, и вы, что самое обидное, тоже не исправите.
- Вам не стать мучеником!
- А вам – героем.
- Новый Круг принадлежит новой династии, - сказал Райнштайнер. – Придды ничем не хуже Фердинанда, по крайней мере, в отсутствие Дорака.
- Придды ничем не лучше Раканов. А тот единственный, кто мог бы стать достойным королём, превратился в насмешку над всеми живыми. Полноте, господа, еще одной ошибки вы от меня не дождетесь.
Проняло? Нет, просто время, выделенное для угроз, подошло к концу – ну и слава Создателю!
Боль была оглушительной. Лионель кричал. Он всегда срывался в крик, давно уже. Если впереди ничего, кроме смерти, – нет смысла притворяться.
«Ничего. Не. Скажу». Твердить про себя, как молитву, чтобы не забыть.
Живи, Эмиль. Может быть, когда-нибудь…Пусть я никогда не приснюсь тебе среди золотых листьев увядающего Сэ… Может быть, когда уйдём мы, последние осколки прошлого, растоптанного Изломом, мир станет лучше. Пусть живут другие... Мы ведь тоже ходили по чьим-то костям, правда? Мы даже знаем, по чьим…
«Ничего. Никогда… Молчать!»
«Я хочу, чтобы ты выжил. Чтобы хоть кто-то… Чтобы хоть как-то. Последний из нас…»
Боли не было.
Часть вторая- Ли!
Голос брата выдернул Лионеля из вязкого забытья, но открыть глаза с первой попытки не получилось – отвык? Звон цепи, грубый окрик стражника, в закрытые веки ударил нестерпимый свет факела. Чья-то ладонь легла на лоб, осторожно отводя назад слипшиеся пряди – и Лионель неимоверным усилием заставил себя распахнуть глаза. Из мутного тумана проступило лицо – до боли знакомое, тысячи раз виденное в зеркале. В свете факелов золотистый ореол вокруг головы казался рыжим.
- Эмиль, - сорвался с губ хриплый шепот.
Не может быть... Нашел, спас... Только уже поздно – Арлетту Савиньяк не вернуть. Протолкнуть слюну в саднящее, пересохшее горло – это срочно, самое важное нужно сказать сразу.
- Ты знаешь... мама...
Эмиль кивнул, поджав губы, и несколько долгих минут они молча смотрели друг на друга, без слов говоря: а помнишь... помнишь... помнишь... Прошлое не изменить, но теперь все обязательно будет хорошо. Лионель приподнял ослабевшие руки, с удивлением разглядывая стертые в кровь запястья – оказывается, кандалы сняли, когда он был без сознания. Болела затекшая, простуженная спина, ожоги, противно ныла каждая клеточка тела, но теперь это не имело значения. Он выдержал, а теперь пытка закончилась, Эмиль здесь, значит, они исправят все, что еще можно исправить, они найдут Арно, они...
Громко лязгнул засов, вырвав Лионеля из блаженного полусна, куда он, оказывается, успел погрузиться. Лицо Эмиля не исчезло – брат по-прежнему был рядом, сидел на корточках, с кривой улыбкой смотря на близнеца. В углу рта запеклась кровь, на щеке – длинная ссадина, словно от хлыста, разорванный ворот несвежей рубашки истрепался почти в лохмотья.
Леворукий и все его... спруты... Лионель зажмурил глаза – как в детстве, когда хотел прогнать надоедливый кошмар – и снова открыл. Ужасное видение и не подумало исчезнуть, Эмиль привычно тряхнул волосами и уселся на пол и обхватив руками колени. Он был босиком, а на рукаве чернела уродливая клякса. По-прежнему светил вдетый в кольцо факел, освещая красную плесень на стенах, блестя на прутьях решетчатого окошка в двери.
- Прости, - тихо сказал Эмиль, и от звуков родного голоса в груди разлился обжигающий холод, - Я слишком увлекся идеей штурма Багерлее и не заметил...
- Это не Багерлее, - прокаркал Лионель, едва сдерживая рвущийся из горла кашель.
Невеселая усмешка была ему ответом.
- Господин капитан королевской охраны не удосужился рассказать нам о подземельях вверенного ему дворца. Или ты не знал?
- Знал... Силь...вестру они... были не нужны. И никому... давно.
- А Спрут, как видишь, не преминул воспользоваться. Вальтер Первый вообще, - Эмиль хмыкнул каким-то своим мыслям, - весьма практичный человек.
- Весьма...
Кашель все-таки вырвался наружу, внезапная судорога заставила Лионеля перекатиться на бок – и тут же взвыть от боли в вывихнутом плече.
- Тише, тише...
Ласковые руки брата перевернули его обратно на спину и, приподняв голову, поднесли к губам непонятно откуда взявшуюся флягу. Кисловатое торкское вино охладило мучительно саднящее горло, в голове немного прояснилось.
- Подожди... Ты сказал – нам. Кто еще был с тобой?.. Хотя... лучше не говори. Они... могут слушать.
- Спруты? Или твой Райнштайнер? – пустая фляга со звоном заскользила по каменным плитам, а Эмиль вытер губы и уселся в ногах брата, облокотившись о стену. Прелая солома, должно быть, воняла, да и сам Лионель... Сколько он уже времени здесь? Вряд ли можно считать мытьем ведро воды на голову... так что запах в камере вряд ли сравним с морисскими благовониями. Впрочем, Эмиль и не думал морщиться. – Он лично засвидетельствовал мне свое почтение, зачитав приказ Его Величества. Выбравшись из Заката, Вальтер не желает давать подобного шанса своим противникам. Нас с тобой ждет Занха. Завтра... нет, уже сегодня. По дороге сюда я слышал, как бьет полуночный колокол.
Лионелю вдруг безумно захотелось рассмеяться. Дикий, сумасшедший хохот рвался из груди, пришлось загонять его обратно, памятуя о кашле, и Ли только расплылся в невозможно широкой улыбке, заработав удивленный взгляд близнеца.
- Я думал... что с твоим приходом все закончится... И правда ведь – всё...
Эмиль усмехнулся в ответ.
- Главное, чтобы Арно не пришло в голову нас спасать. Этот может...
- Ты знаешь... – удивляться не было сил.
- Представь себе. Мы с Хорхе все-таки нашли его – в Кагете, когда пытались вытребовать у Лисенка пару лишних полков. Он рвался вытаскивать тебя и мстить Придду. Я оставил его под присмотром Дьегаррона, в нашем лагере, под Кортной...
- Подожди... – мысли расползались, как выпущенные из мешка ызарги, и кишели, не давая выбрать из них самую важную... – Ты приволок с собой всю варастийскую армию и не смог взять столицу?
- А... – Эмиль махнул рукой и отвернулся, - Мы не сомневались, что Придд убьет тебя, стоит нам хотя бы показаться поблизости от Олларии, а уже потом начнет переговоры о выдаче. Стоило попытаться сначала вытащить тебя – небольшим отрядом...
Окажись на его месте Алва или даже сам Лионель, он пошел бы на штурм, не задумываясь... А Эмиль Савиньяк оказался слишком привязан к брату. Если узурпатор решит придти на казнь, он, несомненно, скажет что-нибудь пафосное о братской любви.
- Что ты приказал Дьегаррону на случай своей гибели?
Пляшут по стенам красно-рыжие блики... как же надоел этот мерзкий цвет! Впрочем, терпеть осталось недолго.
- Уходить в Кэнналоа. Савиньяки – последние, кто может поднять народ под девизом восстановления законной власти... К тому же, Хорхе болен... У него не хватит сил удержать власть в одиночку, что уж говорить об Арно.
Удержит... если сможет взять.
- Какие силы у Вальтера?
- Насколько мне известно – у кольца Эрнани расквартировано несколько полков. В Мергане, в Нерсии... В столице – не больше тысячи гвардейцев. Мы бы сумели.
- Легко рассуждать о несбывшемся...
Лионель закрыл глаза. Радость и последующее отчаяние опустошили его, только где-то внутри тихо бурлило раздражение. Эмиль, маршал Юга, взявший Бордон и почти вытеснивший дриксов из Марагоны, попался в глупую ловушку... Его старший брат выдержал все пытки – зря...
Назойливый свет факелов проникал даже сквозь опущенные веки.
- Потуши огонь, - шепотом попросил Лионель.
Лязгнули кольца: одно, второе, отвратительно запахло горелой плесенью. За время своего заключения Лионель привык к тихому потрескиванию огня, и не замечал его. А сейчас вдруг стало оглушительно тихо. Только где-то совсем далеко, на грани слышимости, возились крысы... Или это не крысы, а сверчки в королевском саду?
Эмиль снова устроился в ногах. Говорить не хотелось. Не хотелось даже спать, хотя измученный бессонницей узник был уверен, что уснет немедленно, стоит телу принять хоть немного более удобное положение.
Перед смертью положено вспоминать прожитые годы – почему бы и нет? Бывшему графу, проэмперадору и маршалу есть, что вспомнить.
Бьют мерзлую землю солдатские башмаки, дышит в спину вторая шеренга. Впереди – Изонис и редеющая на глазах линия дриксов. У них не осталось пороха, командующий сбежал, а картечь косит ряды. Но они стоят – и будут стоять до тех пор, пока гвардейцы Мениго не подойдут слишком близко. И только тогда побегут. Первая победа проэмперадора Савиньяка – не над «гусями» и «медведями», над собственной армией...
Подмигивают небу белые звездочки эдельвейсов на склонах, нетерпеливо приплясывает Грато, и вот, повинуясь легкому движению шпор, срывается в галоп – наискосок через поле, срезая дорожную петлю. Неспешно ползет артиллерия, Эрмали умудрился остаться с прибытком, но это не главное. Рискованная игра в догонялки закончилась, армия и ее маршал могут в полной мере насладиться победой и отдыхом...
Небо, видное сквозь ветки сосны над головой, по-прежнему ярко-синее, но впереди закат уже расчертил легкие облака над горами причудливыми полосами всех цветов – от нежно-золотистого до багрового. Можно поймать алое солнце в бокал алатского хрусталя и выпить, чувствуя на губах горьковатый привкус осени. Хайнрих довольно посмеивается, салютуя далеким ледникам, и распускает пояс камзола, а впереди ночная попойка и тюрегвизе...
Лионелю вдруг безумно захотелось увидеть небо – голубое, синее, лиловое в подступающих сумерках или купол над головой, такой близкий, что, кажется, протяни руку – и дотронешься до усыпанного звездами черного бархата...
В углу, лениво мерцая багрянцем, дотлевали факелы, белела рубашка и склоненная над ней голова Эмиля – он все-таки сумел заснуть и правильно сделал. Плесень больше не лезла из углов, застыв на камнях темными пятнами, а в затылок тянуло холодом. Лионель кое-как вывернул голову и наткнулся взглядом на маленькое окошко под самым потолком. На квадратах решетки серебристые мазки лунного света, но до полу не доходит ни один луч. Странно, что он не замечал этого раньше... Впрочем, кажется, его переводили в другую камеру... недавно, пару допросов назад. Даже расщедрись Вальтер напоследок на приличную комнату, вроде тех, что в Багерлее, Лионель вряд ли бы это заметил...
Вывернутая шея заныла, пришлось вернуться в прежнее положение и снова закрыть глаза. Может быть, он все-таки уснет...
Звонко стучат по мостовой копыта, высекая искры и распугивая редких прохожих. Утро, Леворукий его побери! А ведь они даже не знают точного времени казни – чудом вырвавшийся из багерлейской засады адуан краем уха слышал что-то насчет Занхи и завтрашнего утра, но только и всего. Оставалось надеяться, что спрутий король поленится вставать на рассвете и спасители успеют вовремя...
Солнце уже золотило крыши домов, когда небольшой отряд во главе с Арно Савиньяком вылетел на широкую улицу, ведущую к месту предполагаемой казни. Трое солдат в лиловой форме не успели даже вскрикнуть, как были зарублены тяжелыми кавалерийскими палашами. Отряд получил строгий приказ – не разряжать пистолеты раньше времени. Пришпорить усталого коня, перескакивая через труп, обогнуть зазевавшегося горожанина, и вот они уже вылетают на площадь... Успели! Меткий выстрел расцвечивает лоб палача алой розой, занесенный было топор ухает вниз, срезая прядь волос с головы... Эмиля, а Ли, вон он, стоит у самого эшафота, бессильно опираясь на руки конвойных. Они же пытали его, скользкие твари! Рука сама находит ольстру, в то время как глаза беспокойно окидывают площадь в поисках спрутьего величества. Не мог же он пропустить такое событие... И правда – на белоснежном балконе видна высокая, увенчанная короной фигура в лиловом. Мгновение ушло на то, чтобы спрыгнуть с коня и прицелиться, но именно его и не хватило. Юноша в темном камзоле шагнул из-за плеча Вальтера, закрывая его собой – уже спуская курок, Арно узнал Валентина Придда...
В следующий момент его ударили по руке, выбив пистолет, и пришлось срочно выхватывать палаш, принимая удар тяжелой, отнюдь не придворной шпаги. Вокруг звенело и громыхало, мельтешило лиловым, ржало испуганно и ругалось на чистом талиг. Вспомнился не к месту Мельников луг, там легко было отличить своих от чужих, а «гусиная» кровь пьянила не хуже касеры. А здесь... В чем провинился этот одноглазый служака, наверняка ветеран какой-нибудь кампании, упавший от выстрела прямо под ноги Арно? Ненавистный Спрут прячется за спинами других, вот и Валентин... Посмотреть, что делается на балконе, было некогда, но Арно знал, что он не промахнулся. Укол совести царапнул было сердце, и тут же самая настоящая пуля вошла в руку чуть повыше запястья, заставив выронить обиженно звякнувший палаш. Ничего, с кинжалом он управится и левой... А на спину словно навалился медведь, и сделав несколько шагов на подгибающихся ногах, Арно споткнулся и рухнул на камни под его тяжестью, больно ударившись коленями и подбородком. Медведь чуть приподнялся, но выскользнуть из-под него не получилось: запястья мгновенно стянули веревкой и холодное дуло пистолета недвусмысленно уперлось в затылок. Вот же твари!..
Пинок под ребра, очевидно, означал требование встать, и Арно кое-как поднялся, тут же встретившись взглядом с рыбьими глазами Вальтера Придда. Надо же, когда только спуститься успел! Вздернув саднящий подбородок, Арно обвел взглядом поле боя и чуть не взвыл от отчаяния. Лионель распростерся на камнях, не подавая признаков жизни, а рядом два «медведя» в лиловом выкручивали руки Эмилю. Третий пытался успокоить вставшего на дыбы коня... Братьям не хватило нескольких минут...
Арно зажмурился, пытаясь утихомирить вскипевшие злые слезы. Подлая тварь снова победила!
- Арно Савиньяк, – ненавистный, издевательски спокойный голос ударил не хуже пощечины, - Позвольте объяснить вам вашу ошибку.
О неожиданности Арно распахнул глаза и удивленно воззрился на Спрута. Пленника можно оскорбить, унизить, пристрелить, в конце концов, но вот так? Вальтер говорил скучным, недовольным голосом, словно ментор в Лаик, уставший от нерадивых унаров.
- Некоторое время назад моему сыну и наследнику, ныне, по вашей милости, покойному, пришла в голову странная идея. Валентин решил во что бы то не стало освободить вашего брата Лионеля, не дав себе труда задуматься о том, какие последствия этот благородный поступок будет иметь для Талига...
Слова казались тягучими и почти лишенными смысла. Арно считал полковника Придда другом, а принца Валентина записал в предатели... Так глупо, оказывается...
-...имела бы шансы на успех, не затей ваш брат Эмиль штурм Багерлее. Пристрелить его сразу мои люди, к сожалению, не додумались. Позволить спасти обоих, я, разумеется, не мог, пришлось назначить казнь на ближайшее же утро. Узнав об этом, мой сын обратился ко мне с просьбой...
Вот так, теньент Савиньяк, получите и распишитесь. Вы убили друга, который почти сделал то, что оказалось не под силу вам самим. А этой гадине, кажется, плевать на смерть сына – читает тут проповедь, как эсператистский священник с паперти!
- Не буду обременять вас объяснением причин, но я счел возможным с ним согласиться. Таким образом, сегодня в Занхе должен был умереть только один Савиньяк...
Вальтер прищурился, и Арно вдруг пробрала дрожь. Его спрутье величество отнюдь не был равнодушен к происходящему, в светлых, таких же, как у Валентина, глазах плескалась самая настоящая ненависть.
- ...всех троих.
Спрут отвернулся и махнул рукой высокому офицеру с голубой перевязью. Райнштайнер! Еще один предатель или...? После всего случившегося Арно готов был поверить во что угодно, но Ойген скользнул по бывшему порученцу своего друга равнодушным взглядом и вытянулся в струнку, ожидая приказа.
- Найдите палача, - бросил Вальтер, передернув плечами, и быстрым шагом направился к дому с балконом.
Народу на площади, между тем, все прибавлялось. Распуганные выстрелами зеваки понемногу сползались обратно, перешептываясь и указывая пальцами на поднятого с земли Лионеля. Кровь из разбитого лба заливала глаза, но брат был жив! Впрочем, с горькой усмешкой подумал Арно, это ненадолго.
Лиловые гвардейцы оттаскивали в сторону трупы сослуживцев и недавних противников. Судя по всему, из приведенного теньентом Савиньяком отряда не уцелел никто. Они знали, что идут на смерть, вот только смысла в ней не оказалось. Как же все-таки глупо... Арно наткнулся на понимающий взгляд Эмиля и тут же опустил глаза. Было невыносимо стыдно: перед братьями, предками-маршалами, погибшим Валентином. Скорее бы уже...
У эшафота произошла какая-то заминка. Труп палача уже унесли, а замены, кажется, не нашлось. Здесь не трагедия Дидериха, вряд ли короля остановит такая мелочь, но глупое сердце все равно встрепенулось в бессмысленной надежде.
По словам Жермона Ариго, «друг Ойген» терпеть не мог поэзию, однако это не означало, что он не знаком с известной трагедией. Через несколько минут на эшафот вскарабкался длинный ликтор. Послужить... Его Величеству Вальтеру... две сотни золотых таллов. Целое состояние для какого-нибудь ремесленника!
И точно – толпа расступилась, пропуская вперед коренастого человека в не слишком чистом переднике. Руки у него были крепкие, жилистые – сразу видно, что привычные к тяжелой работе. Такой, пожалуй, с одного раза сумеет... Ну и слава Создателю.
Вот только... лучше бы они начали с самого Арно! Смотреть, как Лионеля втаскивают на эшафот, было невыносимо больно, будто зазубренный морисский кинжал раз за разом проворачивался в сердце. Никаких священников и прочих церемоний, белокурая голова укладывается на плаху, и взлетает, ловя солнечные блики, широкий топор. Арно зажмурился изо всех сил, только вот заткнуть уши оказалось нечем – свист и глухой удар вонзившегося в плаху топора прогремели страшнее дриксенских пушек. Толпа ахнула, как один человек, и площадь утонула в оглушительной тишине. Раздался резкий голос Райнштайнера, но смысл его слов ускользнул от сознания Арно. Что-то противно скрипнуло, и перед глазами услужливо нарисовались пять оббитых серым крепом ступенек. Это бред, сон, это происходит не с ними, Создатель, если Ты существуешь, сделай же что-нибудь... Слезы рвались наружу, но Савиньяк не имеет права плакать! Арно резко обернулся, толкнув локтем одного из гвардейцев, и устремил взгляд на балкон, лишь мельком успев заметить залитый кровью эшафот. Тошнота подкатила к горлу, а Его четырежды проклятое величество возвышался памятником самому себе, задумчиво глядя куда-то за спину Арно. Потом перевел мрачный взгляд на вздернувшего подбородок последнего Савиньяка, и его голос неожиданно громко прозвучал над затихшей толпой.
- ...на фонарь!
Когда тело в разодранной черно-белой форме перестало извиваться в петле, Вальтер Первый Придд повернулся и твердым шагом направился к выходу с балкона. Вслед за ним потянулась свита.
Рейтинг:
Жанр: ангст, драма
Категория: джен
Размер: мини
Пейринг: Лионель Савиньяк и другие
Отказ от прав: все персонажи и мир принадлежат В. Камше.
Комментарий: написано по заявке на Хот-Фест "Пост-канон. Кто будет, кто не будет, на чем сердце успокоится"
Предупреждение: перед прочтением (особенно второй части) уберите от экранов беременных, сердечников и савиньяколаверов.
Часть перваяФакел мигает в такт биению сердца, пляшут по стенам багровые отблески. Или это снова мутится в глазах? Лионель с силой зажмурился; прикрыть бы глаза руками и посидеть так хоть несколько минут, но руки прикованы к стене – не пошевелить. Впрочем, он обойдётся и так, привык.
Угнетала даже не беспомощность, а туманность перспектив. Нет, с главной – со смертью, он давно определился, ещё когда теньент на взмыленной лошади привёз на западную границу сообщение о том, что Рудольф и его наследники были перебиты за одну ночь – все. Кажется, в тот день Эмиль перестал смеяться, или это случилось раньше?.. А может, когда увидел то, что осталось от Рокэ Алвы?.. Когда Арно был вызван в столицу и исчез?..
Нужно было мчаться в Олларию, хотя все понимали, что поздно – вот теперь по-настоящему поздно… Они разругались: Эмиль бросил армию и дриксов на старшего и сорвался на юг, к Дьегаррону, надеясь, что дороги ещё не перекрыты, Ли остался – чтобы не отдать на съедение "гусям" доверенную ему после смерти фок Варзов Западную армию.
А за ним пришли, обвинив в измене, и это могло быть самым смешным в этой глупой истории… Могло бы… Пришел не кто-нибудь – Райнштайнер. Ли хорошо помнил, как выхватил пистолет, выстрелил, но не знавшая промаха рука дрогнула, и пуля лишь прочертила красную полосу на рукаве мундира. Чувствуя себя последним Давенпортом, Савиньяк выскочил в окно, но внизу его ждали.
Так в его жизни появилась боль.
Когда его, избитого и ничего не соображающего – оба состояния были крайне непривычны и неприятны – привязали к седлу, он увидел Райнштайнера с перевязанным плечом – тот садился на лошадь. Его тоже вызывали в столицу.
Тогда Лионель ещё не догадывался, для чего.
Теперь – знал, равно как и то, что никогда не ответит на вопрос о том, где Эмиль и что он задумал.
Его Величество Вальтер Первый нашел идеального исполнителя. Барону было всё равно, какой приказ выполнять, он не злился за рану, он исполнял свой долг – допрашивал преступника и предателя со всей возможной тщательностью. Удовольствие от унижений бывшего маршала получал разве что Манрик, вновь получивший должность кансильера и прибравший, наконец, к рукам Надор. Этот мстил, и мстил от всей души.
Лионель не сомневался, что жить ему осталось недолго. И что смерть его не будет легкой. Даже если он сдаст Эмиля, даже если согласится работать на нового короля… И ещё – ему не вернут Арно, чьи следы затерялись где-то на гайифской границе, не вернут мать, не выдержавшую зрелища страданий сына…
«Сволочи», - пробормотал Ли. Вышло какое-то шипение, губы пересохли и слушались с трудом.
Эмиль должен выжить – за них всех. Жить за других – глупое занятие, Росио попытался, и что из этого вышло? Но отомстить – вдруг получится?
Больше всего Лионеля угнетала неизвестность. Чувство времени обманывало его: иногда казалось, что между допросами проходит несколько дней, иногда – не более получаса. Неизвестность рождала страх: вот сейчас... Лязгнет замок, дверь распахнется, одна радость – освободят руки, пусть ненадолго, пока идут по коридору, но всё же… Мышцы затекали так, что хотелось выть, пальцы не слушались, а когда кровь свободно устремлялась по венам, словно тысячи иголок вонзались в измученное тело.
Когда тело отказывалось идти, его волокли. Бывало, Лионель терял сознание ещё по дороге в пыточную – тогда его окатывали водой, и первое, что он видел, очнувшись – спокойное и равнодушное лицо Ойгена Райнштайнера. Вторым: виноватое – Чарльза Давенпорта.
Лионель ненавидел Чарльза за эту проклятую жалость. За то, что он по вечерам наверняка пьет стаканами касеру и проклинает себя – но всё равно участвует в допросах. А ведь у Давенпорта не осталось ни родственников, ни друзей, на чем его поймали?
Глядя на своих палачей, Савиньяк неизменно вспоминал темную от времени виселицу в углу тюремного двора. Когда по приезде в столицу с него, обессиленного, сняли веревки, позволив сползти с лошади, Ли попытался выпрямиться и увидел изуродованное тело…
Тогда, во дворе Багерлее, ему впервые стало страшно. А теперь оставалось только завидовать виконту Валме, который так и не стал графом. Его отец ненадолго пережил последнего сына...
«Упрямство не доводит до добра», - равнодушно пояснил Райнштайнер. И на следующий день позволил Лионелю убедиться в этом на собственной шкуре…
Умереть быстро – или превратить остаток своей жизни в Закат и всё равно умереть? Главное – есть ли за что?..
Лионель снова зажмурился. Глаза слезились, мельтешение бликов от факела казалось красной плесенью, тянущейся из сырого камня – на свет.
Когда же за ним придут? Должно быть, скоро.
Вспомнить бы ещё, терял он сознание после прошлого допроса или нет?
Лионель не помнил, сколько он уже не спал: со вздёрнутыми над головой руками это затруднительно, хотя холод и слабость иногда окунали его в вязкое, опасное беспамятство. Снились кошмары. Росио, блуждающий в темноте Лабиринта, и Росио, безумный Росио, который всё же сумел вернуться, хотя лучше бы он погиб. Влюблённая дурочка Елена получила, наконец, своего Ворона – а Вальтер не возражал. Ему нравилось изысканное развлечение – смотреть на непобедимого Алву, сумасшедшую развалину, бродящую по Олларии в поисках одной ей видимых теней… Кого? Окделла, Марселя, давно мёртвых братьев или друзей?
Эмиль, при известии о возвращении Алвы бросившийся в столицу, вернулся постаревшим на десяток лет и отказывался говорить, пока брат не залил в него полфляжки касеры. А потом уже не мог остановиться: рассказывал об Алве, который его не узнал, о Елене, об её сестре, отданной наследнику Придда в обмен на фельпский хлеб… Тогда возникший из небытия Вальтер всего лишь вернул себе должность супрема, а замок Ноймар ещё не превратился в обитель призраков, братскую могилу для королевских наследников… Тогда ещё не знали, что дальше будет только хуже, и смеялись: «И не такое переживем!». А вот кошки с две!..
Иногда Лионелю снились мать с отцом: они шли через парк давно потерянного Сэ, держась за руки – чёрные фигурки среди золотых листьев, и казались молодыми и счастливыми. И Лионель, с радостью осознавая, что ничего не болит, не подкашиваются ноги, не мутится в голове, как мальчишка бежал за ними, догонял, вцеплялся в руки, плакал – а потом поднимал голову и видел мёртвые лица…
После этого не хотелось ни спать, ни даже думать. И допрос становился счастьем, давая хоть какую-то возможность забыться.
Лязгнули ключи. Вспомни Леворукого – и он придёт…
Солдаты никогда с ним не разговаривали; этого не требовалось. Звякнули кандалы, отозвались болью руки. Ноги не держали, его обхватили поперёк спины, задев свежие раны, но Лионель даже не застонал – ерунда по сравнению с тем, что ждет его через несколько минут – и просто обвис. Это даже не казалось унизительным: в конце концов, их же рук дело – вот пусть и таскают, как обморочную девицу. Он и так продержался, кажется, слишком долго!
Тридцать девять шагов. Дверь, окованная железом. Внутри – жарко, душно, к горлу подкатывает тошнота, становится противно от собственной слабости, они все-таки заставили его бояться!
Его привязывают к массивному дубовому креслу. Ровно через минуту явится Райнштайнер. Если не повезёт – с Давенпортом.
Не повезло… Смотреть на обоих нет сил, но Ойген не любит, когда пленник закрывает глаза. Пощечин и так будет немало, зачем нарываться на еще одну?
- ...местонахождение вашего брата… планы… свержение Его Величества Вальтера Первого Придда… кто ещё… когда… сколько…
- Ну вас к кошкам, - привычно огрызается Лионель.
Это всё, что он себе позволял, втянешься в диалог – всё, конец выдержке. Проговоришься. Молчи…
Больно. Сейчас будет больно, ну да закатные твари с этим: Эмиль стоит любой боли, да и чувства будто притупились в последнее время. Он или привыкает, или умирает, наконец… Неважно, скорее бы.
Неизвестно, что хуже: допрос или его ожидание.
- Вы знаете, чем заканчивается любое восстание. Рано или поздно мы все равно поймаем всех заговорщиков, стоит ли терять время и мучаться? Савиньяки всегда отличались здравым смыслом и предусмотрительностью…
«А ты вырвал её из горящего Сэ, - думает Лионель. – Зачем? Чтобы через год притащить в Багерлее и привести на допрос?» Она ведь молчала, просто смотрела огромными от ужаса глазами. Она не могла выбрать между ним и Эмилем: не могла приказать старшему говорить и выдать младшего, и не могла видеть, как старший корчится от боли. Она умерла у него на глазах… Чего они добились? Ничего. Одним трупом больше...
- Вспомните, что произошло с герцогом Фельсенбург, когда тот попытался спасти от правосудия своего приговорённого адмирала? С графом Лэкдеми случится то же самое.
Отрубленная голова на залитых кровью досках помоста... Так и получается обычно. И с графом Савиньяком будет так же.
А скольким не будет уже никак и никогда?!
Скольким – лучше бы так, а не иначе? Арно, Марианна, Матильда Ракан, в конце-то концов…
- Вы напрасно упорствуете…
Лионель не слушал, он давно выучил эту песню наизусть. Какие же эти бергеры… Как собачий клещ – не отцепится, пока не обглодает скелет. Нет бы сразу – плети, щипцы, иглы, что у него там ещё? Знает, ведь, что уговаривать бесполезно. Совесть, что ли, оправдывает? Да есть ли она у него?
Впрочем, сила Райнштайнеру тоже не помогла... Другой давно бы сорвался, придушил, ударил слишком сильно – и всё. А вот нет, не положено… Каждый день – одно и то же. Сначала – увещевания, потом угрозы. Потом… Потом – страшно. Но скорее бы, тогда и кончится быстрее.
Равнодушие или жалость? Что раздражает больше?
- Скажите, вам стыдно, Чарльз? – спросил Ли, не глядя на Райнштайнера. Давенпорт вздрогнул. Обернулся.
- Нет.
- Жалко?
- Н-нет!..
- А мне жаль, что я сразу не понял, что первый в вашей жизни толковый поступок оказался и последним. Жаль... Мы все ошибались, столько недальновидных поступков не помнит, наверное, ни один Излом… Мне поздно их исправлять, и вы, что самое обидное, тоже не исправите.
- Вам не стать мучеником!
- А вам – героем.
- Новый Круг принадлежит новой династии, - сказал Райнштайнер. – Придды ничем не хуже Фердинанда, по крайней мере, в отсутствие Дорака.
- Придды ничем не лучше Раканов. А тот единственный, кто мог бы стать достойным королём, превратился в насмешку над всеми живыми. Полноте, господа, еще одной ошибки вы от меня не дождетесь.
Проняло? Нет, просто время, выделенное для угроз, подошло к концу – ну и слава Создателю!
Боль была оглушительной. Лионель кричал. Он всегда срывался в крик, давно уже. Если впереди ничего, кроме смерти, – нет смысла притворяться.
«Ничего. Не. Скажу». Твердить про себя, как молитву, чтобы не забыть.
Живи, Эмиль. Может быть, когда-нибудь…Пусть я никогда не приснюсь тебе среди золотых листьев увядающего Сэ… Может быть, когда уйдём мы, последние осколки прошлого, растоптанного Изломом, мир станет лучше. Пусть живут другие... Мы ведь тоже ходили по чьим-то костям, правда? Мы даже знаем, по чьим…
«Ничего. Никогда… Молчать!»
«Я хочу, чтобы ты выжил. Чтобы хоть кто-то… Чтобы хоть как-то. Последний из нас…»
Боли не было.
Часть вторая- Ли!
Голос брата выдернул Лионеля из вязкого забытья, но открыть глаза с первой попытки не получилось – отвык? Звон цепи, грубый окрик стражника, в закрытые веки ударил нестерпимый свет факела. Чья-то ладонь легла на лоб, осторожно отводя назад слипшиеся пряди – и Лионель неимоверным усилием заставил себя распахнуть глаза. Из мутного тумана проступило лицо – до боли знакомое, тысячи раз виденное в зеркале. В свете факелов золотистый ореол вокруг головы казался рыжим.
- Эмиль, - сорвался с губ хриплый шепот.
Не может быть... Нашел, спас... Только уже поздно – Арлетту Савиньяк не вернуть. Протолкнуть слюну в саднящее, пересохшее горло – это срочно, самое важное нужно сказать сразу.
- Ты знаешь... мама...
Эмиль кивнул, поджав губы, и несколько долгих минут они молча смотрели друг на друга, без слов говоря: а помнишь... помнишь... помнишь... Прошлое не изменить, но теперь все обязательно будет хорошо. Лионель приподнял ослабевшие руки, с удивлением разглядывая стертые в кровь запястья – оказывается, кандалы сняли, когда он был без сознания. Болела затекшая, простуженная спина, ожоги, противно ныла каждая клеточка тела, но теперь это не имело значения. Он выдержал, а теперь пытка закончилась, Эмиль здесь, значит, они исправят все, что еще можно исправить, они найдут Арно, они...
Громко лязгнул засов, вырвав Лионеля из блаженного полусна, куда он, оказывается, успел погрузиться. Лицо Эмиля не исчезло – брат по-прежнему был рядом, сидел на корточках, с кривой улыбкой смотря на близнеца. В углу рта запеклась кровь, на щеке – длинная ссадина, словно от хлыста, разорванный ворот несвежей рубашки истрепался почти в лохмотья.
Леворукий и все его... спруты... Лионель зажмурил глаза – как в детстве, когда хотел прогнать надоедливый кошмар – и снова открыл. Ужасное видение и не подумало исчезнуть, Эмиль привычно тряхнул волосами и уселся на пол и обхватив руками колени. Он был босиком, а на рукаве чернела уродливая клякса. По-прежнему светил вдетый в кольцо факел, освещая красную плесень на стенах, блестя на прутьях решетчатого окошка в двери.
- Прости, - тихо сказал Эмиль, и от звуков родного голоса в груди разлился обжигающий холод, - Я слишком увлекся идеей штурма Багерлее и не заметил...
- Это не Багерлее, - прокаркал Лионель, едва сдерживая рвущийся из горла кашель.
Невеселая усмешка была ему ответом.
- Господин капитан королевской охраны не удосужился рассказать нам о подземельях вверенного ему дворца. Или ты не знал?
- Знал... Силь...вестру они... были не нужны. И никому... давно.
- А Спрут, как видишь, не преминул воспользоваться. Вальтер Первый вообще, - Эмиль хмыкнул каким-то своим мыслям, - весьма практичный человек.
- Весьма...
Кашель все-таки вырвался наружу, внезапная судорога заставила Лионеля перекатиться на бок – и тут же взвыть от боли в вывихнутом плече.
- Тише, тише...
Ласковые руки брата перевернули его обратно на спину и, приподняв голову, поднесли к губам непонятно откуда взявшуюся флягу. Кисловатое торкское вино охладило мучительно саднящее горло, в голове немного прояснилось.
- Подожди... Ты сказал – нам. Кто еще был с тобой?.. Хотя... лучше не говори. Они... могут слушать.
- Спруты? Или твой Райнштайнер? – пустая фляга со звоном заскользила по каменным плитам, а Эмиль вытер губы и уселся в ногах брата, облокотившись о стену. Прелая солома, должно быть, воняла, да и сам Лионель... Сколько он уже времени здесь? Вряд ли можно считать мытьем ведро воды на голову... так что запах в камере вряд ли сравним с морисскими благовониями. Впрочем, Эмиль и не думал морщиться. – Он лично засвидетельствовал мне свое почтение, зачитав приказ Его Величества. Выбравшись из Заката, Вальтер не желает давать подобного шанса своим противникам. Нас с тобой ждет Занха. Завтра... нет, уже сегодня. По дороге сюда я слышал, как бьет полуночный колокол.
Лионелю вдруг безумно захотелось рассмеяться. Дикий, сумасшедший хохот рвался из груди, пришлось загонять его обратно, памятуя о кашле, и Ли только расплылся в невозможно широкой улыбке, заработав удивленный взгляд близнеца.
- Я думал... что с твоим приходом все закончится... И правда ведь – всё...
Эмиль усмехнулся в ответ.
- Главное, чтобы Арно не пришло в голову нас спасать. Этот может...
- Ты знаешь... – удивляться не было сил.
- Представь себе. Мы с Хорхе все-таки нашли его – в Кагете, когда пытались вытребовать у Лисенка пару лишних полков. Он рвался вытаскивать тебя и мстить Придду. Я оставил его под присмотром Дьегаррона, в нашем лагере, под Кортной...
- Подожди... – мысли расползались, как выпущенные из мешка ызарги, и кишели, не давая выбрать из них самую важную... – Ты приволок с собой всю варастийскую армию и не смог взять столицу?
- А... – Эмиль махнул рукой и отвернулся, - Мы не сомневались, что Придд убьет тебя, стоит нам хотя бы показаться поблизости от Олларии, а уже потом начнет переговоры о выдаче. Стоило попытаться сначала вытащить тебя – небольшим отрядом...
Окажись на его месте Алва или даже сам Лионель, он пошел бы на штурм, не задумываясь... А Эмиль Савиньяк оказался слишком привязан к брату. Если узурпатор решит придти на казнь, он, несомненно, скажет что-нибудь пафосное о братской любви.
- Что ты приказал Дьегаррону на случай своей гибели?
Пляшут по стенам красно-рыжие блики... как же надоел этот мерзкий цвет! Впрочем, терпеть осталось недолго.
- Уходить в Кэнналоа. Савиньяки – последние, кто может поднять народ под девизом восстановления законной власти... К тому же, Хорхе болен... У него не хватит сил удержать власть в одиночку, что уж говорить об Арно.
Удержит... если сможет взять.
- Какие силы у Вальтера?
- Насколько мне известно – у кольца Эрнани расквартировано несколько полков. В Мергане, в Нерсии... В столице – не больше тысячи гвардейцев. Мы бы сумели.
- Легко рассуждать о несбывшемся...
Лионель закрыл глаза. Радость и последующее отчаяние опустошили его, только где-то внутри тихо бурлило раздражение. Эмиль, маршал Юга, взявший Бордон и почти вытеснивший дриксов из Марагоны, попался в глупую ловушку... Его старший брат выдержал все пытки – зря...
Назойливый свет факелов проникал даже сквозь опущенные веки.
- Потуши огонь, - шепотом попросил Лионель.
Лязгнули кольца: одно, второе, отвратительно запахло горелой плесенью. За время своего заключения Лионель привык к тихому потрескиванию огня, и не замечал его. А сейчас вдруг стало оглушительно тихо. Только где-то совсем далеко, на грани слышимости, возились крысы... Или это не крысы, а сверчки в королевском саду?
Эмиль снова устроился в ногах. Говорить не хотелось. Не хотелось даже спать, хотя измученный бессонницей узник был уверен, что уснет немедленно, стоит телу принять хоть немного более удобное положение.
Перед смертью положено вспоминать прожитые годы – почему бы и нет? Бывшему графу, проэмперадору и маршалу есть, что вспомнить.
Бьют мерзлую землю солдатские башмаки, дышит в спину вторая шеренга. Впереди – Изонис и редеющая на глазах линия дриксов. У них не осталось пороха, командующий сбежал, а картечь косит ряды. Но они стоят – и будут стоять до тех пор, пока гвардейцы Мениго не подойдут слишком близко. И только тогда побегут. Первая победа проэмперадора Савиньяка – не над «гусями» и «медведями», над собственной армией...
Подмигивают небу белые звездочки эдельвейсов на склонах, нетерпеливо приплясывает Грато, и вот, повинуясь легкому движению шпор, срывается в галоп – наискосок через поле, срезая дорожную петлю. Неспешно ползет артиллерия, Эрмали умудрился остаться с прибытком, но это не главное. Рискованная игра в догонялки закончилась, армия и ее маршал могут в полной мере насладиться победой и отдыхом...
Небо, видное сквозь ветки сосны над головой, по-прежнему ярко-синее, но впереди закат уже расчертил легкие облака над горами причудливыми полосами всех цветов – от нежно-золотистого до багрового. Можно поймать алое солнце в бокал алатского хрусталя и выпить, чувствуя на губах горьковатый привкус осени. Хайнрих довольно посмеивается, салютуя далеким ледникам, и распускает пояс камзола, а впереди ночная попойка и тюрегвизе...
Лионелю вдруг безумно захотелось увидеть небо – голубое, синее, лиловое в подступающих сумерках или купол над головой, такой близкий, что, кажется, протяни руку – и дотронешься до усыпанного звездами черного бархата...
В углу, лениво мерцая багрянцем, дотлевали факелы, белела рубашка и склоненная над ней голова Эмиля – он все-таки сумел заснуть и правильно сделал. Плесень больше не лезла из углов, застыв на камнях темными пятнами, а в затылок тянуло холодом. Лионель кое-как вывернул голову и наткнулся взглядом на маленькое окошко под самым потолком. На квадратах решетки серебристые мазки лунного света, но до полу не доходит ни один луч. Странно, что он не замечал этого раньше... Впрочем, кажется, его переводили в другую камеру... недавно, пару допросов назад. Даже расщедрись Вальтер напоследок на приличную комнату, вроде тех, что в Багерлее, Лионель вряд ли бы это заметил...
Вывернутая шея заныла, пришлось вернуться в прежнее положение и снова закрыть глаза. Может быть, он все-таки уснет...
Звонко стучат по мостовой копыта, высекая искры и распугивая редких прохожих. Утро, Леворукий его побери! А ведь они даже не знают точного времени казни – чудом вырвавшийся из багерлейской засады адуан краем уха слышал что-то насчет Занхи и завтрашнего утра, но только и всего. Оставалось надеяться, что спрутий король поленится вставать на рассвете и спасители успеют вовремя...
Солнце уже золотило крыши домов, когда небольшой отряд во главе с Арно Савиньяком вылетел на широкую улицу, ведущую к месту предполагаемой казни. Трое солдат в лиловой форме не успели даже вскрикнуть, как были зарублены тяжелыми кавалерийскими палашами. Отряд получил строгий приказ – не разряжать пистолеты раньше времени. Пришпорить усталого коня, перескакивая через труп, обогнуть зазевавшегося горожанина, и вот они уже вылетают на площадь... Успели! Меткий выстрел расцвечивает лоб палача алой розой, занесенный было топор ухает вниз, срезая прядь волос с головы... Эмиля, а Ли, вон он, стоит у самого эшафота, бессильно опираясь на руки конвойных. Они же пытали его, скользкие твари! Рука сама находит ольстру, в то время как глаза беспокойно окидывают площадь в поисках спрутьего величества. Не мог же он пропустить такое событие... И правда – на белоснежном балконе видна высокая, увенчанная короной фигура в лиловом. Мгновение ушло на то, чтобы спрыгнуть с коня и прицелиться, но именно его и не хватило. Юноша в темном камзоле шагнул из-за плеча Вальтера, закрывая его собой – уже спуская курок, Арно узнал Валентина Придда...
В следующий момент его ударили по руке, выбив пистолет, и пришлось срочно выхватывать палаш, принимая удар тяжелой, отнюдь не придворной шпаги. Вокруг звенело и громыхало, мельтешило лиловым, ржало испуганно и ругалось на чистом талиг. Вспомнился не к месту Мельников луг, там легко было отличить своих от чужих, а «гусиная» кровь пьянила не хуже касеры. А здесь... В чем провинился этот одноглазый служака, наверняка ветеран какой-нибудь кампании, упавший от выстрела прямо под ноги Арно? Ненавистный Спрут прячется за спинами других, вот и Валентин... Посмотреть, что делается на балконе, было некогда, но Арно знал, что он не промахнулся. Укол совести царапнул было сердце, и тут же самая настоящая пуля вошла в руку чуть повыше запястья, заставив выронить обиженно звякнувший палаш. Ничего, с кинжалом он управится и левой... А на спину словно навалился медведь, и сделав несколько шагов на подгибающихся ногах, Арно споткнулся и рухнул на камни под его тяжестью, больно ударившись коленями и подбородком. Медведь чуть приподнялся, но выскользнуть из-под него не получилось: запястья мгновенно стянули веревкой и холодное дуло пистолета недвусмысленно уперлось в затылок. Вот же твари!..
Пинок под ребра, очевидно, означал требование встать, и Арно кое-как поднялся, тут же встретившись взглядом с рыбьими глазами Вальтера Придда. Надо же, когда только спуститься успел! Вздернув саднящий подбородок, Арно обвел взглядом поле боя и чуть не взвыл от отчаяния. Лионель распростерся на камнях, не подавая признаков жизни, а рядом два «медведя» в лиловом выкручивали руки Эмилю. Третий пытался успокоить вставшего на дыбы коня... Братьям не хватило нескольких минут...
Арно зажмурился, пытаясь утихомирить вскипевшие злые слезы. Подлая тварь снова победила!
- Арно Савиньяк, – ненавистный, издевательски спокойный голос ударил не хуже пощечины, - Позвольте объяснить вам вашу ошибку.
О неожиданности Арно распахнул глаза и удивленно воззрился на Спрута. Пленника можно оскорбить, унизить, пристрелить, в конце концов, но вот так? Вальтер говорил скучным, недовольным голосом, словно ментор в Лаик, уставший от нерадивых унаров.
- Некоторое время назад моему сыну и наследнику, ныне, по вашей милости, покойному, пришла в голову странная идея. Валентин решил во что бы то не стало освободить вашего брата Лионеля, не дав себе труда задуматься о том, какие последствия этот благородный поступок будет иметь для Талига...
Слова казались тягучими и почти лишенными смысла. Арно считал полковника Придда другом, а принца Валентина записал в предатели... Так глупо, оказывается...
-...имела бы шансы на успех, не затей ваш брат Эмиль штурм Багерлее. Пристрелить его сразу мои люди, к сожалению, не додумались. Позволить спасти обоих, я, разумеется, не мог, пришлось назначить казнь на ближайшее же утро. Узнав об этом, мой сын обратился ко мне с просьбой...
Вот так, теньент Савиньяк, получите и распишитесь. Вы убили друга, который почти сделал то, что оказалось не под силу вам самим. А этой гадине, кажется, плевать на смерть сына – читает тут проповедь, как эсператистский священник с паперти!
- Не буду обременять вас объяснением причин, но я счел возможным с ним согласиться. Таким образом, сегодня в Занхе должен был умереть только один Савиньяк...
Вальтер прищурился, и Арно вдруг пробрала дрожь. Его спрутье величество отнюдь не был равнодушен к происходящему, в светлых, таких же, как у Валентина, глазах плескалась самая настоящая ненависть.
- ...всех троих.
Спрут отвернулся и махнул рукой высокому офицеру с голубой перевязью. Райнштайнер! Еще один предатель или...? После всего случившегося Арно готов был поверить во что угодно, но Ойген скользнул по бывшему порученцу своего друга равнодушным взглядом и вытянулся в струнку, ожидая приказа.
- Найдите палача, - бросил Вальтер, передернув плечами, и быстрым шагом направился к дому с балконом.
Народу на площади, между тем, все прибавлялось. Распуганные выстрелами зеваки понемногу сползались обратно, перешептываясь и указывая пальцами на поднятого с земли Лионеля. Кровь из разбитого лба заливала глаза, но брат был жив! Впрочем, с горькой усмешкой подумал Арно, это ненадолго.
Лиловые гвардейцы оттаскивали в сторону трупы сослуживцев и недавних противников. Судя по всему, из приведенного теньентом Савиньяком отряда не уцелел никто. Они знали, что идут на смерть, вот только смысла в ней не оказалось. Как же все-таки глупо... Арно наткнулся на понимающий взгляд Эмиля и тут же опустил глаза. Было невыносимо стыдно: перед братьями, предками-маршалами, погибшим Валентином. Скорее бы уже...
У эшафота произошла какая-то заминка. Труп палача уже унесли, а замены, кажется, не нашлось. Здесь не трагедия Дидериха, вряд ли короля остановит такая мелочь, но глупое сердце все равно встрепенулось в бессмысленной надежде.
По словам Жермона Ариго, «друг Ойген» терпеть не мог поэзию, однако это не означало, что он не знаком с известной трагедией. Через несколько минут на эшафот вскарабкался длинный ликтор. Послужить... Его Величеству Вальтеру... две сотни золотых таллов. Целое состояние для какого-нибудь ремесленника!
И точно – толпа расступилась, пропуская вперед коренастого человека в не слишком чистом переднике. Руки у него были крепкие, жилистые – сразу видно, что привычные к тяжелой работе. Такой, пожалуй, с одного раза сумеет... Ну и слава Создателю.
Вот только... лучше бы они начали с самого Арно! Смотреть, как Лионеля втаскивают на эшафот, было невыносимо больно, будто зазубренный морисский кинжал раз за разом проворачивался в сердце. Никаких священников и прочих церемоний, белокурая голова укладывается на плаху, и взлетает, ловя солнечные блики, широкий топор. Арно зажмурился изо всех сил, только вот заткнуть уши оказалось нечем – свист и глухой удар вонзившегося в плаху топора прогремели страшнее дриксенских пушек. Толпа ахнула, как один человек, и площадь утонула в оглушительной тишине. Раздался резкий голос Райнштайнера, но смысл его слов ускользнул от сознания Арно. Что-то противно скрипнуло, и перед глазами услужливо нарисовались пять оббитых серым крепом ступенек. Это бред, сон, это происходит не с ними, Создатель, если Ты существуешь, сделай же что-нибудь... Слезы рвались наружу, но Савиньяк не имеет права плакать! Арно резко обернулся, толкнув локтем одного из гвардейцев, и устремил взгляд на балкон, лишь мельком успев заметить залитый кровью эшафот. Тошнота подкатила к горлу, а Его четырежды проклятое величество возвышался памятником самому себе, задумчиво глядя куда-то за спину Арно. Потом перевел мрачный взгляд на вздернувшего подбородок последнего Савиньяка, и его голос неожиданно громко прозвучал над затихшей толпой.
- ...на фонарь!
Когда тело в разодранной черно-белой форме перестало извиваться в петле, Вальтер Первый Придд повернулся и твердым шагом направился к выходу с балкона. Вслед за ним потянулась свита.
@музыка: Тэм, Последняя колыбельная
@темы: таймлайн - постканон
И канон покажется флаффом
Рейтинг: G
Жанр: ангст
Категория: джен
Размер: мини
Пейринг: Лионель Савиньяк, Чарльз Давенпорт
Отказ от прав: все персонажи и мир принадлежат В. Камше.
Комментарий: написано по заявке на Хот-Фест "Лионель/Чарльз. Отряд Северной армии попадает под обвал и bla-bla-bla" Автор и гамма несколько разошлись во мнениях по поводу окончательной версии произведения, здесь - версия гаммы.
читать дальше
В этот раз не было ни кошмаров, ни предчувствий - одно только мерзкое ощущение грядущих неприятностей, соваться с которым к маршалу Давенпорт не решался. Савиньяк усмехнется презрительно и даст совет выспаться как следует. Армия пережила обвал почти без потерь, горы скоро останутся позади, а Хайнрих по-прежнему отстает от талигойской армии не меньше, чем на дневной переход. Отчего же так муторно?
Чарльз привычно закрыл глаза, в который раз пытаясь поймать за хвост ускользающую тревогу. Ему строго-настрого приказали докладывать о любой мелочи, но как объяснить свое состояние, Давенпорт не знал. В прошлый раз у него имелся хотя бы сон, а лезть с дурацкими "мне кажется, что мне кажется" - глупо, да и разговаривать с начальством не хотелось до дрожи. Вообще ничего не хотелось…
Что-то словно толкнуло в спину, и Давенпорт подчинился, заставив чалого свернуть на обочину дороги и пуская его рысью.
Несколько свитских обернулись, Савиньяк не пошевелился. Он всматривался вперёд, словно по головам считая марширующую впереди пехоту. Конница была дальше вместе с "фульгатами" - если не брать в расчет тех, кто прикрывал армию с тыла, пока маршал едет в арьергарде.
- Что у вас, Давенпорт? Снова дурные сны?
- Нет, мой маршал, я…
Нужно было что-то отвечать, и немедленно, но Чарльз застыл, так и не раскрыв рта. Что-то оживало вокруг, будто огромный, смертельно опасный зверь вздрогнул, просыпаясь от тысячелетнего сна. Стоит ему пошевельнуться...
- Мой маршал, опасность! Нужно двигаться вперед, как можно скорее.
Затанцевали под седоками кони, мелкие камешки разлетались из-под копыт, они хотели укрыться, они тоже чуяли зверя… Лионель натянул поводья, и Грато замер, раздувая тонкие ноздри.
- Предупредите Вайспферта… - начал было Савиньяк, взмахом руки посылая свиту вперед, но Чарльз уже чувствовал – поздно. Испуганно задрожала земля – зверь разминал лапы. Он проснулся, он уже…
- На землю!
Чарльз едва успел спешиться, как чалый встал на дыбы, вырвав поводья из неожиданно ослабевшей руки. Рядом Савиньяк шлепнул Грато по крупу, и мориск сорвался в кентер, догоняя товарища. Маршал и капитан бросились следом.
Тряхнуло, Чарльз споткнулся, едва не ухватившись за бегущего рядом Савиньяка. Горы заговорили – они жаловались друг другу на несправедливость мироздания, создавшего их неподвижными, на чужаков, потревоживших их покой. Они хотели избавиться от незваных гостей раз и навсегда, уничтожить их, как мельничный жернов перемалывает мешающее ему зерно…
Они бежали изо всех сил, но Чарльз все равно чувствовал себя мухой, завязшей в янтаре. Медленно, слишком медленно, они не успевают… уже не успели. Теперь впереди тоже смерть, нужно…
- Туда!
До нависающей над дорогой скалы – десяток шагов. Хотелось схватить Савиньяка за руку и потащить следом, но тот понял сам. Навстречу шли камни – катились, прыгали, подскакивая все выше, приходилось лавировать, едва удерживая равновесие на ходящей ходуном земле.
- Вправо! - скала приближалась, а вместе с ней и надежда, навстречу уже пахнуло холодом, когда свалившийся из ниоткуда камень раздробил Чарльзу плечо – руку прошила адская боль, сзади глухо вскрикнул Савиньяк, пришлось обернуться, и капитан едва успел подхватить заваливающегося на бок Лионеля. Камни и песок сыпались дождем, полностью закрывая обзор. В спину уперся какой-то куст, Чарльз едва не упал, но все-таки продрался сквозь упрямые ветки, таща на себе маршала.
Лионель выругался едва слышно: по крайней мере, он был жив, и это несказанно обрадовало Чарльза, он рванулся из последних сил, и кусты остались позади, равно как и песчаный дождь, теперь можно было позволить себе упасть на мелко дрожащий каменный пол и отдышаться.
Чарльз потер глаза, чтобы слезы вымыли из-под век мелкую пыль и песок, а когда открыл их, понял, что ослеп. Ослеп и оглох – вокруг было темно как в гробу и также тихо. Потом в темноте что-то зашевелилось, и Чарльз с облегчением разглядел белокурую шевелюру маршала, неведомо как успевшего отползти в сторону. Лионель сидел, облокотившись о стену и пытаясь развязать узел шейного платка.
- Вы ранены? – спросил Чарльз.
Савиньяк поморщился, словно услышал несусветную глупость.
- Ранами займемся потом. Если вы можете встать, лучше попробуйте поискать выход. Пока горы продолжают трястись, у нас есть шанс.
Вот же… Леворукий! Чарльз кое-как поднялся, взвыло притихшее было плечо. Насмешливый взгляд Лионеля следил за капитаном, пока он медленно, шаг за шагом обходил пещеру, ладонями ощупывая все еще дрожащие от недавнего возбуждения камни. Впрочем, они уже успокаивались. Зверь улегся поудобнее и снова заснул, не заметив чудом уцелевших людей в своей утробе, но на этом их везение закончилось. Стены на ощупь казались гладкими даже там, где на полу нашлись сломанные ветки и листья того самого куста. Свет пробивался из нескольких щелей в потолке, но ни в одну из них нельзя было просунуть даже палец.
- У вас есть вода?
Притороченная к поясу фляга уцелела, также как и шпага, а вот шляпа и кинжал остались под обвалом.
- Да.
- Уже что-то. Впрочем, как посмотреть…, - Лионель поморщился, прикладывая развязанный наконец платок к затылку. Чарльз увидел, что тонкий шелк мгновенно промок от крови, но предлагать помощь не стал. Маршал тем временем извлек из-за пазухи плоскую серебряную флягу и встряхнул. Вяло булькнуло. - Почти полная.
Это поможет нам продержаться пару лишних дней, уж не знаю, к счастью или нет.
Смочив платок, Лионель осторожно коснулся раны на голове и вновь поморщился.
- Что вы застыли, Давенпорт? Здесь достаточно светло, проверьте, нет ли у вас открытых ран, и промойте их.
- Но…
- Это вино, и его слишком мало, чтобы утолить жажду или согреться. Избавьте меня от удовольствия слушать, как вы бредите от воспаления.
Стиснув зубы – больше от злости, чем от боли – Чарльз осмотрел ноющее плечо. Рукав располосован, но, похоже, удар пришелся вскользь, ничего, кроме синяков, капитану Давенпорту не грозило. В отличие от маршала.
Лионель то ли отдыхал, закрыв глаза, то ли в самом деле потерял сознание. Изнутри поднималась злость: на себя, на маршала, на гаунау… Понес же их Леворукий этой тропой! Васпферту и охранявшим отход «фульгатам» наверняка пришел конец, бедняга Уилер зря нянчился со своими бочонками… впрочем, не зря. Их выпьют за упокой маршала Савиньяка, а с ним и всей армии.
Айхенвальд не справится. Ни Айхенвальд, ни Хейл, ни Фажетти – все они хороши на обычной войне, либо в уже начатом бою, но не в этих проклятых горах! Савиньяк завел армию в пасть к Леворукому и бросил на съедение «медведям», умудрившись попасть под обвал! Закатным тварям на смех!
Злость требовала выхода, но биться головой о стену – глупо, еще глупее высказывать свои претензии виновнику всех бед. Впрочем, не всех. Главной задачей офицера для особых поручений было чувствовать опасность, а он не рассказал о ней вовремя, мучаясь сомнениями как юная девица.
Чарльз снял камзол, скатал и сел на него. От пола веяло прямо-таки могильным холодом.
- Идите сюда, иначе замёрзнете, - потребовал Лионель. Он с трудом отлепился от стены, поворачиваясь к своему офицеру спиной. Волосы на затылке промокли и слиплись от крови.
Особого поручения не поступало, но если Савиньяк не в состоянии снять мундир, об этом никто и никогда не узнает.
- Дайте руку, - прошипел Савиньяк.
Холодная ладонь была скользкой от крови, и Давенпорт едва не выпустил её, когда маршал рывком поднялся на ноги. Глаза его были закрыты. Он быстро стащил мундир, аккуратно сложил и бросил на пол. Потом, закусив губу, сел - почти упал на него, так и не открывая глаз. Чарльз сел рядом и, набравшись храбрости, прислонился к неожиданно теплой спине. Савиньяк вздрогнул, но не отстранился - в конце концов, это была его идея. Вот пусть и терпит.
Чарльз сидел неподвижно, сколько мог, чувствуя, что стоит ему встать, маршал завалится на ледяные камни. А Лионель молчал, предоставив своему офицеру для особых поручений полную свободу действий. Это бесило. Окажись рядом какой-нибудь Манрик или даже Рокслей, капитан Давенпорт чувствовал бы себя спокойнее, чем с этой равнодушной ко всему скотиной.
Когда спина затекла до полной нечувствительности, Чарльз все же встал, развернув маршала к стене и подложив ему под спину свой мундир. Лионель что-то промычал, не открывая глаз, не разобрать – благодарность или ругательство.
Десять с половиной вдоль и семь поперек, в самом широком месте. Чарльз мерил тюрьму шагами, стараясь думать о чем-нибудь, не вызывающем злости. Не получалось. Вспоминался Ор-Гаролис, радостные лица генералов и адъютантов… Сколько из них вернется в Талиг?..
Первые несколько часов Чарльз прислушивался в отчаянной надежде: говорят, мориски отыскивают хозяев не хуже собак, Грато наверняка успел спастись… Надежда угасла вместе с солнцем. Танцующие в тонких лучиках пылинки окрасились в розовый цвет, а затем растворились в сумерках. Холодало.
Спать пришлось так же сидя спиной к спине, и Чарльза мучили кошмары. Возможно, они снова о чём-то предупреждали, не догадываясь, что толку в них теперь, как в дохлой кошке.
Утро не принесло облегчения. Лионель заговорил только однажды, поинтересовавшись у Чарльза, какой угол он бы выбрал для отправления естественных нужд, и снова воцарилась напряженная, давящая тишина. Десять с половиной шагов вдоль и семь поперек, в самом широком месте…
Представить, как и о чём можно говорить с маршалом, Чарльз не мог. Последние победы обсуждать не тянуло, потому что все успехи могли в любой момент отправиться под хвост к закатным тварям, если уже не отправились. Лионель не мог не думать об оставленной им армии, но понять что-то по усталому, в грязных разводах лицу было невозможно.
- Что вы на меня так смотрите, капитан? Проголодались?
Чарльз вздрогнул от неожиданности, казалось, этот голос он в последний раз слышал сотню лет назад. Но радости это не принесло, наоборот, подняло голову уснувшее было раздражение.
- Нет!
- Это хорошо, - одобрил непонятно что Лионель и вновь закрыл глаза.
Хотелось есть, и с каждым часом всё сильнее. В походе не раз случалось так, что офицеру для особых поручений некогда было даже перекусить, но когда весь день не слезаешь с седла, а голова кружится от приказов и рапортов – не до еды. Другое дело, если только и остается мерить шагами полутемную пещеру, прислушиваясь к дыханию маршала – жив ли? Впрочем, Лионель, судя по всему, давно пришел в себя, просто не снисходил до беседы с вынужденным сокамерником. Глаза его были полуприкрыты, грудь под белеющей в полутьме рубашкой мерно вздымалась. Возможно, он просто спал, человеку не может хватать трех часов сна, даже неутомимому маршалу нужно отдыхать…
Фляга с вином опустела к вечеру. Слизнув с горлышка последние капли, Лионель задумчиво сообщил:
- Голод трудно терпеть только в начале. Потом станет легче... немного.
Давенпорт не стал отвечать.
Желудок обиженно урчал, возмущаясь и требуя, а вместе с голодом пришел еще и холод. Вторую ночь Чарльз почти не спал, изо всех сил прижимаясь к спине Лионеля и едва не стуча зубами, и только когда взошло солнце, провалился в мутную дрему.
Проснулся капитан от жажды и слабости, язык едва ворочался в пересохшем рту. Первый глоток воды растворился в пересохшем горле, и Чарльз с трудом подавил желание выпить сразу половину всего запаса. Вместо этого он завинтил крышку и через плечо протянул флягу Лионелю.
- Благодарю, - спокойно ответил маршал.
Вот ведь… тварь закатная! Наверняка ведь давно проснулся, каким же долгим должно было показаться утро, но ведь в голову не пришло попросить! Даже сойди Давенпорт с ума, отказавшись делиться драгоценной влагой, Савиньяк останется спокойным как сам Леворукий.
- Надолго этого не хватит, - сказал между тем Лионель, взвешивая флягу на ладони. – Когда вода закончится, нам с вами останется не так уж долго.
«… если мы не сойдем с ума раньше» - мысленно добавил Чарльз, но вслух сказал другое.
- Вас будут искать.
- Возможно, - пожал плечами Лионель. – Впрочем, на вашем месте я бы не слишком на это надеялся, вряд ли Хайнрих даст нашей армии такую возможность, и еще более вряд ли кому-то придет в голову, что мы умудрились выжить.
- Без вас армии конец, - огрызнулся Чарльз. – Вы рискнули и проиграли.
- Человек не может предусмотреть всего, - голос Лионеля был привычно спокойным, но мышцы спины заметно напряглись. – Если бы вы внимательнее отнеслись к своим обязанностям, все могло сложиться иначе.
Чарльз мысленно треснул себе по голове и предпочел заткнуться. Не ему состязаться с маршалом в ядовитости, тут справится разве что Алва.
На этом разговор и закончился. От долгого сидения затекла спина, но вставать не хотелось, за ночь их убежище выстыло напрочь. Если так пойдет дальше, холод
убьет их раньше жажды и голода – ну да оно и к лучшему.
Чарльз успел припомнить по именам всех «фульгатов» и их лошадей, два раза прокрутить в голове бои у Ор-Гаролис и Альте-Вюнцель, вспомнить Марселя Валме, его святейшество Бонифация, Октавианскую ночь... Когда добрался до Лаик и в пещере начало темнеть, Лионель наконец соизволил пошевелиться.
- Встаньте и дайте мне руку.
Чарльз начал подниматься и едва не свалился обратно – казавшийся незыблемым каменный пол вдруг закружился, ускользая из-под ног, в глазах на мгновение потемнело. Пришлось замереть в полусогнутой позе, пока мир перестал кружиться, а танцующие в сумерках камни не заняли положенные им места.
Рука Лионеля была сильной и крепкой. Маршал рывком поднялся, на мгновение закусив губу, но тут же вернув на лицо привычное равнодушие. Оторвавшись от Чарльза, он двинулся в «нужник», ступая осторожно, словно по шаткой палубе корабля.
Чарльз с наслаждением разминал уставшие мышцы, чувствуя, как разбегается по жилам застоявшаяся кровь, согревая измученное холодом тело. Вернулся Лионель, в сумерках видно было, как лихорадочно блестят черные глаза. Следуя примеру Чарльза, маршал сделал несколько движений руками и вдруг начал заваливаться назад.
Чарльз от неожиданности промешкал и успел подхватить его уже у самого пола. Глаза Лионеля были закрыты, с губ срывалось хриплое дыхание. Помянув Леворукого, Чарльз кое-как обхватил начальство поперек груди и потащил к служившим постелью свернутым мундирам.
Савиньяка била дрожь. Пришлось накинуть ему на плечи собственный камзол, а потом, сев на другой, прижать Лионеля к себе. По крайней мере, так будет теплее. Обоим.
К тому моменту, когда Лионель очнулся, Чарльз уже готов был его добить. Все тело затекло от неподвижного сидения, спина выстыла, а маршал оказался на редкость тяжелым, придавив своего офицера для особых поручений не хуже каменной глыбы.
Кажется, рана на голове оказалась серьезнее, чем думалось обоим. Когда рассвело, Чарльз попытался рассмотреть черный от крови затылок, но засохшая корка мешала определить характер повреждения.
Чарльз уже не чувствовал ни спины, ни ног, когда Лионель слабо дёрнулся и, видимо сообразив, кто он и где, кое-как сел. Капитан тут же заставил его сделать хороший глоток воды, стараясь не думать, что будет, когда вода закончится. Что толку растягивать агонию?
- Подумать только, - прохрипел Лионель и закашлялся, – неужели вы перестали меня ненавидеть?
Вот ведь змея – не перестанет жалить даже на пороге Заката!
- Если вы сдохнете раньше меня, это будет неприятно, - огрызнулся Чарльз, кое-как выбираясь из-под начальства. – Помочь вам встать?
- Не нужно.
Лионель растянулся на ледяных камнях, закинув руки за голову. Ну и пожалуйста! Чарльз мерил шагами пещеру, злорадно топая погромче, пусть у этой закатной твари голова болит!
Упрямства Савиньяка хватило ненадолго, через некоторое время он сел, а затем поднялся, осторожно держась за стену. Чарльз на всякий случай наблюдал за ним краем глаза, но в этот раз помощь не понадобилась. Лионель немного прогулялся по пещере, щуря глаза от слабого света, и вернулся на прежнее место.
- У вас ничего не болит? - наконец спросил он.
- У меня всё болит, - признался Чарльз. Вопрос его насторожил, хотя он-то кажется, головой нигде не ударился.
К следующему утру, очнувшись от вязкой полудрёмы, он понял, почему маршал спрашивал. Заболели почки. Это было не самое страшное на фоне ноющих мышц, пересохшего горла и внутренностей, но радости отнюдь не прибавляло. Загустевшая от жажды кровь двигалась медленно, мешала думать, в затылке пульсировала слабая, но неотступная боль. Чарльз сделал глоток воды и привычно протянул флягу Лионелю. Тот поднёс её к губам, запрокинул голову, слабо сглотнул и вернул обратно. На горлышке блеснула капля. Последняя. Фляга была пуста.
- Вот теперь начинается самое интересное, - усмехнулся Лионель. – Я, пожалуй, протяну меньше вашего, но не обольщайтесь, наслаждаться одиночеством придется недолго.
Чарльзу захотелось его ударить. Но Лионеля уже ударило - камнем, так что и тут судьба всё предусмотрела... Капитан помянул Леворукого и всех его тварей, маршал ответил ему хриплым смешком.
Прошло несколько томительных, скучных часов, а потом Лионель снова потерял сознание. Чарльз устроил его голову у себя на коленях, из всех сил стараясь не завыть от отчаяния.
Лионель бредил, лёжа на руках у своего офицера для особых поручений, но вряд ли осознавал это.
Давенпорт поначалу честно прислушивался: Савиньяк отдавал бессвязные приказы, просил у кого-то прощения, звал брата, мать… постепенно его речь становилась все менее различимой, да и Чарльзу стало не до того: сердце бешено колотилось где-то в пересохшей гортани, опаляя её невыносимым жаром и вышибая из головы все мысли.
Пить хотелось нестерпимо, Чарльз уже готов был вгрызться в собственные запястья. Светлые волосы щекотали горло и подбородок, пахло пылью и едва заметно – полевыми травами.
"Я могу что-нибудь сделать?" – хрипло прошептал Лионель. От него исходило тепло, а по спине тянуло морозом из скальных недр.
- Ничего ты не можешь, - брякнул Чарльз. - Попали, как мыши в молоко...
В измученном мозгу вспыхнула картина: стакан, до краев полный парного молока, такого свежего и тёплого, а рядом - краюха хлеба, только из печи, сейчас бы вгрызться в хрустящую корочку, чувствуя, как она крошится, как...
Чарльз ущипнул себя за руку, и это немного отрезвило. Нет здесь ни воды, ни еды, только равнодушные ко всему, усталые камни...
- Всё в порядке, - прошептал Лионель. - Не уходи...
Жилка на бледном виске - прямо над ссадиной, была соблазнительно близко. Кровь течет медленно, но она жидкая, солоноватая на вкус, она наверняка поможет остудить этот нестерпимый жар…
Чарльз облизнул потрескавшиеся губы, язык был сухим и похожим на кусок холстины.
Не соображая, что делает, Чарльз коснулся губами виска маршала. Потом чуть отстранился и застыл, слушая, как отсчитывает секунды пульс. Прошла минута. Он подтянул Лионеля повыше, теперь перед глазами белела шея и несвежий, в засохшей крови, воротник. Бурые капли, высохшие, как и всё вокруг. Лионель скоро умрёт, и в его смерти не будет толку. Давенпорт почувствовал солёный вкус чужой кожи. Было противно и мерзко от осознания собственного сумасшествия, которое он то ли не мог, то ли не хотел контролировать.
- Давенпорт... Вы меня целуете?!
Наверное, при всём желании Савиньяк не мог бы подобрать более удачных слов. Чарльз поспешно отпрянул, отрицать было так же глупо, как и соглашаться, но "нет" рождало закономерный вопрос: а что он, в таком случае, делает?!
Вот так потеряешь сознание, а тебя съедят...
- Вас укусил нетопырь, пока я... спал? - поинтересовался Савиньяк, слабо дернув головой в сторону собеседника. На губах его застыла издевательская ухмылка, сейчас больше похожая на оскал.
- Простите, я, кажется, задремал.
Поверил ему Лионель или нет, капитан не понял. Этого... Леворукого вообще невозможно было понять. Чарльз осторожно сдвинул чужое тело с себя и встал, чтобы размяться. Перед глазами тут же заплясали тошнотворно-цветные круги, и, собравшись вернуться на своё место, Чарльз попросту забыл, где он и куда нужно идти...
Он очнулся, почувствовав тепло чьих-то рук на своих плечах. Озабоченное лицо Савиньяка в первый момент испугало, Чарльз рванулся в сторону и тут вспомнил, где он и что случилось.
- Вам стоило бы лучше контролировать себя, - равнодушно заметил Лионель. Словно и не он только что валялся в обмороке и бредил на руках у Чарльза. - День или два вы ещё протянете, попробуйте потренироваться.
- А вы?
Лионель поморщился, и Чарльз отвесил себе мысленную оплеуху. Ну вот кто за язык тянул?
- А я напоследок в полной мере оправдаю вашу ко мне неприязнь, дабы вы ни на секунду не усомнились в моей злодейской сущности.
Тут Чарльз окончательно проснулся, и ему стало по-настоящему дурно.
- Мой маршал!..
- Оставьте вашу радость при себе, - оборвал Лионель.
Чарльз сжал кулаки. Ему все равно! Только закатные твари смотрят на мир так равнодушно: будь то война, победа или смерть от жажды в ледяной пещере, что бы ни случилось, они не умеют сожалеть и бояться! Лионель откинулся назад, прислонившись к стене и как никогда напоминая мраморную статую. Хриплое дыхание с трудом вырывалось из пересохших губ.
- Не смейте умирать!
Блеснули в полутьме зубы.
- Ваша просьба на редкость своевременна, господин Давенпорт.
Хотелось кричать. Ругаться последними словами, трясти этого кошачьего сына за плечи. Кому нужно его хваленое спокойствие, когда впереди только смерть и ничего больше! Капитан Давенпорт никому не расскажет, что видел слабость своего маршала, но этот кошачий сын все равно не даст себе ни единой поблажки!
Давенпорт сжал виски - в голове стучал кузнечный молот, глухо отзывались в затылке ювелирные молоточки. Мерная, глухая дробь – гаунау наступают, пехота уже перестроилась для боя, Хейлу не успеть…
- Неужели вы так просто сдадитесь?
- А что вы предлагаете сделать, - полюбопытствовал Савиньяк, приподнимая бровь. – Петь и плясать или биться головой об стену? Вы увидели сон, в котором нашли выход? Или самого Леворукого, который обещал придти к нам на помощь? Что говорит ваше хваленое чутье?
Сил на обиду не осталось, и Чарльз на всякий случай прислушался к себе. Ни беспокойства, ни даже отчаяния, даже голод и боль вытеснены всепоглощающей жаждой. Чувства умерли от засухи, а следом за ними подыхало и тело.
Не дождавшись ответа, Лионель усмехнулся и закрыл глаза.
Во второй раз Чарльз очнулся на полу от боли, скрутившей затекшую руку, в почти непроглядных сумерках. Сердце дрогнуло и провалилось куда-то в пятки: вокруг царила глухая, настороженная тишина. Чарльз встал на четвереньки и пополз, оскальзываясь на камнях и едва понимая, что ладони содраны в кровь.
Лионель обнаружился неподалеку. Он был в сознании, широко открытые глаза смотрели в пространство, но вряд ли видели хоть что-то. Дыхание было тихим и почти незаметным, но оно было, и это наполнило душу Чарльза совершенно неуместной радостью. Пусть ехидничает, злится, только бы жил, только бы не остаться одному в этом ледяном Закате!
- Мой маршал! – собственный голос показался чужим и сиплым. - Вы меня слышите?
Нет ответа.
- Граф Савиньяк!
Слабо дернулась щека, дрогнули, опускаясь, веки…
- Лионель? - Чарльз склонился к самому лицу маршала, сухие, потрескавшиеся от жажды губы шевельнулись, но из них вырвался только слабый хрип.
- Что вы сказали? - собственный язык ворочался, как полудохлая гусеница. Чарльз ни за что не смог бы сейчас ответить, почему для него так важно услышать слова маршала Савиньяка, последние, потому что Лионель умирает. Скоро все закончится и для капитана Давенпорта, но сейчас это неважно… - Что, мой маршал?
Неожиданно сильная рука вцепилась в предплечье, и Чарльз вздрогнул от неожиданности.
- Дождь, - прошептал Лионель. - Слышите? Там, снаружи… дождь.
Странная гримаса исказила его лицо, кажется, это должно было означать улыбку.
Чарльз с надеждой прислушался – ватная тишина по-прежнему давила на плечи.
- Конечно, - нужно улыбнуться в ответ, пусть успокоится, - Настоящий ливень.
Какая разница запертым среди равнодушных камней пленникам, что творится снаружи. Дождь, солнце, армия гаунау… Чарльз, вслед за половиной Северной армии записал начальство в пособники Леворукого, но это не значит, что Лионель не умеет чувствовать и мечтать. Возможно, граф Савиньяк хотел умереть именно во время дождя?
- Врёте, - пробормотал Лионель. - Ничего вы не слышите, как всегда.
Хищные пальцы соскользнули с предплечья, и бессильная ладонь упала Чарльзу на колени.
- Маршал, - позвал он.- Лионель!
Пульс не прощупывался! Чарльз наклонился совсем близко к лицу, почти касаясь губами пересохших губ, надеясь уловить дыхание, хоть слабенькое, хоть какое-нибудь!.. Хотелось впиться в эти проклятые, сочащиеся кровью губы, пытаясь остановить ускользающую жизнь. Нужно было срочно разорвать рубашку, любой ценой запустить остановившееся сердце, молясь Создателю, Леворукому, закатным тварям…
- Да очнись же ты!
Белокурая голова безвольно моталась из стороны в сторону, пока Чарльз тряс маршала за плечи, бил по щекам… Поздно! Можно проломить головой стену, равнодушные камни не откликнутся. В них нет воды, нет жизни, как нет ее в теле бывшего маршала. Бывшего…
Кажется, он кричал. Отчаянно, безнадежно, в бессильной ярости молотя кулаками по полу, разбивая их в кровь и не чувствуя боли. Перед глазами плясали красно-черные круги, словно угли в догорающем пожаре, что-то внутри выло и корчилось в агонии, как угодивший в капкан раненый зверь. Когда горы вздрогнули и глухо зарычали в ответ, руки Чарльза подломились и подскочившая навстречу земля больно ударила в подбородок. Капитан Давенпорт вскочил, и новый толчок швырнул его на стену.
Зверь, тот самый, что запер их здесь, снова просыпался. Ему было тесно в этих горах, он хотел свободы, желая перекроить мир по своему вкусу. Чарльз теперь и сам был зверем – скалы вокруг послушно расступались, спеша убраться с пути грохочущей, страшной, неодолимой силы, неудержимо рвущейся из каменного плена…
Чарльз схватился за стену, кашляя, пытаясь прочистить горло от забившей его каменной пыли, ледяной и острой. По подбородку потекла щекочущая струйка крови, а скалы вдруг успокоились. Несколько камней несмело подкатились к ногам, будто щенки к налившей молока хозяйке. Сравнение пришло само собой, и Чарльз усмехнулся. Бывает же…
Камни так и остались лежать у самых ног, подкатилось ещё несколько, покрупнее, но они замерли в отдалении, будто боясь переступить невидимую черту.
Ударившая в лицо струя теплого воздуха в первый момент показалась бредом, но, подняв голову, Чарльз увидел небо – затянутое тучами, оно показалось восхитительно ярким и свежим. Расселины больше не было, остались только кучи камней, одну из которых Чарльз тут же бросился штурмовать, сбивая колени и локти.
Наверху в самом деле было тепло, гораздо теплее, чем в каменном мешке. Большая капля шлепнулась на лоб и потекла по носу, за ней вторая, третья… Хохоча, как безумный, Чарльз бросился обратно вниз. Маршал Савиньяк показался неожиданно легким, и через несколько минут они лежали рядом на теплых, влажных камнях, ловя губами восхитительно большие и чистые капли.
- Я же говорил дождь, - самодовольно и бесконечно устало прошептал Лионель. - А вы не поверили...
Жанр: ангст
Категория: джен
Размер: мини
Пейринг: Лионель Савиньяк, Чарльз Давенпорт
Отказ от прав: все персонажи и мир принадлежат В. Камше.
Комментарий: написано по заявке на Хот-Фест "Лионель/Чарльз. Отряд Северной армии попадает под обвал и bla-bla-bla" Автор и гамма несколько разошлись во мнениях по поводу окончательной версии произведения, здесь - версия гаммы.
читать дальше
В этот раз не было ни кошмаров, ни предчувствий - одно только мерзкое ощущение грядущих неприятностей, соваться с которым к маршалу Давенпорт не решался. Савиньяк усмехнется презрительно и даст совет выспаться как следует. Армия пережила обвал почти без потерь, горы скоро останутся позади, а Хайнрих по-прежнему отстает от талигойской армии не меньше, чем на дневной переход. Отчего же так муторно?
Чарльз привычно закрыл глаза, в который раз пытаясь поймать за хвост ускользающую тревогу. Ему строго-настрого приказали докладывать о любой мелочи, но как объяснить свое состояние, Давенпорт не знал. В прошлый раз у него имелся хотя бы сон, а лезть с дурацкими "мне кажется, что мне кажется" - глупо, да и разговаривать с начальством не хотелось до дрожи. Вообще ничего не хотелось…
Что-то словно толкнуло в спину, и Давенпорт подчинился, заставив чалого свернуть на обочину дороги и пуская его рысью.
Несколько свитских обернулись, Савиньяк не пошевелился. Он всматривался вперёд, словно по головам считая марширующую впереди пехоту. Конница была дальше вместе с "фульгатами" - если не брать в расчет тех, кто прикрывал армию с тыла, пока маршал едет в арьергарде.
- Что у вас, Давенпорт? Снова дурные сны?
- Нет, мой маршал, я…
Нужно было что-то отвечать, и немедленно, но Чарльз застыл, так и не раскрыв рта. Что-то оживало вокруг, будто огромный, смертельно опасный зверь вздрогнул, просыпаясь от тысячелетнего сна. Стоит ему пошевельнуться...
- Мой маршал, опасность! Нужно двигаться вперед, как можно скорее.
Затанцевали под седоками кони, мелкие камешки разлетались из-под копыт, они хотели укрыться, они тоже чуяли зверя… Лионель натянул поводья, и Грато замер, раздувая тонкие ноздри.
- Предупредите Вайспферта… - начал было Савиньяк, взмахом руки посылая свиту вперед, но Чарльз уже чувствовал – поздно. Испуганно задрожала земля – зверь разминал лапы. Он проснулся, он уже…
- На землю!
Чарльз едва успел спешиться, как чалый встал на дыбы, вырвав поводья из неожиданно ослабевшей руки. Рядом Савиньяк шлепнул Грато по крупу, и мориск сорвался в кентер, догоняя товарища. Маршал и капитан бросились следом.
Тряхнуло, Чарльз споткнулся, едва не ухватившись за бегущего рядом Савиньяка. Горы заговорили – они жаловались друг другу на несправедливость мироздания, создавшего их неподвижными, на чужаков, потревоживших их покой. Они хотели избавиться от незваных гостей раз и навсегда, уничтожить их, как мельничный жернов перемалывает мешающее ему зерно…
Они бежали изо всех сил, но Чарльз все равно чувствовал себя мухой, завязшей в янтаре. Медленно, слишком медленно, они не успевают… уже не успели. Теперь впереди тоже смерть, нужно…
- Туда!
До нависающей над дорогой скалы – десяток шагов. Хотелось схватить Савиньяка за руку и потащить следом, но тот понял сам. Навстречу шли камни – катились, прыгали, подскакивая все выше, приходилось лавировать, едва удерживая равновесие на ходящей ходуном земле.
- Вправо! - скала приближалась, а вместе с ней и надежда, навстречу уже пахнуло холодом, когда свалившийся из ниоткуда камень раздробил Чарльзу плечо – руку прошила адская боль, сзади глухо вскрикнул Савиньяк, пришлось обернуться, и капитан едва успел подхватить заваливающегося на бок Лионеля. Камни и песок сыпались дождем, полностью закрывая обзор. В спину уперся какой-то куст, Чарльз едва не упал, но все-таки продрался сквозь упрямые ветки, таща на себе маршала.
Лионель выругался едва слышно: по крайней мере, он был жив, и это несказанно обрадовало Чарльза, он рванулся из последних сил, и кусты остались позади, равно как и песчаный дождь, теперь можно было позволить себе упасть на мелко дрожащий каменный пол и отдышаться.
Чарльз потер глаза, чтобы слезы вымыли из-под век мелкую пыль и песок, а когда открыл их, понял, что ослеп. Ослеп и оглох – вокруг было темно как в гробу и также тихо. Потом в темноте что-то зашевелилось, и Чарльз с облегчением разглядел белокурую шевелюру маршала, неведомо как успевшего отползти в сторону. Лионель сидел, облокотившись о стену и пытаясь развязать узел шейного платка.
- Вы ранены? – спросил Чарльз.
Савиньяк поморщился, словно услышал несусветную глупость.
- Ранами займемся потом. Если вы можете встать, лучше попробуйте поискать выход. Пока горы продолжают трястись, у нас есть шанс.
Вот же… Леворукий! Чарльз кое-как поднялся, взвыло притихшее было плечо. Насмешливый взгляд Лионеля следил за капитаном, пока он медленно, шаг за шагом обходил пещеру, ладонями ощупывая все еще дрожащие от недавнего возбуждения камни. Впрочем, они уже успокаивались. Зверь улегся поудобнее и снова заснул, не заметив чудом уцелевших людей в своей утробе, но на этом их везение закончилось. Стены на ощупь казались гладкими даже там, где на полу нашлись сломанные ветки и листья того самого куста. Свет пробивался из нескольких щелей в потолке, но ни в одну из них нельзя было просунуть даже палец.
- У вас есть вода?
Притороченная к поясу фляга уцелела, также как и шпага, а вот шляпа и кинжал остались под обвалом.
- Да.
- Уже что-то. Впрочем, как посмотреть…, - Лионель поморщился, прикладывая развязанный наконец платок к затылку. Чарльз увидел, что тонкий шелк мгновенно промок от крови, но предлагать помощь не стал. Маршал тем временем извлек из-за пазухи плоскую серебряную флягу и встряхнул. Вяло булькнуло. - Почти полная.
Это поможет нам продержаться пару лишних дней, уж не знаю, к счастью или нет.
Смочив платок, Лионель осторожно коснулся раны на голове и вновь поморщился.
- Что вы застыли, Давенпорт? Здесь достаточно светло, проверьте, нет ли у вас открытых ран, и промойте их.
- Но…
- Это вино, и его слишком мало, чтобы утолить жажду или согреться. Избавьте меня от удовольствия слушать, как вы бредите от воспаления.
Стиснув зубы – больше от злости, чем от боли – Чарльз осмотрел ноющее плечо. Рукав располосован, но, похоже, удар пришелся вскользь, ничего, кроме синяков, капитану Давенпорту не грозило. В отличие от маршала.
Лионель то ли отдыхал, закрыв глаза, то ли в самом деле потерял сознание. Изнутри поднималась злость: на себя, на маршала, на гаунау… Понес же их Леворукий этой тропой! Васпферту и охранявшим отход «фульгатам» наверняка пришел конец, бедняга Уилер зря нянчился со своими бочонками… впрочем, не зря. Их выпьют за упокой маршала Савиньяка, а с ним и всей армии.
Айхенвальд не справится. Ни Айхенвальд, ни Хейл, ни Фажетти – все они хороши на обычной войне, либо в уже начатом бою, но не в этих проклятых горах! Савиньяк завел армию в пасть к Леворукому и бросил на съедение «медведям», умудрившись попасть под обвал! Закатным тварям на смех!
Злость требовала выхода, но биться головой о стену – глупо, еще глупее высказывать свои претензии виновнику всех бед. Впрочем, не всех. Главной задачей офицера для особых поручений было чувствовать опасность, а он не рассказал о ней вовремя, мучаясь сомнениями как юная девица.
Чарльз снял камзол, скатал и сел на него. От пола веяло прямо-таки могильным холодом.
- Идите сюда, иначе замёрзнете, - потребовал Лионель. Он с трудом отлепился от стены, поворачиваясь к своему офицеру спиной. Волосы на затылке промокли и слиплись от крови.
Особого поручения не поступало, но если Савиньяк не в состоянии снять мундир, об этом никто и никогда не узнает.
- Дайте руку, - прошипел Савиньяк.
Холодная ладонь была скользкой от крови, и Давенпорт едва не выпустил её, когда маршал рывком поднялся на ноги. Глаза его были закрыты. Он быстро стащил мундир, аккуратно сложил и бросил на пол. Потом, закусив губу, сел - почти упал на него, так и не открывая глаз. Чарльз сел рядом и, набравшись храбрости, прислонился к неожиданно теплой спине. Савиньяк вздрогнул, но не отстранился - в конце концов, это была его идея. Вот пусть и терпит.
Чарльз сидел неподвижно, сколько мог, чувствуя, что стоит ему встать, маршал завалится на ледяные камни. А Лионель молчал, предоставив своему офицеру для особых поручений полную свободу действий. Это бесило. Окажись рядом какой-нибудь Манрик или даже Рокслей, капитан Давенпорт чувствовал бы себя спокойнее, чем с этой равнодушной ко всему скотиной.
Когда спина затекла до полной нечувствительности, Чарльз все же встал, развернув маршала к стене и подложив ему под спину свой мундир. Лионель что-то промычал, не открывая глаз, не разобрать – благодарность или ругательство.
Десять с половиной вдоль и семь поперек, в самом широком месте. Чарльз мерил тюрьму шагами, стараясь думать о чем-нибудь, не вызывающем злости. Не получалось. Вспоминался Ор-Гаролис, радостные лица генералов и адъютантов… Сколько из них вернется в Талиг?..
Первые несколько часов Чарльз прислушивался в отчаянной надежде: говорят, мориски отыскивают хозяев не хуже собак, Грато наверняка успел спастись… Надежда угасла вместе с солнцем. Танцующие в тонких лучиках пылинки окрасились в розовый цвет, а затем растворились в сумерках. Холодало.
Спать пришлось так же сидя спиной к спине, и Чарльза мучили кошмары. Возможно, они снова о чём-то предупреждали, не догадываясь, что толку в них теперь, как в дохлой кошке.
Утро не принесло облегчения. Лионель заговорил только однажды, поинтересовавшись у Чарльза, какой угол он бы выбрал для отправления естественных нужд, и снова воцарилась напряженная, давящая тишина. Десять с половиной шагов вдоль и семь поперек, в самом широком месте…
Представить, как и о чём можно говорить с маршалом, Чарльз не мог. Последние победы обсуждать не тянуло, потому что все успехи могли в любой момент отправиться под хвост к закатным тварям, если уже не отправились. Лионель не мог не думать об оставленной им армии, но понять что-то по усталому, в грязных разводах лицу было невозможно.
- Что вы на меня так смотрите, капитан? Проголодались?
Чарльз вздрогнул от неожиданности, казалось, этот голос он в последний раз слышал сотню лет назад. Но радости это не принесло, наоборот, подняло голову уснувшее было раздражение.
- Нет!
- Это хорошо, - одобрил непонятно что Лионель и вновь закрыл глаза.
Хотелось есть, и с каждым часом всё сильнее. В походе не раз случалось так, что офицеру для особых поручений некогда было даже перекусить, но когда весь день не слезаешь с седла, а голова кружится от приказов и рапортов – не до еды. Другое дело, если только и остается мерить шагами полутемную пещеру, прислушиваясь к дыханию маршала – жив ли? Впрочем, Лионель, судя по всему, давно пришел в себя, просто не снисходил до беседы с вынужденным сокамерником. Глаза его были полуприкрыты, грудь под белеющей в полутьме рубашкой мерно вздымалась. Возможно, он просто спал, человеку не может хватать трех часов сна, даже неутомимому маршалу нужно отдыхать…
Фляга с вином опустела к вечеру. Слизнув с горлышка последние капли, Лионель задумчиво сообщил:
- Голод трудно терпеть только в начале. Потом станет легче... немного.
Давенпорт не стал отвечать.
Желудок обиженно урчал, возмущаясь и требуя, а вместе с голодом пришел еще и холод. Вторую ночь Чарльз почти не спал, изо всех сил прижимаясь к спине Лионеля и едва не стуча зубами, и только когда взошло солнце, провалился в мутную дрему.
Проснулся капитан от жажды и слабости, язык едва ворочался в пересохшем рту. Первый глоток воды растворился в пересохшем горле, и Чарльз с трудом подавил желание выпить сразу половину всего запаса. Вместо этого он завинтил крышку и через плечо протянул флягу Лионелю.
- Благодарю, - спокойно ответил маршал.
Вот ведь… тварь закатная! Наверняка ведь давно проснулся, каким же долгим должно было показаться утро, но ведь в голову не пришло попросить! Даже сойди Давенпорт с ума, отказавшись делиться драгоценной влагой, Савиньяк останется спокойным как сам Леворукий.
- Надолго этого не хватит, - сказал между тем Лионель, взвешивая флягу на ладони. – Когда вода закончится, нам с вами останется не так уж долго.
«… если мы не сойдем с ума раньше» - мысленно добавил Чарльз, но вслух сказал другое.
- Вас будут искать.
- Возможно, - пожал плечами Лионель. – Впрочем, на вашем месте я бы не слишком на это надеялся, вряд ли Хайнрих даст нашей армии такую возможность, и еще более вряд ли кому-то придет в голову, что мы умудрились выжить.
- Без вас армии конец, - огрызнулся Чарльз. – Вы рискнули и проиграли.
- Человек не может предусмотреть всего, - голос Лионеля был привычно спокойным, но мышцы спины заметно напряглись. – Если бы вы внимательнее отнеслись к своим обязанностям, все могло сложиться иначе.
Чарльз мысленно треснул себе по голове и предпочел заткнуться. Не ему состязаться с маршалом в ядовитости, тут справится разве что Алва.
На этом разговор и закончился. От долгого сидения затекла спина, но вставать не хотелось, за ночь их убежище выстыло напрочь. Если так пойдет дальше, холод
убьет их раньше жажды и голода – ну да оно и к лучшему.
Чарльз успел припомнить по именам всех «фульгатов» и их лошадей, два раза прокрутить в голове бои у Ор-Гаролис и Альте-Вюнцель, вспомнить Марселя Валме, его святейшество Бонифация, Октавианскую ночь... Когда добрался до Лаик и в пещере начало темнеть, Лионель наконец соизволил пошевелиться.
- Встаньте и дайте мне руку.
Чарльз начал подниматься и едва не свалился обратно – казавшийся незыблемым каменный пол вдруг закружился, ускользая из-под ног, в глазах на мгновение потемнело. Пришлось замереть в полусогнутой позе, пока мир перестал кружиться, а танцующие в сумерках камни не заняли положенные им места.
Рука Лионеля была сильной и крепкой. Маршал рывком поднялся, на мгновение закусив губу, но тут же вернув на лицо привычное равнодушие. Оторвавшись от Чарльза, он двинулся в «нужник», ступая осторожно, словно по шаткой палубе корабля.
Чарльз с наслаждением разминал уставшие мышцы, чувствуя, как разбегается по жилам застоявшаяся кровь, согревая измученное холодом тело. Вернулся Лионель, в сумерках видно было, как лихорадочно блестят черные глаза. Следуя примеру Чарльза, маршал сделал несколько движений руками и вдруг начал заваливаться назад.
Чарльз от неожиданности промешкал и успел подхватить его уже у самого пола. Глаза Лионеля были закрыты, с губ срывалось хриплое дыхание. Помянув Леворукого, Чарльз кое-как обхватил начальство поперек груди и потащил к служившим постелью свернутым мундирам.
Савиньяка била дрожь. Пришлось накинуть ему на плечи собственный камзол, а потом, сев на другой, прижать Лионеля к себе. По крайней мере, так будет теплее. Обоим.
К тому моменту, когда Лионель очнулся, Чарльз уже готов был его добить. Все тело затекло от неподвижного сидения, спина выстыла, а маршал оказался на редкость тяжелым, придавив своего офицера для особых поручений не хуже каменной глыбы.
Кажется, рана на голове оказалась серьезнее, чем думалось обоим. Когда рассвело, Чарльз попытался рассмотреть черный от крови затылок, но засохшая корка мешала определить характер повреждения.
Чарльз уже не чувствовал ни спины, ни ног, когда Лионель слабо дёрнулся и, видимо сообразив, кто он и где, кое-как сел. Капитан тут же заставил его сделать хороший глоток воды, стараясь не думать, что будет, когда вода закончится. Что толку растягивать агонию?
- Подумать только, - прохрипел Лионель и закашлялся, – неужели вы перестали меня ненавидеть?
Вот ведь змея – не перестанет жалить даже на пороге Заката!
- Если вы сдохнете раньше меня, это будет неприятно, - огрызнулся Чарльз, кое-как выбираясь из-под начальства. – Помочь вам встать?
- Не нужно.
Лионель растянулся на ледяных камнях, закинув руки за голову. Ну и пожалуйста! Чарльз мерил шагами пещеру, злорадно топая погромче, пусть у этой закатной твари голова болит!
Упрямства Савиньяка хватило ненадолго, через некоторое время он сел, а затем поднялся, осторожно держась за стену. Чарльз на всякий случай наблюдал за ним краем глаза, но в этот раз помощь не понадобилась. Лионель немного прогулялся по пещере, щуря глаза от слабого света, и вернулся на прежнее место.
- У вас ничего не болит? - наконец спросил он.
- У меня всё болит, - признался Чарльз. Вопрос его насторожил, хотя он-то кажется, головой нигде не ударился.
К следующему утру, очнувшись от вязкой полудрёмы, он понял, почему маршал спрашивал. Заболели почки. Это было не самое страшное на фоне ноющих мышц, пересохшего горла и внутренностей, но радости отнюдь не прибавляло. Загустевшая от жажды кровь двигалась медленно, мешала думать, в затылке пульсировала слабая, но неотступная боль. Чарльз сделал глоток воды и привычно протянул флягу Лионелю. Тот поднёс её к губам, запрокинул голову, слабо сглотнул и вернул обратно. На горлышке блеснула капля. Последняя. Фляга была пуста.
- Вот теперь начинается самое интересное, - усмехнулся Лионель. – Я, пожалуй, протяну меньше вашего, но не обольщайтесь, наслаждаться одиночеством придется недолго.
Чарльзу захотелось его ударить. Но Лионеля уже ударило - камнем, так что и тут судьба всё предусмотрела... Капитан помянул Леворукого и всех его тварей, маршал ответил ему хриплым смешком.
Прошло несколько томительных, скучных часов, а потом Лионель снова потерял сознание. Чарльз устроил его голову у себя на коленях, из всех сил стараясь не завыть от отчаяния.
Лионель бредил, лёжа на руках у своего офицера для особых поручений, но вряд ли осознавал это.
Давенпорт поначалу честно прислушивался: Савиньяк отдавал бессвязные приказы, просил у кого-то прощения, звал брата, мать… постепенно его речь становилась все менее различимой, да и Чарльзу стало не до того: сердце бешено колотилось где-то в пересохшей гортани, опаляя её невыносимым жаром и вышибая из головы все мысли.
Пить хотелось нестерпимо, Чарльз уже готов был вгрызться в собственные запястья. Светлые волосы щекотали горло и подбородок, пахло пылью и едва заметно – полевыми травами.
"Я могу что-нибудь сделать?" – хрипло прошептал Лионель. От него исходило тепло, а по спине тянуло морозом из скальных недр.
- Ничего ты не можешь, - брякнул Чарльз. - Попали, как мыши в молоко...
В измученном мозгу вспыхнула картина: стакан, до краев полный парного молока, такого свежего и тёплого, а рядом - краюха хлеба, только из печи, сейчас бы вгрызться в хрустящую корочку, чувствуя, как она крошится, как...
Чарльз ущипнул себя за руку, и это немного отрезвило. Нет здесь ни воды, ни еды, только равнодушные ко всему, усталые камни...
- Всё в порядке, - прошептал Лионель. - Не уходи...
Жилка на бледном виске - прямо над ссадиной, была соблазнительно близко. Кровь течет медленно, но она жидкая, солоноватая на вкус, она наверняка поможет остудить этот нестерпимый жар…
Чарльз облизнул потрескавшиеся губы, язык был сухим и похожим на кусок холстины.
Не соображая, что делает, Чарльз коснулся губами виска маршала. Потом чуть отстранился и застыл, слушая, как отсчитывает секунды пульс. Прошла минута. Он подтянул Лионеля повыше, теперь перед глазами белела шея и несвежий, в засохшей крови, воротник. Бурые капли, высохшие, как и всё вокруг. Лионель скоро умрёт, и в его смерти не будет толку. Давенпорт почувствовал солёный вкус чужой кожи. Было противно и мерзко от осознания собственного сумасшествия, которое он то ли не мог, то ли не хотел контролировать.
- Давенпорт... Вы меня целуете?!
Наверное, при всём желании Савиньяк не мог бы подобрать более удачных слов. Чарльз поспешно отпрянул, отрицать было так же глупо, как и соглашаться, но "нет" рождало закономерный вопрос: а что он, в таком случае, делает?!
Вот так потеряешь сознание, а тебя съедят...
- Вас укусил нетопырь, пока я... спал? - поинтересовался Савиньяк, слабо дернув головой в сторону собеседника. На губах его застыла издевательская ухмылка, сейчас больше похожая на оскал.
- Простите, я, кажется, задремал.
Поверил ему Лионель или нет, капитан не понял. Этого... Леворукого вообще невозможно было понять. Чарльз осторожно сдвинул чужое тело с себя и встал, чтобы размяться. Перед глазами тут же заплясали тошнотворно-цветные круги, и, собравшись вернуться на своё место, Чарльз попросту забыл, где он и куда нужно идти...
Он очнулся, почувствовав тепло чьих-то рук на своих плечах. Озабоченное лицо Савиньяка в первый момент испугало, Чарльз рванулся в сторону и тут вспомнил, где он и что случилось.
- Вам стоило бы лучше контролировать себя, - равнодушно заметил Лионель. Словно и не он только что валялся в обмороке и бредил на руках у Чарльза. - День или два вы ещё протянете, попробуйте потренироваться.
- А вы?
Лионель поморщился, и Чарльз отвесил себе мысленную оплеуху. Ну вот кто за язык тянул?
- А я напоследок в полной мере оправдаю вашу ко мне неприязнь, дабы вы ни на секунду не усомнились в моей злодейской сущности.
Тут Чарльз окончательно проснулся, и ему стало по-настоящему дурно.
- Мой маршал!..
- Оставьте вашу радость при себе, - оборвал Лионель.
Чарльз сжал кулаки. Ему все равно! Только закатные твари смотрят на мир так равнодушно: будь то война, победа или смерть от жажды в ледяной пещере, что бы ни случилось, они не умеют сожалеть и бояться! Лионель откинулся назад, прислонившись к стене и как никогда напоминая мраморную статую. Хриплое дыхание с трудом вырывалось из пересохших губ.
- Не смейте умирать!
Блеснули в полутьме зубы.
- Ваша просьба на редкость своевременна, господин Давенпорт.
Хотелось кричать. Ругаться последними словами, трясти этого кошачьего сына за плечи. Кому нужно его хваленое спокойствие, когда впереди только смерть и ничего больше! Капитан Давенпорт никому не расскажет, что видел слабость своего маршала, но этот кошачий сын все равно не даст себе ни единой поблажки!
Давенпорт сжал виски - в голове стучал кузнечный молот, глухо отзывались в затылке ювелирные молоточки. Мерная, глухая дробь – гаунау наступают, пехота уже перестроилась для боя, Хейлу не успеть…
- Неужели вы так просто сдадитесь?
- А что вы предлагаете сделать, - полюбопытствовал Савиньяк, приподнимая бровь. – Петь и плясать или биться головой об стену? Вы увидели сон, в котором нашли выход? Или самого Леворукого, который обещал придти к нам на помощь? Что говорит ваше хваленое чутье?
Сил на обиду не осталось, и Чарльз на всякий случай прислушался к себе. Ни беспокойства, ни даже отчаяния, даже голод и боль вытеснены всепоглощающей жаждой. Чувства умерли от засухи, а следом за ними подыхало и тело.
Не дождавшись ответа, Лионель усмехнулся и закрыл глаза.
Во второй раз Чарльз очнулся на полу от боли, скрутившей затекшую руку, в почти непроглядных сумерках. Сердце дрогнуло и провалилось куда-то в пятки: вокруг царила глухая, настороженная тишина. Чарльз встал на четвереньки и пополз, оскальзываясь на камнях и едва понимая, что ладони содраны в кровь.
Лионель обнаружился неподалеку. Он был в сознании, широко открытые глаза смотрели в пространство, но вряд ли видели хоть что-то. Дыхание было тихим и почти незаметным, но оно было, и это наполнило душу Чарльза совершенно неуместной радостью. Пусть ехидничает, злится, только бы жил, только бы не остаться одному в этом ледяном Закате!
- Мой маршал! – собственный голос показался чужим и сиплым. - Вы меня слышите?
Нет ответа.
- Граф Савиньяк!
Слабо дернулась щека, дрогнули, опускаясь, веки…
- Лионель? - Чарльз склонился к самому лицу маршала, сухие, потрескавшиеся от жажды губы шевельнулись, но из них вырвался только слабый хрип.
- Что вы сказали? - собственный язык ворочался, как полудохлая гусеница. Чарльз ни за что не смог бы сейчас ответить, почему для него так важно услышать слова маршала Савиньяка, последние, потому что Лионель умирает. Скоро все закончится и для капитана Давенпорта, но сейчас это неважно… - Что, мой маршал?
Неожиданно сильная рука вцепилась в предплечье, и Чарльз вздрогнул от неожиданности.
- Дождь, - прошептал Лионель. - Слышите? Там, снаружи… дождь.
Странная гримаса исказила его лицо, кажется, это должно было означать улыбку.
Чарльз с надеждой прислушался – ватная тишина по-прежнему давила на плечи.
- Конечно, - нужно улыбнуться в ответ, пусть успокоится, - Настоящий ливень.
Какая разница запертым среди равнодушных камней пленникам, что творится снаружи. Дождь, солнце, армия гаунау… Чарльз, вслед за половиной Северной армии записал начальство в пособники Леворукого, но это не значит, что Лионель не умеет чувствовать и мечтать. Возможно, граф Савиньяк хотел умереть именно во время дождя?
- Врёте, - пробормотал Лионель. - Ничего вы не слышите, как всегда.
Хищные пальцы соскользнули с предплечья, и бессильная ладонь упала Чарльзу на колени.
- Маршал, - позвал он.- Лионель!
Пульс не прощупывался! Чарльз наклонился совсем близко к лицу, почти касаясь губами пересохших губ, надеясь уловить дыхание, хоть слабенькое, хоть какое-нибудь!.. Хотелось впиться в эти проклятые, сочащиеся кровью губы, пытаясь остановить ускользающую жизнь. Нужно было срочно разорвать рубашку, любой ценой запустить остановившееся сердце, молясь Создателю, Леворукому, закатным тварям…
- Да очнись же ты!
Белокурая голова безвольно моталась из стороны в сторону, пока Чарльз тряс маршала за плечи, бил по щекам… Поздно! Можно проломить головой стену, равнодушные камни не откликнутся. В них нет воды, нет жизни, как нет ее в теле бывшего маршала. Бывшего…
Кажется, он кричал. Отчаянно, безнадежно, в бессильной ярости молотя кулаками по полу, разбивая их в кровь и не чувствуя боли. Перед глазами плясали красно-черные круги, словно угли в догорающем пожаре, что-то внутри выло и корчилось в агонии, как угодивший в капкан раненый зверь. Когда горы вздрогнули и глухо зарычали в ответ, руки Чарльза подломились и подскочившая навстречу земля больно ударила в подбородок. Капитан Давенпорт вскочил, и новый толчок швырнул его на стену.
Зверь, тот самый, что запер их здесь, снова просыпался. Ему было тесно в этих горах, он хотел свободы, желая перекроить мир по своему вкусу. Чарльз теперь и сам был зверем – скалы вокруг послушно расступались, спеша убраться с пути грохочущей, страшной, неодолимой силы, неудержимо рвущейся из каменного плена…
Чарльз схватился за стену, кашляя, пытаясь прочистить горло от забившей его каменной пыли, ледяной и острой. По подбородку потекла щекочущая струйка крови, а скалы вдруг успокоились. Несколько камней несмело подкатились к ногам, будто щенки к налившей молока хозяйке. Сравнение пришло само собой, и Чарльз усмехнулся. Бывает же…
Камни так и остались лежать у самых ног, подкатилось ещё несколько, покрупнее, но они замерли в отдалении, будто боясь переступить невидимую черту.
Ударившая в лицо струя теплого воздуха в первый момент показалась бредом, но, подняв голову, Чарльз увидел небо – затянутое тучами, оно показалось восхитительно ярким и свежим. Расселины больше не было, остались только кучи камней, одну из которых Чарльз тут же бросился штурмовать, сбивая колени и локти.
Наверху в самом деле было тепло, гораздо теплее, чем в каменном мешке. Большая капля шлепнулась на лоб и потекла по носу, за ней вторая, третья… Хохоча, как безумный, Чарльз бросился обратно вниз. Маршал Савиньяк показался неожиданно легким, и через несколько минут они лежали рядом на теплых, влажных камнях, ловя губами восхитительно большие и чистые капли.
- Я же говорил дождь, - самодовольно и бесконечно устало прошептал Лионель. - А вы не поверили...
@темы: таймлайн - канон